Кроник

В новостях также сообщали о пропаже двух куртизанок, тех самых, что я видел вчера. Их исчезновение стало темой обсуждений в самых маргинальных кругах города. Рынок слухов и недомолвок не дремал: кто-то шептал о ночных гуляньях и забытых обетах, кто-то обвинял в исчезновении жестокие интриги влиятельных личностей. Подозреваю, что без Тиграна тут не обошлось.

Глава 9. Девушка, ради которой стоит умереть

Когда отец вернулся с войны, он был совсем плох. Его лицо, когда-то полное жизни, теперь было изборождено глубокими морщинами, а взгляд был хмурым, отражающим ужасы прошедших лет. Мир, который мы знали, перестал быть для него привычным. Он медленно адаптировался к тишине, которая окружала наш дом, и часто проводил вечера, сидя в темноте, лишь изредка оборачиваясь ко мне, как будто искал в моих глазах утешение.

Моя мать старалась, как могла. Она готовила его любимые блюда, но ни одно из них не могло вернуть ему радость. Он сидел за столом, молча перебирая куски еды, словно искал в них утешение, но находил только горечь воспоминаний. Мы пытались говорить о простых вещах: о погоде, о соседях, но каждая попытка заканчивалась гнетущей тишиной. Врачи диагностировали у него лучевую болезнь, всему виной была радиация, которую он получил на войне.

Я помню, как однажды решился спросить его о том, что произошло там, на войне. Его взгляд потемнел, и он просто покачал головой. В тот момент я понял, что не существует слов, способных описать то, что он пережил. Отец стал пленником собственных мыслей, и со временем я осознал, что надежда на его возвращение к прежней жизни – это лишь иллюзия, которую нам с матушкой приходилось принимать. И всё же он решил поделиться одной из своих историй о своём пребывании на войне, что было настоящим подарком.

Из воспоминаний отца:

«Третья мировая война была в самом разгаре, охватывая континенты и разрушая судьбы миллионов людей. На Восточном фронте мы стойко противостояли немцам, ведя сражения, о которых будут долго помнить. Битва за Курляндскую губернию в городе Елгава стала одним из ключевых моментов, когда напряжение достигло своего пика. Война началась в 1977 году в конце лета и продлилась до 1981 года. В начале октября 1977 года на Елгавском направлении фронта, на всех его участках, в том числе и в районе сосредоточения нашей армии, шли ожесточённые бои. Враг, не считаясь с большими потерями, неистово стремился овладеть Курляндией. Я был пулемётчиком. Пулемёт, который я держал в руках, стал не только орудием войны, но и частью моей жизни.

Самые ожесточённые и кровопролитные бои были с 15 по 17 ноября 1977 года. Сотни немецких самолётов бомбили передний край обороны наших войск и промышленные объекты города. С приходом ночи на поле боя царила тишина, которая лишь изредка нарушалась звуками самолётов, возвращающихся для новой атаки. Под огнём пулемётов и артиллерии мы понимали, что попали в рассказ о борьбе не за землю, а за существование человечества. Всё вокруг рушилось, горело, стонало, дым и пыль заволакивали солнце, и день превращался в ночь. Ни на минуту не прекращалась пулемётная и автоматная стрельба — ни на земле, ни в воздухе. Стоял сплошной гул от разрывов бомб, снарядов, мин и сирен пикирующих вражеских бомбардировщиков. Небо над городом было затянуто чёрными облаками дыма и взрывов, а звук сирен и взрывов сливался в единую какофонию, поглощая последние шёпоты спокойной жизни. Оборонительные позиции наших войск, расположенные вдоль стратегических пунктов, подвергались шквальному удару, но солдаты обретали стойкость на фоне адской ярости. Каждый день становился испытанием, где мы, многие из которых не имели боевого опыта, сражались из последних сил. Сражения под Елгавой длились непрерывно днём и ночью около полтора месяца. Это был настоящий АД! В таком аду мы стояли и выжили, изматывая и уничтожая противника, наши вины проявили массовый героизм в борьбе с врагом. В течение месяца немцы изо дня в день бомбили, обрабатывали артиллерийским огнём, атаковали танками с пехотой город, который мы, бойцы второго батальона 105 механизированной бригады под командованием майора Исакова, упорно обороняли. Несмотря на тяжёлые потери, дух наш не падал. Все атаки были отражены с большими потерями для врага. Тогда они применили то, чего я никогда в жизни своей не видал, что-то страшное, словами такое трудно описать.

Яркий свет ослепил глаза, а затем волна ударила с такой силой, что полгорода начало разваливаться, как карточный домик. Я стоял на краю траншеи, когда солнечный свет вдруг стал резким и невыносимым. Взгляд мой упал на горизонт, где серое облако стремительно поднималось вверх, превращаясь в гигантский гриб. Всё, что я знал, мгновенно исчезло. Сослуживцы, знакомые, привычные улицы – всё это на миг провалилось в бездну. Яркие маленькие искры в полумраке разрушений и тяжёлое гудение в ушах притягивали к себе.

Мы инстинктивно залегли на землю, надеясь укрыться от силы, которой не могли понять. В воздухе ощущалась жуткая тишина, прерываемая лишь звуками обрушивающихся зданий. Сердце колотилось так, будто оно стремилось вырваться наружу. Когда я встал, то увидел перед собой грибовидное облако, возникающее после взрыва, величественное и в то же время ужасающее. Гриб простирал свои лапы в небо, вытягивая их сквозь облака, окутанные ядовитым дымом. Сердце замерло, а ноги приросли к земле, не позволяя мне сделать ни шагу. Позже я узнал, что немцы сбросили на город своё новое «чудо-оружие» — ядерную бомбу. Она была небольшой мощности и особо нас не задела, так как мы находились не в эпицентре взрыва. Но последствия взрыва были ужасными. Город, некогда полон жизни и улыбок, погрузился в хаос. И ведь это было только начало, за всё время войны таких взрывов я видел десяток. Лица людей, погибших от этих взрывов, снятся мне до сих пор. Их кожа слезала, обнажая раны, которые никогда не заживут. Это было похоже на мучительное превращение, когда плоть, до этого момента кажущаяся надёжной оболочкой, вдруг становилась ненужной. Они как призраки, о которых невозможно забыть. Эти мгновения, полные страха и боли, возвращаются ко мне искалеченными воспоминаниями, которые я храню глубоко в душе.

Сыновья мои, помните подвиг предков, что не позволили врагу овладеть нашей отчизной. Их героизм и самоотверженность вплетены в саму ткань нашей истории. Каждый метр этой земли пропитан кровью тех, кто сражался за свободу и независимость, кто встретил врага лицом к лицу, защищая родные края. В моменты, когда всё казалось безнадёжным, они не отступали, а становились стеной, что преграждала путь захватчикам».

Отец завершил войну в столице Франции, они прошлись парадом, величаво развернули стяги, проявляя гордость и единство. Шумные толпы, заполнившие улицы, приветствовали их торжественными возгласами. В Третьей мировой войне победила наша империя, и с этого события началась новая эпоха в истории человечества. Благодаря Российской империи европейский страны объединились в новую структуру, получившую название Соединённые Штаты Европы. Столицей нового объединения стал Париж.

Да, отец! Я буду всегда помнить ваш подвиг. Ваши слова звучат как бессмертный гимн мужеству и самоотверженности, которые скрепляют семейные узы. Ваш подвиг стал путеводной звездой. Вы научили меня, что самые трудные моменты раскрывают истинную сущность человека. Теперь я, как наследник вашего мужества, стремлюсь шаг за шагом следовать по вашему пути. Вспоминая вас, я снова и снова обещаю: ваш подвиг будет жить в моём сердце, и каждое ваше слово будет направлять меня в будущем.

Выдержка из дневника «Катарсис»

Вначале от онкологического заболевания умерла мама. Через некоторое время у отца случился инсульт, и его тоже не стало. Родственники связались с социальной службой, и меня забрали в школу-интернат для детей. Там по результатам судебно-психиатрической экспертизы меня признали недееспособным.

В психиатрии, когда дело касается не результатов анализов, а описания симптомов, можно приукрасить или преуменьшить – за счёт формулировок. Это же как сочинение выглядит – психиатрическая документация.

По предположению сотрудника, участливые родственники прежде всего были заинтересованы в моей квартире, которая должна была достаться мне после совершеннолетия.

В интернате было полно таких, как я. В моём отделении жила девочка, адекватная, умела читать и писать. Умерла её бабушка, наследство досталось ей. Когда об этом узнала тётя, девочку быстренько лишили дееспособности. Не знаю, что сделали с её квартирой, но всё это было очень прискорбно.

Сюда также попадали и трудные подростки, у которых были проблемы с воспитанием и законом.

У нас были очень насыщенные дни. С утра мы ходили на занятия по обычным школьным предметам, а после обеда занимались спортом. Шли на линейку, 20 минут обедали, полтора часа занимались самоподготовкой. Из строгих мер можно вспомнить многое. Например, групповую ответственность. Работал принцип: «Накосячил один – виноваты все». А раз провинился – убираешь туалет, мусорные баки и слив. Впрочем, тому, кто вёл себя хорошо, разрешали смотреть телевизор или поиграть в приставку.

Все должны были выглядеть одинаково и каждый день заниматься уборкой. Встаешь – протираешь тумбочки, моешь пол, лестницу. Когда у нас был ремонт, пацаны по двое таскали чугунные батареи, а девчонки красили.

Драки в нашем интернате были частью нашей повседневной жизни. Махач ерунда, тут могли запросто заколоть. Дедовщина тут была страшная. Девчонка 16 лет начала жестко прессовать 12-летную девочку-подростка. Старшая ударила кулаком младшую за то, что вторая не выполнила её «просьбу». «Просьба» – это такая обязаловка, которую нужно исполнить, если не можешь вернуть долг.

Взрослая начала проявлять неимоверную жестокость, дошло до того, что она просто начала затаптывать младшую, ещё немного, и летальный исход был бы обеспечен. Пришлось заступиться, слегка оттолкнув её в сторону.

– Ты чё, гнида, совсем гонцов попутал?! – с ненавистью выкрикнула она. Звали её Варвара.

– Ты уже перебарщиваешь, по-моему! – ответил я тихим спокойным голосом.

– Чё, Даниял, решил в героя поиграть, – с ненавистью взглянув на меня, вымолвила она, – она получила за дело. Если берёшь в долг, то возвращать нужно с процентами, а если не можешь, то будешь выполнять «просьбы». Таковы тут правила, и ты это знаешь! – Глазки её выражали недовольство и злость.

– Но это не означает, что нужно забивать младшую до полусмерти.

– Одной больше, одной меньше, всё равно никому мы тут не нужны. А за то, что толкнул меня, станешь передо мной на колени и извинишься. – Лицезрея мерзкую улыбку, у меня появилось дикое желание её ударить, но я сдержался.

– Я ничего не сделал, чтобы перед тобою извиняться.

– Ну всё, малыш, ты попал. Заказывай себе гроб, когда Лампа узнает, он тебя похоронит заживо.

Лампа, от фамилии Лампов, походил на средневекового инквизитора, был настоящим садистом. Страдание истязаемых им детей из интерната доставляла ему истинное удовольствие. Он был выходцем из нашего интерната, отучился два года на учителя и стал нашим преподавателем по материализму, а также следил, чтобы правила дедовщины в интернате соблюдались. Остальные учителя и воспитатели тоже ничем особо от него не отличались, детей они ненавидели.

После расправы младшую увезли в больницу, она получила сотрясение мозга, поломанные ребра и судороги в придачу. А меня вызвали в кабинет Лампы за то, что я воспротивился правилам интерната. Я два раза постучал в дверь его кабинета, и сразу голос с другой стороны двери произнёс

– Входите.

Он сидел за своим рабочим столом и вёл записи в тетради.

– Вызывали, Антон Монсесович?

– Присаживайся, мой дорогой друг, не стесняйся.

В начале он всегда начинал дружелюбно. Я ощущал его взгляд на себе, даже тогда, когда он не смотрел на меня, и застыл в ожидании удара, который мог быть как неожиданным, так и предсказуемым.

– Даниял, ты читал книги Достоевского?

– Нет, не читал.

– И я не читал. Ведь его книги запрещены, таковы правила, установленные в корпорации.

Каждое его слово было обёрнуто колючей проволокой ядовитых ироний.

– После упразднения империи в корпорации было решено запретить писателя и его произведения за то, что слишком сильно искажал реальность и вообще писал отвратительные книжки.

Его чёрный юмор и мрачный взгляд на мир заставляли окружающих вздрагивать от ужаса.

– Хотя, как по мне, это клевета на писателя. Согласен со мной?

– Я не знаю.

– Не знаешь что?

– Говорю же, я не читал его.

– И поэтому ты не знаешь, как ответить?

– Да.

– Логично. Держи тогда интересный факт, узнал ещё, когда учился в «Дювале». Одним из инициаторов запрета на писателя является другой потомок известного писателя по фамилии Тургенев. Ещё при жизни между Тургеневым и Достоевским была взаимная неприязнь, которая копилась годами, в последующем пальму ненависти подхватили их потомки. Сейчас один из членов совета директоров корпорации как раз является потомком Тургенева, он решил воспользоваться своим положением и полностью запретил Достоевского в корпорации. И отсюда вырисовывается главная мысль. Допустим, я не согласен с этим табу, но принял для себя правила этого запрета. Ведь благодаря правилам держится баланс в обществе. Понимаешь, к чему я клоню, Даниял?

– Понимаю.

– Тогда объясни мне, зачем ты вмешался в процесс «просьбы»? Ты прекрасно знаешь, что если он или она должны кому-то долг и не могут его уплатить, то тот, кто дал в долг, имеет право требовать с неё «просьбу», столько, сколько нужно до полного уплаты долга.

– Но она чуть не убила….

– Цыц! Когда говорю я, ты не имеешь права открывать свой рот. Малая, что отклонила «просьбу» Варвары, сама до полусмерти избила свою должницу. Правила одни для всех, Даниял, таков порочный круг насилия.

В какой-то момент мне надоело слушать его «гениальные умозаключительные рассуждения», и поэтому я выразил ему своё фи:

– Хватит мне втуливать эту бессмысленную мантру про правила!

В ответ я услышал громкий смех Лампы, он положил ручку, встал со стульчика и переключил свое внимание полностью на меня.

– Смотрю, ты совсем осмелел, забыл, где находишься.

Вдруг удар по лицу. Перед глазами всё поплыло, и я рухнул на пол. Очнулся после того, как на меня вылили ведро воды, прикованный цепями к холодной вонючей стене комнаты в подвале. В нашем интернате часто прибегали к такой методике воспитания, если ты слишком много косячил. Моё тело бессильно повисло на наручниках, они глубоко врезались в кожу моих запястий. Комната представляла собой камеру пыток. В центре стоял резервуар с водой, туда, наверное, головой окунали жертву. В углу стоял большой стол, напоминающий стол хирурга.

– Вижу, ты очнулся. Знаешь, Даниял, моё самое любимое занятие? Хотя откуда тебе знать, – продолжал он с издёвкой. – Ладно, сам отвечу на свой вопрос. – На полу было пятно, похожее на высохшую кровь, видимо, я тут не первый его гость. – Моё любимое занятие – это наставлять, если корпорация не запретила бы деизм, то сейчас я наставил бы многих людей на путь истины.

Подняв голову, я взглянул в холодные глаза Лампы – в нём не было ничего человеческого. Собрав последние силы, я плюнул, целясь ему в лицо. Лампа рассмеялся.

– Тебе будет очень и очень больно!

– Что ж, валяй! – с ухмылкой ответил я.

– Твоё симпатичное личико мы трогать не будем, но в любом случае я заставлю тебя уважать правила нашего интерната.

Он со зловещей улыбкой подошёл к столу и взял с него плеть, представляющую собой рукоять, соединённую с одной прочной нитью. Подойдя ко мне, он на мгновение со смехом посмотрел на меня, затем резко взмахнул плетью…

Всё в этой комнате превратилось в один большой сгусток боли. Я пал духом. Боль была адской, даже одежда не смягчила удар. Мелькающая плеть со свистом рассекала воздух. Капельки крови просачивались через одежду, после пятого удара я больше не мог выносить все это.

– Ладно! – крикнул я на всю комнату, давая понять, что виноват.

– Что ладно?

– Я буду следить за правилами и не буду их больше нарушать, – ответил я, всхлипывая от боли.

– Как неожиданно, Даниял. Я рад, что ты сразу же образумился. На первый раз прощаю, а для закрепления материала ты останешься на сутки в сырой душной комнате. А если снова начнёшь выкидывать фокусы, то одной плетью ты уже не отделаешься.

Каждый год школы среднего образования, лицеи, гимназии проводили в интернатах тестовые экзамены, это был шанс выбраться из клетки, в нормальную общеобразовательную школу. Проводились они под наблюдением преподавателей школ, чтобы всё было прозрачно и чисто. Эти экзамены открывали дверь в другой мир – мир, где можно было начать всё с чистого листа. Ученики из интерната выбирали из списка школу мечты, стремясь поступить именно туда. Но попасть туда было непросто – требовалось сдать сложные экзамены. Проводя бессонные ночи за учебниками и тренировочными тестами, я рискнул подать заявку. Ночью я тренировался, используя маленький карманный фонарик, чтобы повторять арифметику и читать книги по литературе, полученные отработанным способом, – одолженные у строгой библиотекарши интерната. Закрывая глаза, я представлял себе ту новую жизнь, о которой столько слышал по телевизору. Жизнь в квартире, полной света и пространства, где тебя не сторожат надзиратели, где можно почувствовать настоящую свободу, где нет необходимости постоянно оглядываться через плечо.

Когда начались тесты, я сосредоточился, вспомнил всё, что учил. Время текло как песок сквозь пальцы, я старался выжать максимум. После экзамена все были измотаны. Две недели ожидания тянулись бесконечно. В коридорах шёпотом делились прогнозами, строили теории, делили шкуры неубитых медведей. Спустя две недели долгих ожиданий, пришел ответ из школы. Открыв конверт, я понял, что произошло настоящее чудо: я сдал экзамен и был принят! Это означало, что школа имени Александра Гамзатова теперь несёт ответственность за меня, обещая не только образование, но и поддержку вплоть до поступления в университет.

Так и проявлялся мой характер, так я и оказался в школе, в которой хотел учиться, так мне удалось встретить ту самую, что украла мое сердце навсегда.

После того как я попал в больницу, прошло две недели, Лейла навещала меня каждый день, она приносила фрукты, соки. Мы с ней подружились за это время.

Лейла заботливо занималась со мной, чтобы я не отставал от школьной программы. Она приносила тетради с домашними заданиями, терпеливо объясняла темы, которые я не понимал, и вместе мы решали задачи.

Мы с ней разговаривали на разные темы: как проходил её день, куда она хотела бы поступить, что ей нравится больше всего.

– Я хочу быть принцессой и жить как в сказке, а ещё чтобы у меня был принц на белом Порше.

– Серьёзно? – Вдумчиво спросил я её.

– Нет, конечно, я шучу, примитивщина.

Её улыбка была удивительной – мягкой, тёплой, доброй. Её облик – это отражение радости и любви в душе, она умела радоваться и любить жизнь.

Вместе мы смотрели комедии и мелодрамы, запутавшись в тёплых пледах больничной палаты. Она часто решительно употребляла слово «примитивщина», вкладывая в него свою особую неприязнь к поверхностности и пустоте, которые иногда замечала в повседневной жизни. Её раздражение это слово отражало как нельзя лучше – она не переносила поверхностность ни в людях, ни в их поступках.

Когда меня выписали из больницы, мир за пределами казался совсем другим. Директриса, всегда строгая и деловая, звонила в больницу каждый день, чтобы узнать, как я. Говорила, что испугалась за меня, лично оплатила всё моё лечение, и я был ей за это благодарен.

– Как ты, родной мой?

– Всё хорошо, босс, я готов к работе и полон энергии.

– Это хорошо. Ведь дела не ждут, а деньги зарабатывать нужно.

Добрейший души человек, по крайне мере, ко мне относилась по-человечески. От других даже этого не дождёшься, я это знаю лучше многих, в интернате тебя заставят быть ничтожеством, особенно если пойдёшь против воспитателя.

Директрису попросил перевести меня в класс Лейлы, хотел быть поближе к ней.

– Школьная любовь, Даниял? – спросила она, и её глаза весело заблестели. Я почувствовал, как щеки начинают предательски краснеть.

– Ну, пока что любви нет, просто дружба, – ответил я, стараясь казаться спокойным. Но голос выдал волнение.

Директриса хмыкнула, качая головой с доброй усмешкой:

– Я так понимаю, она тебе нравится?

– Очень. – Я посмотрел в окно, стараясь избежать её взгляда.

– Знаешь, Даниял, ты мне нравишься, в том плане, что в этой школе ты один из самых адекватных учеников, если будешь стараться в том же духе, то твоя мечта о поступлении в университет будет реализована, а я слова на ветер не бросаю.

Через несколько дней я уже сидел за новой партой, наблюдая, как Лейла раздаёт учебники, помогая учителю. Если спросить у парней, какое воспоминание юности является для него самым ярким и запоминающимся, то многие вспомнят свою первую любовь. Романтические прогулки и первые признания, ухаживания и приятные сюрпризы – всё это наверняка в своей жизни пережил каждый, вспоминая свою первую любовь с ностальгией и теплотой.

В первый раз приглашать её на прогулку я не стал, хотя нет, пригласил, но она мне отказала.

– Знаю, ты испытываешь ко мне симпатию, но пока я не готова, прости.

Я понял, что просто нужно найти способ проводить с ней больше времени, и тут на помощь пришла школьная физика. Физический кабинет с его привычным запахом мела и старых учебников стал полем битвы за её сердце. Я знал физику на уровне, достаточном для того, чтобы не ощущать сложностей, но теперь театрально вздыхал над задачами и просил еёе помочь. Она, конечно, соглашалась, с удовольствием объясняя мне детали тех процессов, что до этого казались элементарными, приходилось изображать глупого парня. Помимо этого, у Лейлы оказалась куча непризнанных ухажёров.

У меня начали проявляться первые признаки ревности. Моя популярность среди её поклонников превратилась в настоящее состязание. Для меня они соперники, и соответственно накладывается определённая ответственность. Я знал, что должен защитить своё право на внимание этой девушки. Первого, с кем мне пришлось столкнуться, звали Сава. С ним мы подрались после уроков на заднем дворе школы, договорились, кто победит в драке, тот и будет её обхаживать.

Победа была за мной, во время драки он сломал палец на руке, и дальше продолжать драться он не мог. Второго звали Идрис, правда, драки не было, он предложил сыграть с ним в приставку, надо было победить в игре в футбол, этого я смог обойти чудом по пенальти. Мне пришлось столкнуться с таким наплывом её непризнанных ухажёров, что это заставило меня задуматься: так я тоже такой же, как и они, единственное отличие – это то, что она со мной проводила много времени, поэтому они шли именно ко мне, хотели устранить меня, как преграду.

В один из пасмурных ноябрьских дней, около пяти часов вечера, зазвенел телефон.

Плачущем голосом Лейла сказала, чтобы я срочно подъехал к парку возле нашей школы.

– Что случилось? – спросил я, стараясь не показывать волнения.

– Приезжай быстрее, пожалуйста.

Из моей головы никак не уходил её плачущий голос. Поэтому я быстро оделся, накинув первую попавшуюся на глаза одежду, и взял с собой травмат, который приобрёл в социальных сетях Кроник. Эта теневая сеть уже давно стала для меня источником самых разных товаров, которые в обычной жизни достать было бы нелегко. Кроник – это тайное пристанище для тех, кто искал товар без следов, место, где посторонние могли только мечтать о доступе. Регистрация требовала прохождения тщательной проверки – малейшая связь с СКК, и тебе тут не место. Но я прошёл все ступени, смог завоевать доверие админов и теперь имел доступ ко всему ассортименту. Травмат стоил мне немалых усилий и денег, заработанных «честным», но не совсем обычным путём. Работая на директрису, я выполнял поручения, которые требовали особого подхода и конспирации. За это она платила мне, и часть денег я отложил на покупку этого оружия. Затем вызвал такси и поехал к месту встречи.

Прибыв на место, я увидел группу подростков и среди них Лейлу. Она была мокрая до нитки и беззащитная, как маленькая раненая птичка, попавшая в шторм. Её безнадежность, плач и мольбы были как слёзы ветра под яростными порывами дождя.

Я узнал одного из них – Али, парень с моего двора, который всегда слыл проказником. Остальные лица были незнакомы мне, но агрессивная стойка и жесты указывали, что с миром уйти не получится.

– Что тут происходит? – прорычал я, не скрывая гнева, который рвался наружу. Внутреннее волнение сделало моё выражение лица суровым. Али, с извращённой ухмылкой на губах, ничуть не смутился.