
Полигон
– Твою мать, Август! Ты понимаешь, что все страны Долины за это Вас и ненавидят? Ваша надменность и ваша ненависть кому всему живому убивает к вам всякое сочувствие.
– Ненависть? – расскажи о ненависти тому ублюдку. Думаешь, он идентифицировал тебя как имперца: как убийцу и завоевателя? Нет, в душе этого человека царит хаос: стремление к разрушению, примитивная зависть и неприкрытая подлость. И глупо отрицать учение света, и продолжать бороться за тьму…
– Ещё одно слово, и клянусь: я закопаю тебя в Великом лесу, а сверху поставлю символ Тригума. Заткнись уже.
Ганс, всё ещё пораженный недавней переделкой, быстро повернулся посмотреть, все ли на месте: за ним ехал неуверенно сидевший в седле Йослихт и опять что–то ел, завидев Ганса тот чуть не поперхнулся. Ганс посмеялся и повернулся вперёд. Узкая улочка по правую сторону движения переходила в другой переулок, где их ждали с недовольными лицами их старшие товарищи.
– Что за потасовка у вас была? – недовольным голосом, спросил Айварес.
– Это так важно? – ответил ему Ганс.
– Нет. Но стоит держаться вместе.
Они свернули в один из переулков: он представлял собой дорогу чуть пошире и с квадратной формы серыми зданиями чуть повыше остальных многоквартирных домов, служащие складами, примыкающими прямо к портовому берегу. Они прошли немного и уже были на пристани, тянущейся вдоль всего берега.
– Здесь лучше спешиться. Народу на набережной, полагаю, много, – Тит скомандовал и все спешились. Ганс, в лучших традициях своей везучести ногой угодил в лужу, слегка обрызгав Августа. Тот посмотрел на свои штаны и с негодованием взглянул на него.
– Народная любовь! – он взял поводья в правую руку и пошёл вслед за Айваресом.
– Мы поставляли контрабанду… – Тит начинал свой обыденный рассказ.
– На четырнадцатый причал полагаю?
– Верно, Айви. Но сейчас не будем об этом. Так, все сюда! – Тит дождался всего отряда и объявил, – мы идём к причалу, где находится нужная нам рыгаловка, но если заметите чёрный корабль где–нибудь по дороге – сразу говорите! У меня, старика, зрение плохое; вы, надеюсь, здоровье своё ещё не угробили. Идём.
Пристань кипела жизнью чуть более ярко: вокруг прошмыгивали люди, телеги везли ящики и бочки, портовые рабочие и купцы обменивались новостями, и в отличии от остального города здесь чувствовалась жизнь. Вдоль берега, по аналогии с набережной Елисейта, где стояли различные развлекательные заведения, здесь стояли представительства торговых корпораций. Больше всего зданий были увешаны знамёнами Империи, и Ганс впервые увидел имперцев, не считая Августа разумеется – тот всегда был первым. Иное было бы непозволительно для такого «орла» своего императора. Подобная мысль развеселила Августа, а Август был очень рад слышать, просто слышать родную речь. Все имперцы были одеты солидно и красиво, за каждым купцом стояло по два легионера в сияющих панцирях и замысловатыми шлемами, речь их была спокойной, но звонкой и повелительной, каждый из них будто бы не общался с остальными, а отдавал приказы. Тит остановился у одной телеги и поздоровался, по–видимому, со своим давним приятелем по его нелегкому ремеслу – подозрительный тип с лысиной на голове и татуированным лицом. Они отошли чуть в сторону от дороги и Айварес уставился на имперское представительство. Ганс вручил поводья Болдеру и подошёл к Айваресу. Над входом в представительство висела широкая выкроемленная табличка «Амазонская торговая компания». Айварес смотрел с лицом полным грустью и, будто бы сам не верил своим глазам, легко мотал головой из стороны в сторону.
– Что такое? – сказал Ганс, но Айварес будто бы не слышал. Они постояли несколько секунд в молчании и Айви его прервал.
– Старые воспоминания.
Они прошли несколько дальше, где у довольно внушительных размером здания красовалась табличка «музей шоколада».
– Я ни разу не пробовал этот шоколад, хотя и наслышан о нём, зато у нас людей жгут каждый день, какой к черту музей шоколада? – сказал Сайлес
– А что? Человечество на протяжении всей истории то и делает что убивает людей, что является абсолютной нормой. Ведь норма – это общепризнанные правила поведения. Раз уж мы постоянно убиваем людей, то это и есть наше общепризнанное правило поведения. Исходя из этого, в определенном весьма извращенном смысле – убивать это также нормально, как и есть шоколад.
– Долбанные Боги… Август, я тебя лично измажу шоколадом или чем похуже, если ты не заткнешься, – сказал Ганс.
– Священные законы гостеприимства требуют от нас явиться к этому козлу с уймой бухла, а то пошлет нас куда подальше. Вы прикупите вина, рома и ещё чего, что увидите. А мы с Гансом и Сайлесом, как лучшими стражами Елисейта, пройдемся к одному моему знакомому, он небось заждался уже. Пойдем, здесь недалеко, – Тит взял под руки обоих друзей, и они прошли с набережной в соседний переулок.
– Тит, какого хрена ты нас втягиваешь в это дерьмо? Тебе самому не совестно? – отрезал Сайлес, но они с Гансом послушались и пошли за ним.
– Мне? с чего бы это?
– Ты же продаёшь смерть!
– Это их выбор. Каждый человек деградирует так как хочет. Взять, к примеру, вас, – и подмигнул им.
– А что мы? – Тит от души посмеялся.
– Да ничего. А в общем, не лезь в чужой дом со своими правилами.
– Ты не ответил на вопрос, Тит, – сказал молчавший доселе Ганс.
– Маленькие вы ещё совсем, хоть и кольчугой обмотались, да мечи носите. Повзрослеете, пошкивает вас жизнь, поймёте простую истину: жизнь – дерьмо, люди – уроды, продавайте наркотики. А теперь хватит болтать, всю стражу созовёте.
В маленькой табличке над обветшалой дверкой маленького двухэтажного дома Тит узнал нужный ему адрес. Он подошёл к двери и хотел было постучать, но прохихикал совсем как маленький ребенок, задумавший шалость и стукнул по ней один раз после чего зажал два пальца и стукнул ещё, стукнул два раза и зажал один палец, постучал три раза, снова постучал три раза, зажал один палец и стукнул один раз и зажал два пальца.
– Ха–ха, азбука наоборот, но самые внимательные поймут!
– Нам сообщили что в этот город прибыли контрабандисты, перевозящие запрещённые вещества. Что у вас в сумках? – внезапно из–за спины появились стражники Тригума. Даже Ганс с Сайлесом этого не заметили.
Тит, понимая, что дело пахнет жареным, и что скорее всего его «заложили», лукаво заулыбался и похлопал себе по бедру, звеня монетами.
– Доблестный воин, может быть договоримся?..
Солдаты, ни капли не изменившееся в лице, в одну секунду вытащили свои мечи, Ганс и Сайлес рефлекторно повторили за ними. Тит, слегка замешкался, но быстро отскочил в сторону и резко мотал головой то на одних, то на других. Прошло пару мгновений, как из–за спин стражников послышался знакомый голос:
– Что здесь происходит? – с тем же ярко выраженным имперским акцентом выразился Август, появившийся из ниоткуда.
– Что? Мы…а…
– Что здесь происходит? Отвечайте.
– Господин, эти люди – преступники, вы не имеете права…
– Я имею тебя и твоё право. Пошёл вон отсюда, бош, – и толкнул его в грудь, после чего оба стражника вложили мечи в ножны и с обиженным, слегка растерянным видом ушли восвояси.
– Какого хрена ты вытворяешь? Кем ты себя возомнил? – сказал Сайлес и убрав меч в ножны, вплотную подошёл к Августу. Тот удивленно поднял левую бровь и усмехнулся.
– Стоило бы проявить манеры, Сайлес, ведь Август спас нас от беды. А теперь, пора валить, – Тит отпрянул от стены и закурил самокрутку. Он похлопал Августа по плечу и первым пошёл обратно, Август стоял с тем же выражением лица и слегка рассмеявшись, будто бы подавляя в себе все презрение к своему собеседнику, из себя выдавил:
– Что человеку разумному доброта – благодетель, то дикарю – слабость.
– Почему ты пошёл за нами? Нет, я всецело тебе благодарен, но ты решил проследить за нами? – поинтересовался Тит.
– Как только вы ушли, за вами и последовали эти стражники, Айви хотел было пойти с нами, но я настоял, что не стоит ходить толпой, мы итак привлекаем слишком много внимания, да и надо было мне прийти чуть позже.
– Не бери близко к сердцу. Люди юга они такие, они…
– Чертовы Варвары. Если бы над этой землей властвовал золотой орёл, если бы мне дали только один легион, я, я…
– Ты ещё молод, в тебе говорит твоя горячая кровь. Насилие всегда поражает насилие и любая вновь пролитая кровь из любых побуждений – величайшая беда всего человечества.
– Не любая. Кровь дикарей не стоит брать в расчёт, – сказал Август и оскалился на Сайлеса, тот ответил тем же.
Они вернулись к отряду и шли вдоль берега, и наконец пришли к заветной цели на самом её краю, хотя казалось этот берег никогда не кончится. Наконец, показался длинный трёхпалубный корабль из черного дерева, подвязанный к пристани, и побитый временем, весь в трещинах, царапинах и в мелких водорослях по ватерлинии.
– Нам сюда, – сказал Тит и указал на стоящее напротив корабля двухэтажное здание, носящей имя небезызвестного создателя крепкого алкогольного напитка Джека Декинса, небрежно украшенное виноградной лозой. И как хоть что–то красивое могло вырасти здесь? Чем ближе, они подходили к двери, тем лучше был слышен гам от таверны, столь привычный для этих заведений, оплоту зла и безнравственности. Они отдали конюху своих коней, Айварес привычным для себя образом предупредил об ответственности за них – показал кулак с грозным видом, и они вошли внутрь.
Таверна представляла собой огромный хорошо подсвеченный из каждого угла зал, с маленькими балкончиками наверху и полностью заставленный занятыми столами снизу. Публика здесь собралась самая неприятная: всё было занято пиратами, хотя Ганс и не мог ручаться за профессиональную принадлежность каждого, что–то ему подсказывало что в этом месте иначе быть не могло. В полностью забитом зале, к удивлению, нашёлся свободный широкий стол, на который указал рукой Тит. Команда начала располагаться.
– Как вы уже знаете, нам нужно найти пирата. Выглядит он следующим образом: на голову намотана бандана, поверх неё треугольная шляпа, волосы длинные, мелкая бородка, придурковатая походка, придурковатая речь и разукрашенные глаза как у женщин, а ещё он вечно пьяный. А учитывая засилье среди нас чертовых блюстителей нравственности вы узнаете его по речи – он постоянно шлет всех и все в пекло. Ну а раз мы пришли в таверну, чего бы не выпить? Ты, стой, – он дернул Августа, – пойдём со мной, поищем Джона. Он будет очень рад мысли иметь в своей команде преступников представителя «просвещенного и непорочного» общества, – Тит задрал локоть вверх и произнёс это с явно наигранным пафосом. – ты прям жемчужина нашей коллекции, идём, – отрезал Тит и взял «имперчика» под руку.
Тит с Августом быстро растворились в толпе, Айварес подозвал девицу и наказал ей принести четыре амфоры вина, он уставился в стол и сидел в безмолвии сложа руки, Ганс никогда его таким не видел. Тошлер вопросительно посмотрел на него, Ганс в ответ лишь пожал плечами. Девица принесла вино и Айварес не стал дожидаться торжественном тостов, тут же разлил его и стал пить. Вокруг стоял невыносимый шум и тошнотворный запах смрад алкоголя и табака в этом закрытом помещении, вдобавок ко всему уши резала ужаснейшая музыка. Ганс пытался определить инструмент, но, как и любой простой человек в своё непростое время, сделать этого не мог.
– Что за ужаснейшая лютня? – спросил он и тут же подхватил одобрительные реплики братьев–эми.
– Это же скрипка! – благородный инструмент! Правда, в руках этих оборванцев, – поправил его Тошлер и присоединился к застолью. Неудавшиеся музыканты продолжали наигрывать какой–то резкий веселый мотив, и дальше принося эстетический ужас всем трезвым посетителям.
– Айви, что с тобой? Ты сам не свой, – заметил резкое изменение в его настроении Ганс.
Айварес захлестнул очередной стакан вина и уставился в стол.
– Айви?
– Да чего тебе? Что ты хочешь от меня услышать? Что я будучи юнцом воевал с имперскими ублюдками и ради чего? Ради того, чтобы их торговые корпорации стояли во главе всего? Ради этого мы проливали кровь?
– Айви, прошу…
– Мы греемся в лучах патриотизма и радуемся радужной тряпке с орлом над головами, живём с мыслью о победе над любым врагом, что придёт с мечом, но всё вокруг, что мы зовём жизнью, создано не нами. Они захватили нашу страну ещё тогда, более двух десятков лет назад, разрушив всю нашу экономику и заполонив рынок своими товарами. И находимся мы, в положении хуже, чем вассал. Черт, ненавижу этот город. Всё настроение, сука, испортил, – Айварес проговорил свою речь так громко, прокричал, что все вокруг люди молчаливо его слушали, находя в его словах божественную мудрость. Айварес тяжело выдохнул и опустошил очередной стакан, слушая разговоры в толпе:
– Это же получается, имперцы нас имеют?
– Да я их сам!
– Эй, толстый, классная накидка, на имперские деньги куплена?
Ганс очень обрадовался, что этот «Толстый» – не Йослихт. Он улыбнулся и улыбку его моментально свело: Йослихта с ними не было. Уже нёсся ему на помощь Тошлер и Болдер, и зацепившись плащом за скамью, выбегал Долдер. Ганс очень сильно хлопнул по плечу Айвареса, тот даже удивился, наверняка, ему не в привычку получать удары, и показал ему на толпу. Айварес сначала ничего не понял, но затем он подскочил после Ганса. Криминогенные личности, собравшиеся вместе выпить всегда представляли угрозу обществу, им не нужно было искать врага – им нужен был повод чтобы создать врага. Запуганный и ни в чем не повинный купец стоял чуть прижавшись к стене и выслушивал разного рода оскорбления и издевки со стороны воодушевленных на борьбу за страну и за народ пьяного быдла.
– Что это у тебя, клинок? Классная рукоять, на имперские деньги куплена? А ну давай сюда, не то на корм рыбам пойдёшь, жирдяй, – бандит, одетый в когда–то бывшую белой рубаху, и в большого по размеру кожаного жилета, орал на Йослихта. Тот обомлел и не мог произнести ни слова; завидев Тошлера, своего младшего брата, который в таких ситуациях становился старшим, громко завопил:
– А–а–а, Тошлер! Помоги!
– Руки прочь от моего брата, уроды!
Удивлённый бандит засмеялся и дал пощечину Йослихту. В толпу мигом влетели братья–эми, оттолкнув рыжего в сторону и молниеносно обнажив свои кривые мечи, встали чуть впереди Йослихта по обе стороны его плеч. Тошлер вбежал и достал кинжал, он бегло просмотрел толпу, их окружившую: человек тридцать, не меньше – подумал он и его стал одолевать страх грядущего. Ганс с Айваресом оказались вне этой толпы и Ганс взялся за рукоять, но Айварес его остановил: глаза его блестели, а сам он улыбался. Ганс уже знал этот взгляд – бывалый вояка что–то задумал.
– Люди, мы вам ничего не сделали, мы ещё можем разойтись мирно, – ещё сохранивший ясность ума, сказал Тошлер, надеявшийся на положительный исход ситуации, пытался хоть как–то разрядить обстановку.
– Ну, сука, кишки выхаркивать будете, выродки! – сказал один из отморозков.
– Караул! Имперцы режут людей на пристани! Помогай кто может! – завопил Айварес во всё горло и вбежал в толпу. Он хватал бандитов за плечи и говорил: «вперед! за страну! покажем им!», и каково было счастье Ганса, когда вся эта бригада идиотов так легко поверила ему. Ведь их маленьким отрядом вступить в схватку с такой толпой означало бы верную смерть. Он повел их всех на улицу, разъяренная толпа выбежала за Айви, и гул резко стих, оставив их наедине с ужасной музыкой здешних музыкантов.
– Ты в порядке? – спросил Тошлер у своего брата.
– Я ходил в уборную. Я возвращался и, и…
– Ах! День, когда ты научишься держать свою жирную задницу на одном месте, будет самым счастливым днём в моей жизни. Ладно, пора валить.
– Друзья мои, – сказал знакомый старческий голос из–за спины. Он обернулись и увидели Тита с Августом, идущих в компании нескольких шатающихся пиратов, одетых в черные цвета и каждый с бутылкой, – стоит вас оставить одних хоть на минуту, с вами всегда что–нибудь приключится. Но в одном вы правы – пора валить. Теперь, в компании самого отъявленного ублюдка всего Великого моря. Представляю вам – Джон Черная душа!
– Я попрошу – Командор Джон Черная душа!
Глава 5
Огромный столб дыма нёсся от города к небу, отравляя воздух и вид и без того некрасивого города. И остальные части города трёх берегов не смотрелись здесь как–то иначе – казалось, будто старые грязные части города других стран вот–вот вспыхнут как очищающий огонь от всей этой грязи. От порта отходили суда, дабы огонь не перенёсся и на них. Ганса не радовала перспектива быть убитым толпой разъяренных идиотов–патриотов, устроивших нападение на Имперские торговые корпорации, но видеть беспорядки, причиной которых стали они сами, Гансу было весьма неприятно, не говоря уже о яром патриоте Августе. Да и вообще, столь яркие и быстрые события в его жизни сильно изматывали. Хотя Джона это очень обрадовало – так он ненавидел чтущую закон и порядок Империю, что угрожала ему одним своим существованием. Ганс, пытаясь мыслить позитивнее, был чертовски рад, что Август не сказал ничего лишнего пирату, иначе радость от спасения в таверне продлилась бы недолго. Корабль пиратов под черным флагом возвышался над остальными малыми судами, часто можно было заметить завистливые и укоризненные взгляды от проплывающих мимо моряков. Корабль отходил от пылающего города, и начинался новый этап в путешествии. Его капитан встал из–за стола, который он и возглавлял, поднимая бутылку рома сквозь светлые прорези света от стекол, заделанных витражом, прокричал:
– Сим провозглашаю всех новоприбывших пиратами Великого моря! И да спасёт вас буря, укроют вас тени и да не нацепят на вас цепи! – Джон почти мгновенно осушил рюмку рома, и даже не сморщившись, наконец сел за добротный подготовленный для новобранцев праздничный стол, – а вы ребята смешные! – он засучил свою треуголку назад и очень круто облокотился назад, – из–за своего скудоумия охотитесь на Богов, и стремитесь правду, но натравить разъяренную толпу на имперские корпорации?! – Ха! Вы идеальные пираты! Что ж, вот только вернётесь вы на Родину – вас тут же повесят, причем свои же соотечественники, не удивлюсь если вы окажетесь в розыске на всей территории Южного союза. Империя этого так не оставит. Нет, ну вы серьёзно? Напасть на «Амазонскую торговую корпорацию»? – Джон принял серьезное выражение лица, – итак, старина Тит! Сколько дел, сколько тонн контрабанды мы провезли! И теперь… проникнуть в Великий лес по мелководной Висле, минуя тварей, что там живут? Ну это уже слишком. Кому ли как ни тебе, известно, что Белая башня охраняется лучше, чем невинность Бренейской принцессы.
– Да брось, Джон! Такое уж точно можно будет рассказать детям, – отпил Тит рома и пристально посмотрел на Джона.
– По всей Долине у меня с полсотни детей, всем и не расскажешь. Ты хоть сам понимаешь, что это бред?
– Понимаю, Джон. Но такова воля Богов, иначе нас бы здесь не было. Придётся провернуть это дело и остаться в живых. И вернуться. Домой.
– Что? Домой? Ты серьезно?
– Да, мой друг.
– Тысяча мертвецов! За дело! – Джон вскочил со стула и подозвал к себе Тита. Тот неспешно встал со стула, и они оба подошли к настенной карте Долины. Джон небрежно выделил карандашом область Великого леса и стал обсуждать план вторжения. Хотя не было видно, что он как–то хотел выслушать Тита, скорее он говорил это сам себе, – эллины и имперцы сцепились у устья Вислы, борются за торговый путь на юг. Если один корабль пройдёт мимо них, они даже внимания не обратят на это. Но…меня пугают бренейцы.
– Что с ними?
– Ничего особенного, просто пугают.
– О Боги, что ты опять натворил?
– Ничего! – Джон откупорил вторую бутылку и застенчиво улыбнулся, даже засмущался, – снова украл бухло из дворца.
– Завязывай со своими шутками.
– Да если бы… – он встал и достал из комода бутылку, обмотанную бордовой шелковой тканью и вручил её Титу.
– Сука, да ты издеваешься. Ты понимаешь, что это уже не просто преступление, а оскорбление личного характера? Да ладно бы ты один раз его спёр, но третий, сука, раз подряд – это уже слишком.
– В моих делах меня направляют и защищают Боги.
– Хочешь сказать, что ты не сам это придумал? – Тит запнулся, и исподлобья глянув на остальных, прошептал, вышло это не слишком тихо, – Ты увидел знамение?
– Боги развлекаются как могут, что уж тут поделать.
Команда, несколько уставшая и несколько удивленная их разговорами, наблюдала за ними со стороны.
– И почему преступники там любят ударятся в религию? Хм. Возможно, это их единственное утешение для самих себя, ведь преступник не может быть адекватным. Если человек выбрал для себя путь зла, он не может быть нормальным.
– А тебя, надо думать, кинули в Ангейт по ошибке? – вполне справедливо упрекнул его Сайлес. Август промолчал, – молчишь? – правильно делаешь. Вот молчал бы ты всегда. Мне вот интересно, все имперцы такие надменные?
– Нет.
– Ну вот видишь. Глупо судить по одному человеку о целой нации, как и о целом явлении по одному последователю.
– Глупо судить, что принадлежность к определенному народу существенно влияет на умственные или нравственные особенности человека. В первую очередь это зависит от воспитания и образования. Возьмите любого дикаря с Эмирата и с рождения воспитайте его в любой демократической стране Южного союза. Он больше не будет дикарем. Однако я не могу сказать, что все культуры равны. Каждое общество хорошо по–своему, и я это уже говорил. У каждого общества есть свои правила поведения и свое понимание что такое «хорошо» и что такое «плохо». Однако выбирая между любыми явлениями материального мира, судить о них следует исключительно по отношению к себе. Рассмотрим, например, эмират. Хотел бы я чтобы меня забили палками из–за религиозных предрассудков? – нет. Хотел бы я чтобы мои родные и близкие подвергались насилию? – нет. Хотел бы я быть женщиной и не иметь вообще никаких прав? – нет. Хотел бы я жить исключительно в рамках идеологии, определенной государем или Богами? – нет. А теперь вернемся к Южному союзу – Хотел бы я свободно говорить всё, о чем только думаю? – да. Хотел бы я иметь возможность жить тот жизнью, которой я хочу жить? – да. Хотел бы я жить в безопасности и законности, где ничто не угрожает ни мне, ни моим близким? – да. Мы говорим о принятии другой точки зрения, но как можете вы принять ту, что в основе своей имеет только тезис – уничижение человека. Поэтому мне и непонятна политика Южного союза в отношении дикарей. Они – дикари, но мы–то добрые, пусть издеваются над людьми дальше и несут всю эту грязь сюда. Люди может и равны, но культуры точно не могут быть равны; и нет, я не надменный, просто мозгов у меня больше одной извилины. Однажды орлы легионов воссияют над каждой пядью земли в Долине, мы принесем вам цивилизацию и истинные ценности, в основе которых – человек.
– А параллельно истребим всех, кто этой цивилизации не просил?
– Лес рубят – щепки летят.
– Вы слишком молоды, глупы и счастливы, чтобы заниматься философией. Кроме того, твои противоречия напомнили мне одного художника, родом из…
– Заткнись и соблюдай обет молчания, пьяная морда, – осёк Тит Джона, – давайте лучше выпьем! За дела грядущие и бухло текучее!
– Ты был прав, Ганс, – от души посмеялся Тошлер.
– В чем же?
– Если нас не перебьют, мы точно сдохнем из–за алкоголя.
***
Ганс, никогда не знавший меры в алкоголе, досматривал сон и что–то бормотал себе под нос. Он улыбался. Внезапный грохот, он поморщился и прикрылся одеялом, но грохот повторялся и повторялся, и каждый раз всё сильнее. Наконец, страшной силы грохот и полетевшие в него щепки с резким потоком воздуха испугали и заставили Ганса резко вскочить, он босыми ногами угодил в раскаленные угли и проматерился. Средняя палуба была в огне и в дыму. Он закашлялся и запнулся об обгоревшую балку, упал на чьё–то окровавленное тело и сам запачкался кровью. Корабль разрывали на куски. Пираты развёртывали баллисты, но они уже утратили инициативу. Ганс огляделся, поднялся на ноги и бросился к своему гамаку. Он выхватил плащ и прикрыл им лицо, глаза слезились, он наощупь стал одной рукой надевать сапоги. Нога предательски скользила меж сапог, дым становился всё сильнее, глаза жгло едким дымом, как тогда в Ангейте, он закашлял ещё сильнее, сквозь боль и слёзы он всё же натянул сапог и перекинул плащ через плечо. Ганс также наощупь отыскал свою кольчугу и катану, им овладевала паника, как тогда, при разрушении Ангейта. Он крепко прижал к груди катану и кольчугу и как младенец, только учившийся ходить, запинался об каждый предмет, названия которых он сейчас бы и не вспомнил, он задыхался. Ганс едва ли не выронил свои пожитки и второпях старался прикрыть плащом лицо, и было бы уже слишком поздно, если бы сильная рука не взяла его за шиворот и не понесла дальше. Ганс откашливался, он чувствовал, как начинает терять сознание, но вдруг вместо дыма он почувствовал свежий воздух с примесью дыма и пороха, рука, что вела его за шиворот резко выкинула Ганса и тот ударился лбом обо что–то твердое, но он не чувствовал иной боли, кроме той, что разрывала ему глаза и лёгкие, рука повела его дальше и Ганса швырнули вверх, откуда доносился свежий воздух и приятная морская влага.