Вечное лето 2.0

– Не паясничай, одного актёра хватит в этой семье. Ничего смешного, между прочим. Вера Александровна в вас душу вкладывает, знания, а вы шалите. Кто в прошлый раз лазерной указкой светил в глаза Лобачевскому и Ковалевской и кричал, что «вампиры среди нас», «математика нас погубит»? Разве красиво?

– Было дело, – легко сознался Севка, пока Митька давился от смеха, – но справедливости ради кричал не я, а Никитин. Я светил, но ведь указку у папы нашёл – значит, и он тоже.

– Он не тоже, – ворчала тётя. – Указку для кота купили, чтобы играть с ним. А то Рыжик растолстел и со стула сам спрыгнуть не может. Вы, кстати, не видели кота? Ладно, убери со стола, вымой посуду, и, считай, забыли.

Севка пробубнил что-то под нос про то, чья сегодня очередь, но поплёлся на кухню, Митька за ним.

– У вас так хорошо. Тебе здесь нравится? – он хотел помочь брату, но скоро понял, что лучше не мешаться под ногами, и сел за стол. Севка задумался и погрустнел. "Не расслышал? Может, вода громко шумит?"

– Думаешь, меня кто-нибудь спрашивал? Как врачи сказали «надо», родители собрали вещи, сдали квартиру в Питере, и вот мы здесь. Мама говорит, что дом купили почти даром. Она с самого детства о нём мечтала, ты же слышал, они с твоей мамой бывали здесь, ещё детьми. А в Питере у меня друзья остались, переписываемся иногда. – вздохнул Севка. – Звонить дорого, да и хорошо ловит только на станции. Про интернет вообще молчу: есть только в школьной библиотеке. Всё тормозит, долго там не просидишь. Мониторы старые, большие и пузатые.

– Думал, что таких уж давно нет, – удивился Митька.

– И я думал. Сюда пока интернет не могут провести, провайдер сказал, нет технической возможности. Мы как на необитаемом острове. Жителей – всего ничего. До города по трассе километров сорок, не меньше. Раньше друзья часто писали, а чем дальше, тем реже. Я-то стараюсь отвечать сразу, а потом жду-жду. Им там некогда, это здесь время медленно тянется. Может, и правда – в разных местах время идёт по-разному? – Севка надеялся, что дело действительно в этом.

– Хочешь обратно? – посочувствовал Митька; он знал, что значит не иметь друзей.

– Не знаю, – задумался он, – уже, наверное, нет. Хотя поначалу очень хотелось. Здесь чувствую себя лучше, а там постоянно по больницам ездили. Сам понимаешь, мало весёлого, когда с мальчишками минуту назад в салки играл, и вот – задыхаюсь. Ладно, когда кто-то рядом, а иногда не могу ингалятор достать из кармана, занервничаю так, что руки не слушаются. Согласись, на нормальную жизнь мало похоже.

Митька молчал, ему только недавно рассказали по Севкину астму. Вспомнил, что мама и его к врачу водила. Проверяли что-то, лёгкие слушали. Боялись, что у него тоже, – наследственное? Или что наслушается про брата и повторять начнёт, чтоб на море уехать? Он почему-то расстроился, что от него скрыли, – не доверяют. Севка молчание расценил по-своему и продолжил:

– Новых друзей тут завёл, да все разъехались на каникулы. Не знаю, успею ли вас познакомить. А так – тепло, море, корабли. Мама с папой не ссорятся, потому что я не болею. По бабушке соскучился, она в Питер звонила раз в неделю, а сейчас раз в месяц. По тебе, ты совсем не звонишь, не пишешь, – последнее Севка произнёс с укором.

Митьке стало стыдно. Он почувствовал укус, хлопнул по руке, а когда убрал, комара не было.

– Мне тут нравится, только комары у вас больно кусачие, – укус чесался, но если расчесать, зудеть будет ещё сильнее.

– Комары? – рассеянно отозвался Севка. – Не люблю комаров. – Поставил в шкаф последнюю тарелку. – Ну что, спать?

Кровать поделили легко: Митька много ворочался, и Севка занял верхний ярус. Сон, который одолевал полчаса назад, теперь не шёл. Слышны были какие-то непривычные звуки – не такие, как дома или у бабушки.

– Севка, ты спишь? – прошептал Митька.

– Нет, а что? – Брат свесился головой вниз.

– Да так, ничего, спокойной ночи. – Митька повернулся на другой бок и вздохнул. Севка спустился и сел с краю.

– Говори давай, любопытно ведь, – настойчиво попросил он.

– Да глупости, – ответил Митька, – просто спросить хотел: твоя мама – она какая? Такая же, как моя?

– Разве что внешне… – начал брат нерешительно, он никогда об этом не думал. – Имею в виду черты лица. Они всё-таки погодки. Твоя археолог, а моя художница, ещё и одевается вон как смешно. Некоторые в школе до сих пор считают, что она моя сестра, а не мама. А когда узнают, говорят: «Вау, какая классная! Вы, наверное, с ней хорошо дружите?» Но мама мне не сестра и не подружка. Иногда кажется, что дома свои любит больше, чем меня.

– Твои родители хотя бы всегда рядом, моих никогда не бывает дома, живу у бабушки. Второй год с собой взять обещают. Нет, я не жалуюсь, хорошо, что мы к вам приехали. Но скучаю по ним очень.

– Думаешь, хорошо, когда, как у меня? – спорил Севка. – Запрётся в своей мастерской, не видимся целыми днями, только за ужином. Вечером спустится уставшая, витает где-то в облаках. Спросит про оценки, даст задание прибрать да помыть посуду, вот и всё общение. Папа днём в городе, когда собираемся за столом, он о своей работе рассказывает. Про каких-то людей, которых я ни разу не видел, про курс доллара и кризисы. Мама тоже не особо слушает, но делает вид, кивает. О том, что у меня нового, никто не спрашивает. Они любят меня и заботятся, но мне их тоже иногда не хватает. Забота копится-копится и обрушивается в виде наказаний или ограничений, понимаешь? Один раз, когда мы ещё в Питере жили, мама по телефону с бабушкой разговаривала, думала, что не слышу. Врач ей сказал, что астма у меня не физиологического, а психологического характера. Слово там сложное, я не запомнил, но суть в том, что любви мне не хватает, избалованный эгоист, и, чтобы всё внимание только мне уделялось, выдумываю себе болячки всякие, притворяюсь.

– Да разве можно такое выдумать? – удивился Митька.

– Оказывается, можно. Можно даже посинеть и умереть, если поверишь, – пугал брат. – Только ошибается врач, ничего я не выдумываю. Здесь ещё ни разу со мной такого не случалось. Хоть внимания даже меньше стало. Ладно, давай спать. Не надо на ночь о грустном, а то не уснём же. – Севка забрался к себе наверх и замолчал, а через несколько минут засопел.

"Я был бы счастлив, если б мог видеть своих хотя бы за ужином". – подумал Митька. Немного поворочался и сдался. Подошёл к открытому настежь окну, привычно сел на подоконник. Дом находился близко к морю, слышно, как шумят волны. Так спокойно: ни шуршащих машин, ни гудков, ни сирен скорой помощи или раскатистого смеха загулявшихся допоздна подростков. Посёлок на отшибе, далеко от туристических мест и больших городов. Севка рассказывал, что сюда приезжают те, кто устал от цивилизации. Митька не понимал, как можно устать от людей, если они хорошие. Сам он всегда скучал по тёплым беседам. Книжка книжкой, но разве она заменит реального друга?

Ночи здесь ещё лучше, чем дни. Звёзды большие, яркие. У Митьки в городе звёзды – как маленькие плевочки, и солнце садилось совсем не так – медленно скатывалось за горизонт, погружая город в сумерки. Мальчишку ещё покачивало от долгой поездки. Всё пытался надышаться невероятным воздухом, насмотреться – и на рассвете, когда сморила усталость, упал на нижний ярус «корабля».

Песочные замки

Первые две недели пролетели незаметно. Братья болтали почти до утра, а с рассветом бежали к морю. Купаться прохладно, а строить замки – самое то. У Севки получалось лучше, башенки выше, сами строения ровнее и устойчивее. Он делал какие-то тайные ходы, подкопы и укрепления. Вокруг замка стояла ограда, а за оградой лес. Митька смотрел и восхищался: такой красоты из песка он не видал. В замке не хватало жизни, поэтому принесли игрушки из киндер-сюрприза: старые, слегка потёртые бегемотики, львята да пингвины. Кого-то определили в дозорные, другие обитали внутри крепости. В подземные ходы никого не отпустили, вдруг забудут?

– Откуда у тебя такие? – удивился Митька. Ему перестали покупать сладости с шоколадом, после того как запретил врач: «Накопительная аллергия». Он и не расстраивался, главное, чтоб вареники не запрещали. Киндеры всё равно любил, бабушке шоколад – ему игрушка. Но частенько попадалась какая-то ерунда: то маленький кривой пазл, то лупа с мутным стеклом вместо увеличительного. Разве можно их сравнивать? Сплошное надувательство.

– Пузатики не мои – мамины. Дома большая коллекция, всё наперечёт, выдали те, что в двойном экземпляре, а то потеряю. Это уж я умею, – усмехнулся Севка.

– Замки у тебя хорошо получаются, вон какие классные, а мои – жуть. – Митька посмотрел на покосившегося уродца, от которого отпал большой кусок, и вздохнул.

– Опыт. Всё прошлое лето один провёл и строил, тренировался. Смывает волной – и снова строю. Иногда фотографирую их, но получается не очень. Не знаю, в чём дело: солнце не оттуда светит или фотоаппарат так себе, – поделился брат.

– Когда фотографируешь, надо ловить момент, у меня иногда… – Митька снова хотел рассказать про выставку.

– Ты уделяешь мало внимания основанию, – перебил Севка, – торопишься, поэтому потом что-то откалывается, рассыпается. Попробуй площадку выровнять, утоптать. Не торопись, смотри, как я делаю, и повторяй. Всё получится.

Митька не успел приступить, как увидел худенького лопоухого мальчишку в клетчатой рубашке, тот шёл по кромке воды, босой, а в руках держал сандалии. Идёт-бредёт, не поднимая головы, всё под ноги себе смотрит.

– О, да это опять Луша из нашей школы, что за человек такой, – скривился Севка, – всегда не вовремя появляется. Главное, чтоб на замок не наступил.

– Какое забавное имя – Луша, – заметил Митька.

– Настоящее у него – Павел, – пояснил Севка, – но как-то раз позвонил ему одноклассник, тот самый Никитин. Хотел позвать мячик погонять, мы иногда играем в футбол возле школы, а трубку взяла мама.

– И что потом? – От упоминаний о чьей-то маме Митька загрустил. Прошло две недели, а его мама так и не позвонила.

– «А Павлуши нет дома, он с бабушкой на рынок поехал, в город», – брат снова подражал женскому голосу, выходило забавно. – И, видимо, очень смешно она сказала, что Никитин потом неделю ходил за ним и подтрунивал: «Павлуша, а Павлуша». Тот не выдержал и кулаком пригрозил. Драться, конечно, никто б с ним не стал, слишком хиленький. Но после этого Никитин перестал его дразнить. Как-то само собой потом преобразовалось в Лушу. Вроде необычно, но и не обидно вовсе. «Луша» ему понравилось, и больше отношения они не выясняли. Луша, аккуратнее! – крикнул Севка, когда мальчишка подошёл почти вплотную к замку. Он остановился, поднял голову и огляделся. Взгляд из-за толстых диоптрий растерянный, точно мальчишка не знает, где он и как здесь очутился. Митьке стало неловко – не обязательно же кричать. Севка попросил мягче: – Обойди, пожалуйста. Не наступай.

– Отлично получается, – робко прокомментировал Луша. Медленно обогнув, прошёл мимо ребят, снова приблизился к кромке, привычно согнувшись под невидимой ношей, побрёл дальше.

– А Луша этот… – Митька замолчал, подбирая слова.

– Что? – Севка не понимал, откуда у брата столько интереса к лопоухому.

– Нормальный? – спросил Митька.

– В смысле? – Севка перестал строить и внимательно посмотрел, прищурился.

– Каждый день тут один гуляет, скучно, наверное. Может, позвать его с нами? Если не задира, – предложил Митька.

Севка нахмурился, хотел было обидеться, что Митьке ещё один друг понадобился. Но Лушу действительно жалко. С кем ему общаться? Вспомнил, как сам прошлое лето всё один да один. В школе не общались, но и ничего плохого он ему не делал, да и замок оценил.

– Луша! – крикнул Севка.