Цикл «Ядовитый Джо»
– Я второй оператор терроформировочной машины, – упрямо повторял он, еле двигая разбитыми губами. – Мы занимаемся изменением и обогащением грунта, чтобы приспособить ее под нужды сельского хозяйства.
Человек вытер руки, и устало махнул солдатам: – Уведите.
Кира вывели из блиндажа. На выхлопной трубе терроформера качалось тело первого оператора с неестественно вывернутой шеей.
Стив подергал за веревку, проверяя прочность. Пленный был рослым, хоть и уверял, что в пересчете на стандартные земные ему едва стукнуло восемнадцать. Не отрок уже, но и не мужчина, или кем там у них – мутантов – становятся. Но девка у висельника достойная. Наведаться бы к ней первым. После Али Стив брезговал.
Убедившись, что выхлопная туземной машины легко удержит два тела – одно на ней уже болталось – Стив прикинул петельку на шею Кира и поискал глазами, что подставить тому под ноги. Нужный предмет – широкая канистра – виднелся неподалеку. На ней восседал, свесив понуро голову, солдат.
– Эй, воин! – крикнул Стив. – Брось канистру сюда!
Солдат не реагировал, будто и не слышал. Стив выругался и направился к нему.
– Контузило? – спросил Стив. Солдат медленно поднял голову. Наверняка из новеньких – Стив его не помнил. В глазах солдата стояли слезы.
– Ты чего? – спросил Стив.
– Они – тоже люди! – сказал солдат и показал медальон, снятый с оператора терроформера. На нем улыбалась женщина с ребенком. – Вот у него семья была! Как у меня!
Стив криво ухмыльнулся. Отрезвление приходит, когда менять что-то уже поздно, и либо смиряешься с постоянным соседством Мары, либо отправляешься домой без гроша. Наниматель оплачивает только выполненную работу.
– Ты рассчитывал по консервным банкам пострелять?
– Нет, – помотал головой солдат. – Но ведь они – люди!
– Офицеру еще расскажи, – Стив недвусмысленно постучал новичка по шлему. – Он живо разъяснит, кто тут люди.
– Тревога! – ожил общий чат офицерским ревом.
– Легок на помине, – пробубнил Стив.
– Техника противника в пределах видимости! Занять круговую оборону!
Стив посмотрел на Кира, понимая, что привести приговор в исполнение не успеет, а пристрелить без согласования с офицером – схлопотать черную галочку в личное дело. Корпорация выискивала любые причины, чтобы платить меньше. Бюрократ воину, известно, страшнее врага лютого.
– Повезло тебе, олух, – Стив раздраженно подтолкнул Кира к траншее, уложил на дно лицом вниз, проверил, надежно ли связаны руки. – Поваляйся тут, пока мы с твоими друзьями разберемся!
Проверив боезапас, Стив занял ближайшую стрелковую позицию и стал ждать, когда вражеская техника подползет близко. Машины поселенцев остановились на безопасном расстоянии. По полю разлился усиленный мощными динамиками голос.
– Солдаты и офицеры! Вы окружены и сопротивление бессмысленно. Мы располагаем численным и техническим превосходством, и можем сравнять ваши укрепления с землей! Но мы разумные люди и не хотим крови, не требуем мести. Нам известно, что вы выполняете контракт. Вы наняты на работу. Мы заинтересованы в сотрудничестве с профессиональными военными, и готовы предложить лучшие условия. Мы уполномочены говорить от имени всех жителей планеты! Предлагаем каждому на 20 тысяч больше последнего контракта. Деньги на счета будут перечислены, как только перейдете на нашу сторону. Солдаты и офицеры! Вы окружены и…
– Запись крутят, – рядом со Стивом возник Али. – Не торопятся, черти. В котел нас взяли, и если разом со всех сторон попрут, на фарш пойдем. Ты видел, что их машины делают. Решать что-то надо. Как думаешь?
Стив многозначительно постучал себя по шлему, еще не понимая, по глупости, трусости или расчетливости нарывался Али на полевой трибунал. Переговоры между бойцами в закрытых скафандрах велись по открытому каналу. Если сейчас их слышал офицер, а он наверняка слышал…
– Что нам офицер? – Али проявил неожиданную проницательность. – Мне скрывать нечего. Я нанимался в охрану, на мясорубку не подписывался. Аборигены дело предлагают. Что думаешь?
– Ты свихнулся, Али.
– Жаль, – сказал Али и, помедлив, добавил. – А я беру другой контракт. Ничего личного!
Стив молчал. Прежние краски мира в его голове блекли, а новые были еще непривычны.
– Только не стреляй мне в спину! – Али отдал честь, и пошел в сторону, где темнели терроформеры колонистов. Через несколько шагов он споткнулся и повалился. В затылке Али зияла рваная дыра.
Стив обернулся. Позади, нацелив на него винтовку, стоял с перекошенным лицом офицер.
– За паникерство и дезертирство пристрелю лично.
В спину офицера вонзился штык денщика.
– Измена, – изогнулся офицер, не осознавая, что его последнее слово послужит командой к бою.
Кир распутал веревки, помассировал онемевшие запястья. Шум рукопашной затих с четверть часа назад, но с узлом удалось справиться только сейчас. Связали крепко.
В нескольких шагах от Кира валялся с рваной раной в боку блондин. Лицо его почернело, обретя сходство с миной «загорелого» компаньона со странным на слух именем Али. Противник блондина откинулся навзничь с дырой в животе. Рядом валялась канистра.
Кир забрал свой коммуникатор, освободил из рук мертвеца винтовку и осторожно двинулся по траншее к переднему краю обороны захватчиков, перебираясь через трупы, лежащие поодиночке или небольшими группами.
Пространство за спиной смердело смертью – густо, до дурноты. Кир, борясь с тошнотой, выполз из окопа, глотнул свежего воздуха, принесенного ветром, и помахал рукой в сторону терроформеров. Очистив легкие от смрада, он поднялся и замер.
У самого бруствера распускал лучи маленький желтый цветок. Кир едва его не раздавил ногой. Пробив утрамбованный грунт, подставлял лепестки свету мириада ночных солнц нежный одуванчик.
Кир отошел на шаг и сделал снимок. Коммуникатор по умолчанию запустил новое фото в сеть – собирать «репосты» и оценки. Первой «лайк» на снимок поставила Тая. Кир улыбнулся и «лайкнул» в ответ рисунок со шкодным котиком на ее страничке.
С неба скатывалась яркая звезда. Она не гасла, словно давая кому-то время загадать самое заветное желание.
Статус изгоя
Над перепаханным бомбами полем тоскливо выл траурный ветер. Он гнал дым от черных кусков искореженного металла – останков грозной тяжелой техники, еще недавно нагонявшей ужас даже на обстрелянных бойцов. Ближайший бронированный монстр чадил метрах в двадцати от позиций, обозначая рубеж, на котором удалось остановить механизированную атаку врага, и в сумерках, чьему наступлению противостоять человек пока не научился, еще можно было увидеть на грязном снегу тела в черных комбинезонах. Танкистов, покидавших горящую технику, безжалостно расстреливали практически в упор.
Пленных не брали: за техникой следовала пехота, бой с которой продолжался уже в окопах, где противники сошлись в рукопашной – злой, отчаянной, насмерть. Потом на царство штыка, щедрое на человеческие жертвоприношения, упала карающая длань небес. Она осыпалась на позиции авиабомбами, и те, кто еще мог различать звуки, слышал, как гудела и стонала мать-земля. Упившись крови, демоны войны завершили обряд массового заклания последним ударом штыка, чудом не посеченного осколками авиабомб. На окопы опустилась тишина, которую нарушали лишь плач ветра, да редкие хлопки одиночных выстрелов с той стороны поля. Противник бил сквозь бруствер, явно догадываясь, что во многих местах он сложен из снега.
Тяжелая пуля ударила в стенку окопа, осыпав мелкой крошкой обледеневшей земли сидевшего ниже худощавого молодого мужчину с изнеможденым лицом. Тот выругался, поковырялся окоченевшими пальцами в махорке, пытаясь выудить из нее инородные крошки, потом смирился с их присутствием и, обильно смочив слюной полоску грязной газетной бумаги, свернул самокрутку, затянулся, закашлялся и отбросил в сторону. Мужчина повернул голову в одну, потом во вторую сторону и закричал: – Есть кто живой? Товарищи?
В стенку окопа ударила еще одна пуля.
– Товарищи, – без надежды в голосе повторил мужчина. – Ну как же вы?.. Как же так?!
Ни крика, ни стона. Мужчина осторожно поднялся и, пригнувшись, подбрел к телу вражеского солдата, лежащему в нескольких шагах. Он похлопал по карманам чужой формы, нащупал то, что искал, вытащил пачку сигарет, подкурил и сел рядом с трупом, не замечая, как на позиции упал, а потом пополз к нему луч голубого света. Мужчина жадно затянулся. Трофейный табак был ароматным и мягким, гораздо лучше его махры, и напомнил ему довоенные времена, когда мир купался в изобилии и исповедовал культ потребления. Было очевидно, что рано или поздно это закончится, и закончится плохо, но никто не думал, что плохо настолько. Планету накрыла новая мировая война.
Несмотря на то, что стороны обладали ядерным арсеналом, атомного Армагеддона не случилось. Апологетам войны не хотелось получить в наследство землю, отравленную радиацией, и цивилизация избавлялась от лишней людской массы, загнав ее, как пятьдесят и сто лет назад, в окопы. Глобальная высокотехнологичная война оказалась слишком дорогой кампанией, и вскоре боевые действия свелись к проверенным дедовским методам, где человек бился с человеком, и в схватке побеждал тот, кто лучше стрелял или колол штыком.
Мужчина потянулся к винтовке, чтобы снять и очистить от крови штык, но его что-то резко рвануло вверх, и потащило высоко, к самым облакам, откуда медленно плыл навстречу огромный огненный шар. Солдат закричал и потерял сознание.
…Свет, яркий нестерпимый свет проникал повсюду, вызывая боль в глазах. Федор застонал и поднял руку, чтобы закрыть лицо и едва не закричал от неожиданности. Его рука была чистой и розовой, словно он только что вышел из бани, хотя в последний раз его взвод бывал на помывке неделю назад. Куда-то исчезла шинель с гимнастеркой: пока Федор был без сознания, кто-то переодел его в странный комбинезон из плотного и гладкого на ощупь материала.
Федор резко сел и огляделся. Он находился в абсолютно белой комнате без окон и дверей. Пахло свежестью и озоном, словно недавно здесь бушевала гроза, и букетом странных, непривычных, но приятных ароматов, природу которых понять Федор не мог, да и не собирался. Он встал, сделал несколько осторожных шагов и пощупал стену, обошел комнату кругом, в поисках выхода. Не обнаружив в идеально гладких стенах ни малейших признаков двери, Федор вернулся на середину комнаты и сел. Ему очень хотелось курить.
Где он? Белое помещение, которое Федор принял было за лазарет, все меньше и меньше напоминало ему больничную палату. Слишком тихо, слишком чисто, слишком светло, не пахло медикаментами, не бегали сестрички, не стонали соседи. Федор ущипнул себя за руку, чтобы убедиться, что не спит, и почувствовал, как в его душу проникает страх. Его наверняка взяли в плен, и теперь замучают насмерть: Федору доводилось слышать о страшных экспериментах в концлагерях противника.
– Рады приветствовать тебя, человек, – прошелестел в его голове мягкий, бесполый голос.
– Я сошел с ума! – Федор сдавил себе виски и захохотал. Когда слышишь чужой голос в голове, можно не сомневаться: ты душевнобольной.
– Психически ты, конечно, нездоров, но все еще в ясном уме и твердой памяти, – так у вас говорят? – голос покинул голову Федора и звучал теперь откуда-то с потолка. – Ты не сошел с ума, а твое физическое состояние сейчас даже лучше, чем было до того, как ты попал к нам. Мы тебя немного подлатали. Я верно выражаюсь?
– Вполне, – сказал Федор. – Я в концлагере?
– Ты на борту инопланетного корабля, – прошелестело в ответ. – Мы спасли тебя. В твою планету врезался астероид, и все погибли. Больше нет стран и народов, правительств и партий, друзей и родных. Прими соболезнования.
– Что вы мне голову морочите, – сказал Федор.
– Мы рассчитывали на такую реакцию, – стена перед Федором стала прозрачной, и он увидел пустоту с мириадами немигающих точек, висящий в ней огромный шар, который, как он помнил еще со школы, был снежно-голубым, а сейчас стремительно окрашивался в багровые тона. Федор видел, как огненная волна накрывает континенты, сметая мегаполисы, обгладывая горы, испаряя озера и заливы.
– Я остался один? – Федор был подавлен.
– Нет, – прошелестел голос. – Мы успели забрать на борт еще одного человека. Надеемся, это известие поможет тебе пережить утрату родного мира.
– Где он? – спросил Федор.
– В соседнем отсеке, но вам лучше не встречаться.
– Почему я не могу увидеть другого человека? – возмутился Федор. – Во Вселенной ни осталось никого, кто бы был мне ближе. Я хочу его увидеть! Я требую! Вы слышите?!
– Хорошо, – прошелестело сверху. Одна из стен поднялась, открыв еще одно помещение, в котором Федор увидел сидевшего на полу человека. Тот вскочил, заулыбался и быстро зашагал к Федору: – Hallo! Wie heissen Sie? (Привет! Как вас зовут? – нем.).
Федор изменился в лице: – Фриц?
– Wie bitte (Что вы сказали)? – человек замедлил шаг. Улыбка с него сползла, и выглядел он теперь озадаченно.
– Фриц! – закричал Федор. – Немец! Нет!
– Ivan? – лицо человека исказила гримаса ненависти. – Verdammt (Проклятье)!
Они вцепились друг друга и покатились по полу, нанося друг другу удары. Противник оказался сильнее, и вскоре оказался сверху. Федор почувствовал, как руки врага сомкнулись на его горле…
За стеной, непрозрачной только с одной стороны, наблюдали за схваткой трое странных существ, непохожих ни на людей, ни друг на друга – яркий светящийся шар, будто сотканный из чистой энергии, серый конус, покрытый гибкими тонкими отростками, и блеклое создание, отдаленно напоминавшее гипертрофированную крысу с перепончатыми крыльями.
– Они не готовы? – печально спросил шар.
– Человечество не может влиться в галактическое сообщество, – равнодушно констатировал конус.
– Обнуление? – с восторгом спросил крыс.
– Опять? – с ужасом вскрикнул шар. – Это не педагогично! Вы пару раз уже обнуляли человечество, а каков результат?
– Наказывай сына твоего, и он даст тебе покой, – напомнил крыс. – Разве нет? Не ваша доктрина?
– Не в этом случае! – сказал шар.
– Двойные стандарты, – фыркнул крыс и обратился к конусу, который в странной троице явно был старшим. – Начать процедуру обнуления?
– Ответ отрицательный, – сказал конус.
– Карантин? – с надеждой спросил шар.
– На сто оборотов вокруг центральной звезды, – подтвердил конус.
– Так долго? – шмыгнул шар.
– Так мало? – возмутился крыс.
– Достаточно до следующего освидетельствования, – сказал конус.
– А если они выберутся за пояс Койпера? – спросил крыс.
– Анализ вероятностей будущего говорит, что дальше спутника своей планеты они не доберутся, – сказал конус, и, уже громче, добавил. – Для протокола: на основании данных наблюдателей и полевого тестирования двух среднестатистических представителей вида, именуемого homo sapiens, объявляю зону закрытой для посещений, кроме визитов наблюдательного характера. Цивилизация относится к суицидальному типу. Статус: изгой.
…Федор почувствовал, как руки врага сомкнулись на его горле. В глазах потемнело, но он собрал силы, и ударил противника по голове, потом еще и еще, пока тот не ослабил хватку, а Федор продолжал бить – неистово, исступленно.
– Ich hasse dich (Ненавижу)! – просипел немец и затих. Федор, тяжело дыша, обвел взглядом окружающее пространство. Он находился в окопе, на нем – его потертая шинель, а рядом лежала смятая в борьбе пачка сигарет, и не было ни белой комнаты, ни странного голоса, лишь вой ветра, плачущего над полем брани. Федор посмотрел на небо. Его затягивало тяжелыми тучами.
Зов Европы
Раз-раз. Запись идет? Да, похоже… Здесь чертовски холодно, и температура продолжает опускаться…
Я – Михаил Юнг, инженер-механик поверхностной станции Европа-1. Станция была разрушена в результате разлома поверхностной коры. Все, кроме меня, пятнадцать мужчин и женщин, специально отобранных для миссии на четвертый по величине спутник Юпитера, погибли в первые минуты… Сегодня – третий день, как я оказался в плену океана, омывающего Европу. Приступы помутнения рассудка, которые начались почти сразу после катастрофы, участились, и, боюсь, вскоре совсем сойду с ума. Мне и сейчас трудно собраться с мыслями, но я должен, у меня мало времени. Реактор вышел из строя, а заряда батарей хватит еще часа на три. Не знаю, для кого делаю запись, которую никто никогда не найдет. Наверное, для себя: чтобы помнить, кто я.
Экспедиция высадилась на Европу неделю назад. Местность, выбранная для станции, оставляла жуткое впечатление: сверху, мрак космоса и жесткая радиация, снизу – бездна океана, гораздо больше мирового, что остался на далекой Земле, а между ними – десятикилометровый слой льда, поверхность которого предстала перед нами ледяной пустыней, над которой медленно всходил гигантский диск Юпитера. Мы рассчитывали создать постоянную базу, намертво вцепившись в поверхность спутника газового гиганта, которая раз в несколько суток вздымалась на десятки метров из-за приливной волны. Мы собирались отправиться в бездну, куда миллионы лет не проникал луч света.
Большинство исследователей считали, что Европа покрылась ледяным панцирем сравнительно недавно (сравнительно – это несколько миллионов лет назад), и в океане, что колыхал черные воды под ним, могла зародиться и сохраниться жизнь. Если бы их гипотеза подтвердилась, человечество бы окончательно убедилось, что не одиноко во Вселенной. Хотя, на мой взгляд, это предположение и не требовало доказательств – все вполне очевидно: кто мы, чтобы претендовать на уникальность?
Мы искали жизнь, а она искала нас. На пятые сутки лед под станцией внезапно раскололся, и мы рухнули вниз, в пролом навстречу стремительно поднимавшейся воде. Не знаю, что вызвало разлом… Может быть, где-то глубоко под нами, под 90-километровой толщей океана проснулся вулкан, или что-то изнутри хотело выглянуть наружу, либо сама Европа решила наказать тех, кто покусился на ее тайны. От удара часть отсеков сложилась гармошкой, другая – потеряла герметичность, и станция быстро погрузилась в пучину океана.
Я спасся, потому что находился в ангаре, внутри аппарата глубокого погружения, который готовился к спуску в скважину, пробуренную в многокилометровом панцире спутника. Но, видит Бог, я выбрал бы иной конец. Европа захлопнула ловушку, покрыв место катастрофы новой ледяной корой, отрезав от выхода на поверхность и лишив меня призрачной надежды на спасение.
Включив свет, я понял, что батискаф все еще находился в ангаре. Точнее – в том, что от него осталось. Удар об воду сплющил и покорежил стены, вывернул наизнанку переборки, намертво блокировав мой аппарат, лишив плавучести. Батискаф погружался в бездну вместе с разрушенной станцией, не отпускавшей его на свободу. Он спас мне жизнь и стал тюрьмой, где судьба определила провести последние часы жизни.
К полусфере обзорного иллюминатора вода прибила тело главного инженера – славного и компанейского парня, с которым я провел немало часов, проверяя технику. Его широко распахнутые глаза будто смотрели внутрь батискафа, на меня и кусок привычного нам мира за моей спиной. Я отодвинул его тело уцелевшим манипулятором, ощущая себя виноватым, и попросив вслух прощение за то, что не мог его похоронить. Надеюсь, его душа найдет упокоение, а не останется блуждать со мной во мраке океана Европы.
Я осмотрел батискаф изнутри. Аппарат чудом остался цел, что не поддавалось логическому объяснению, только на стене у наглухо запечатанного внешнего люка чернели странные масляные потеки. Я осмотрел мощные створы, но, не отыскав признаков разгерметизации, решил, что погибший товарищ вполне мог оставить в батискафе небольшую склянку с технической жидкостью.
Ужас и одиночество терзали мою душу несколько часов, пока глубиномер не остановился, показывая, что батискаф опустился на 50 километров. До дна оставалось столько же, но что-то остановило падение в бесконечность. Покинув свой ложемент, я занял кресло пилота, чтобы просканировать пространство, и вдруг почувствовал чье-то присутствие за спиной.
Я обернулся, понимая, что поступаю глупо, ведь никого там быть не должно: батискаф – не подлодка, его внутренне пространство едва вместит трех человек, и в нем не спрятаться. Но божественно красивой незнакомке, что изящно восседала в кресле штурмана, удалось совершить невозможное. Я замер, чувствуя, как по спине побежали мурашки.
– Здравствуй, – произнесла незнакомка. Голос у нее был томным, словно она видела во мне не насмерть перепуганного человека, а страстно желаемый ею мужской идеал.
– Кто ты? – выдавил я. – Откуда ты взялась?
– А как ты думаешь? – ответила она и грациозно потянулась. – У тебя так тесно и душно. Ты не хотел бы проветрить помещение?
– Ты – галлюцинация, – вслух сказал я. Незнакомка рассмеялась: – А может, галлюцинация – это ты? Я сплю или действительно тебя вижу? Ну-ка, ущипни себя за нос!
Умеют ли шутить галлюцинации? Подсознание – космос, который до сих пор не открылся человеку. Мы пытаемся покорить пространство, не понимая, что Вселенная есть в каждом из нас. А в моей в тот момент произошел Большой взрыв, породивший в воспаленном мозге новую реальность, где я принял незнакомку, как данность, аксиому, не требующую доказательств. Что-то подобное, наверное, ощущал герой старого фантастического романа, чье название я тщетно силился вспомнить.
– «Солярис», – сказала она. – Этот роман назывался «Солярис». В нем описывался разумный океан, но я – не тот случай.
Незнакомка снова рассмеялась, и в спертом воздухе батискафа словно рассыпался перелив крошечных колокольчиков. Потом она протянула ко мне руку для поцелуя. Я коснулся ее губами, чувствуя исходящий от кожи незнакомки тонкий, возбуждающий, манящий аромат, уносящий, затягивающий без остатка в бездну блаженства.
Я помню, мы занимались любовью – неистово и страстно, а затем еще и еще. Она стонала и изгибалась, то двигаясь мне навстречу, то немного отстраняясь и впиваясь коготками. Дева словно пыталась выжать меня досуха, и, утонув в океане наслаждения, я потерял счет времени, пока она не сжалилась, и искушение не отпустило меня. Потом мы лежали, прижавшись друг к другу, и она рассказывала, что на спутник Юпитера втайне отправили еще одну экспедицию, которая оборудовала базу в тридцати километрах от нас. Их станцию океан поглотил раньше, а моя незнакомка чудом выжила, потому что проводила замеры в отдалении от места катастрофы, но, несмотря на отчаяние, нашла в себе силы добраться до нас пешком – в одиночку по безжизненной ледяной пустыне.
Как она оказалась в батискафе, почему я ее не видел, и даже не слышал о чудом спасшейся девушке с тайной станции? Я не спрашивал, поскольку боялся, что ее ответы разрушат удивительную сказку, узор которой мастерски плела таинственная красавица. Кстати, она представилась Европой. По злой иронии судьбы, суккуба в обличье дивы звали так, как и юпитерианскую луну, уничтожившую нашу экспедицию.
Когда мой разум смирился и окончательно принял присутствие Европы, в батискафе появился третий, и он, конечно же, был лишним. Третий материализовался, когда я спал, на исходе вторых суток, проведенных мной в океане. Он разбудил меня надрывным кашлем.
Мужчина – в рваном скафандре высшей защиты – согнулся пополам у кресла пилота. Он кашлял кровью, оставляя на покрытии темные следы, точь-в-точь, как потеки у внешнего люка. Я осторожно обошел его и заглянул в переходную камеру. Темные следы у люка исчезли.
– Кто ты такой? – закричал я. – Отвечай немедленно.
Мужчина поднял голову: лицо его было перепачкано грязью и мне незнакомо, но глаза… Я уже видел этот взгляд пару суток назад, глядя на главного инженера, чье тело прибило к батискафу.
Я попятился и, наткнувшись на свой ложемент, сел. Мужчина перевел взгляд на мою спутницу и улыбнулся, хищно обнажив ряд почерневших зубов.
– О, Европа! – прохрипел он. – Дева, чья красота достойна бессмертных богинь! Кляни судьбу свою, дщерь смертного царя! Сын Крона, громовержец, коварный олимпиец, украл тебя, прикинувшись быком! Плачь, дева, плачь!
– Заткнись, – зло крикнул я. Человек в ответ хрипло рассмеялся. Я в ярости вскочил.
– Оставь его, – она схватила меня за руку. – Сумасшествие – механизм защиты, включенный телом, чтобы обмануть сознание. У него лучевая болезнь: он слишком долго блуждал по поверхности Европы. Он умирает.
– Откуда ты знаешь? – с подозрением спросил я.
– Я – избранница Зевса, разве ты не расслышал?
Она захохотала, и смех ее был страшен. Он пугал меня больше стонов несчастного, умиравшего от лучевой болезни, и ужас, нахлынувший на меня с новой силой, внезапно открыл мне глаза.
Европа исчезла, а вместе с ней и незнакомец, оставив после себя черные масляные брызги – на ложементе, где возлежала дива, у кресла пилота, где стоял на коленях мужчина, на пульте и стенах. Я дотронулся до одного из пятен и отдернул руку. Черная жидкость была холодной и, как мне показалось, шевелилась, стремясь избежать моего прикосновения.
