Когда ты поймешь…

***

Услышал, как навязчиво

часы тикают,

и невольно подумал:

сколько еще осталось?

сколько секунд?

наверное,

размерами океана Тихого -

до того, как придет старость.

Может, смерть – тот серьезный мужчина,

что в кафе каждое дождливое утро

тебе кофе варит,

кто знает? ведь труп – не всегда мертвечина,

а следы на губах и запястьях

не так уж старят.

Возможно,

вот он, -

сидит в трамвае напротив,

накинув небрежным движеньем пальто.

Я стал кузнецом, потерявшим свой

Вуттон,

каждый город бесспорно прекрасен, но это не то.

И теперь мне идти некуда, даже назад

возвращаться

нам всем не дано,

со всем, что ты видишь рядом,

сейчас уже надо

прощаться.

Слезы – не слабость,

ведь они говорят об одном -

о том, что внутри есть что-то,

кроме пустоты,

(И пока ты куришь, уходят моменты,

как холодные капли воды),

но ты всё ещё веришь в то,

что все-таки будешь чем-то,

кроме надгробной плиты.

***

Жить, как в книгах, – просто,

Особенно как в книгах Буковски:

Достаточно пить.

И стараться не носить обноски.

Достаточно курить ежечасно,

Плохо танцевать чарльстон

И писать так же часто…

Хватит того, что живешь в коммуналке,

И забыть про колеса в пользу ног,

Чтоб не так часто вставлять в них палки.

Согласитесь, так каждый бы смог.

Достаточно спрятать чувства,

Глубже – в подкорку саморазрушения,

Чаще творить безумства.

Жизнь – это фильм в высоком разрешении.

Едва ли будет сложно в уродливом

Увидеть букеты цветов,

Быть не слишком угодливым,

Но и не снимать оков.

Солгал.

Вру. Ну, попробуйте сами

Хоть день – словно ребра наружу,

Писать ни о чем, подавляя стихами

Душевную зимнюю стужу.

Жить как в книгах – ад на земле,

как рубашку мне вывернуть чувства,

Светить без плафона в подъездной тьме.

Быть никем – это тоже искусство.

За окном бесконечная тьма и холод.

Я впускаю его как друга на чай.

Оставляя сквозняк по досчатому полу,

Он заходит меня навещать.

Приходя с пустоты и снегов,

Пьет вино под тепло батареи.

Из прихожей лишь пару шагов,

И ждёт, пока руки согрею.

Почему в России так холодно?

Почему в сером небе грусть?

Мы запомним, как были молоды,

А если забудем, то пусть.

Всё равно, за рассветом рассвет

Нам приносит морозную боль.

Сядь на старый большой табурет,

Расскажи что-нибудь про любовь.

Чай на кухне и клетчатый плед,

Прямо как в песнях «Кино».

Свежий кофе и дым сигарет.

"Оставайся", и никаких "но".

МОРЕ.

 Я тысячу раз видел море

на тусклых картинах в моем коридоре,

на окнах и стенах уставших домов -

синее море в ветвях проводов.

Не на грязных полотнах музеев,

и не в буквах из старых названий,

не в фасадах потрёпанных зданий,

а там – наравне с небесами,

я видел холодное море.

Я видел своими глазами,

Как на голые камни  лицом о бетон

волна выливает свой яростный стон,

и, уйдя на песок, тихо плакать начнет,

зимой забирая свой шепот под лед.

Видел, как злые, могучие валы

сжирают вечерние острые скалы.

Я помню, как ночью в припадке истерик,

море разбило мне лодку о берег,

слышал тот запах соленый, сухой,

что вверх поднимаясь, летел над водой.

Я помню, как плакали вечером чайки,

и солнце водило по пене рукой.

Серое, черное, бурое, синее -

море я видел разным.

В вечерние бури сильные,

море становится красным.

Я видел рассветное спящее море,

где люпины цветут на волнах,

видел цветы из соленого горя,

и капли воды на кострах.

Никогда не забуду соленые брызги,

что жгли на порезах и падали близко

к ногам, и земля, унимая ту боль,

себе забирала горючую соль.

Я тысячу раз видел море

И ветер, холодный и злой…

Ты сидела на ветреном склоне,

я от моря ушел за тобой.

Я искал тебя в серых долинах,

в черных и мокрых ветвях.

Я тысячу раз видел море,

и один раз увидел тебя.

Волны обнимут рассветные горы,

разбив пианино на диком миноре,

Но ты – моё море,

Ты моё море,

Ты моё море,

Ты – моё море.

И если уйдешь на север,

Я снегом под ноги лягу,

Где холодные волны бросает на старый маяк.

Я буду любить тебя,

Словно море,

Что любит Сантьяго.

Мне дорогу к тебе наугад скажет старый моряк.

Я дождусь и найду тебя точно,

Даже если тебе это в горле стоит комком,

Буду каждый день приходить – как приходит за завтраком почта,

Даже если мой голос тебе

Совсем не знаком.

Не скажу ни единого слова.

Просто молчать и смотреть – видеть то,

Что увидит не каждый,

Вокруг на песке – перебитая морем солома.

У залива промозгло,

темно и страшно…

ОСТАНЬСЯ.

Останься.

Хотя бы на миг останься рядом,

Мелькни сквозь бетонные стекла

И всади мне еще пару пуль

Своим взглядом

Под ребра.

Там, где ничего уже и быть не может,

Где, как Хиросиму, сжигают, ломают,

Корежат

ядерные бомбы

на руках твоей утренней дрожи.

И теперь все, что от меня осталось –

Разорванный в клочья, еле живой,

Как актер, бездарно играющий радость,

При каждой встрече глаз с тобой.

Останься.

На час, на секунду, на взгляд, навсегда.

Я любого предам за минуту с тобой,

Но ты лишь уродуешь раны и жжешь

Как морская вода –

Жесткой, холодной волной.

Признаться, что болен?

Но много ли смысла?

Рисовать тебя на обоях,

И в календарях отмечать числа…

И, если там что-то осталось,

В развороченной грудной клетке,

Кроме слова пустого «терять»

И послевкусий от горькой таблетки,

То,

Я знаю,

Что может быть живо,

Среди холодной, больной пустоты -

Две буквы – чернилами криво.

И эти две буквы – «ТЫ».

Клетчатый дом завалился на бок,

Обнажив небо и часть крыши.

Горизонт – темно – синий огарок,

С полосой не потухших огней ниже.

Ветер не в ивах, а в колких ветках,

Болью и холодом с далекого севера

Счастье запуталось в лестничных клетках,

Как туча на листьях горного клевера.

Фонари оставляют белесые пятна на стенах

И пространство сужается в собственный взгляд,

Оставляя в памяти несколько серых пятен того,

Что было минуту назад.

Всё вокруг заглушает лишь собственный пульс,

Даже грохот глухих поездов.

Ведь я ничего уже так не боюсь,

Как собственных утренних снов.

Окно мне напомнило черный квадрат,

Ведь реклама и мусор – бессмысленность.

Часы на шкафу никогда не молчат,

У дня есть синоним – обыденность.

На маленькой кухне лишь стол и плита,

Лишь стена и открытые ставни.

За ними – страна, и, наверно, не та,

Но окружность планеты не делят на грани.

Я однажды забуду дорогу домой,

Ведь Адаму лишь после потери стал дорог Рай.

А ведь дело лишь в том, что свет обошел стороной

Наш заброшенный серый край.

Все лето посвятил Хэмингуэю,

Думал о море всю осень,

Теперь пачки хватает в неделю,

Но насовсем не бросил.

Всю зиму читал Буковски,

Пил и страдал в январе.

Я б курил постоянно, как Бродский,

Если бы не мороз на дворе.

В Апреле купил Паланика,

Открыл свой бойцовский клуб,

Слушал Би-2 и Металлику,

Смотрел в серый дым из труб.

Я видел рассветы с крыши,

Видел костер в облаках,

Там чайник свистит, я слышу.

Мои руки опять в цветах.

На пустой остановке лишь я и северный ветер,

Что в порывах приносит мне запах моря.

Автобус на улицу Счастья мне точно не светит.

На пустой остановке лишь я. Бесконечное горе.

На пустой остановке лишь дождь. Пожелтевшие клёны.

Окна в домах керосиновой лампой едят темноту.

Только ветер и дым, только запах палёный,

Что горит изнутри, оставляя лишь горечь во рту.

…Оставляя лишь горечь в растерзанных ребрах,

Хорошо, я один – не стесняются собственных слёз.

Я хотел быть убитым тобой на холодных норвежских склонах,

Но я жив до сих пор, вспоминаю вчерашний мороз.

Я хотел слишком много, и всё, что сбылось

Становится медленно чем-то ненужным.

Я искал в тебе счастье. Оно не нашлось.

И я разряжаю в себя одно за другим все охотничьи ружья.

На пустой остановке лишь я и общественный транспорт.

Он проехал чужие маршруты из мокрых и старых дорог.

Не поеду. Сегодня я распят.

Да и бросить окурок под ноги я тоже не мог.

Когда ты поймешь, что терять уже больше нечего,

Когда ты поймешь, что стоишь на краю

бесконечно знакомого здания,

Остается вставать по утрам, приходить вникуда вечером,

Представлять, что окурки – кометы во время сгорания…

Остается вспоминать, откуда кровь на пальто клетчатом,

Выставлять на будильнике цифры, чтоб проснуться заранее.

Все, что больно внутри, алкоголем залечивать.

Только вот все равно ты в итоге такой же израненный.

Остается искать в переулках знакомых,

Потерявшись в самом себе.

Остается искать тебя в рамах оконных,

Ждать конца бесконечной зиме.

Когда дышишь в стекло, не спасает от наледи.

Когда за вчера в этом баре тебе будет стыдно,

Возвращайся домой, ну хотя бы в памяти.

Туда, где на полках есть книги и очень пыльно.

Приходи прислоняться спиной к батарее.

Приходи, чтоб заваривать чай из смородины.

Смотри – твои пальцы совсем онемели,

Давай свою руку – считать твои родинки.

Возвращайся туда. Ты когда-то ушел, не захлопнув двери.

Возвращайся в свой серый панельный дом.

Расскажи мне, что хочешь – я, правда, тебе поверю,

Ведь я сам только что с той пурги за окном.

Открой форточку, обжигаясь морозом,

Впусти в легкие запах родного города,

Вспомни, как пахли в детстве магазинные розы,

Сядь на стул. И заплачь. Просто так. Без повода.

Возьми старый телефон из коробки,

Набери номер и жди гудков у провода,

Скажи ей, что любишь, и молчи – вырубило пробки.

Скажи просто так. Без повода.

Сядь на любой автобус, уезжай подальше,

Закутайся в куртку от зимнего холода,

Вспомни, ты ведь жил вот так раньше.

Уезжай. Просто так. Без повода…

СЕРЫЙ ГОРОД.

Город– дождь.

город синих окраин

И мигающих улиц,

Проводами окутанных зданий.

Серый дым заставляет сутулиться,

Гулко -

пробки по магистралям,

Кирпичные стены кучностью

Иногда бывает местами

Солнце разрежет лучиком…

Будто волны стоят дома,

Между ними – квадратные парки,

Черной лентой течет Нева,

Омывая битую кладку,

Разделяя напополам

Город, редко бывающий ярким.

В небе –

звёздами купола,

Солнце играет в прятки.

Здесь я тысячу раз умирал,

Плача ночью, будто в припадке,

Но мне этот мир доказал,

Что и сам он не менее шаткий…

Раскаянье.

Меня пихают в слепое пространство из грусти,

в котором нормально – терять и теряться,

не найдясь потом утром, допустим.

Меня бросили в море страданий,

Ненадежных, несдержанных слов,

Ведь смысл в разгоне восстаний,

Как мертвецам – ловец снов.

К кому идти на поклон?

В какой нужно бить колокол?

Решить всё разом, уйдя на балкон,

Или крест свой по песку кровавому тащить волоком.

Ведь обман за обманом, грех за грехом – словно снежный вал,

в итоге дает катастрофы,

«Прости, пап, я всё проиграл»,

– скажу я, в слезах придя к тому Парню с Голгофы.

И когда на камнях, кроме крови и слез,

Окажется жалкое, мертвое тело,

Мне расскажут, как детям, что "конь ест овёс",

И тогда увижу мой каждый вздох, каждое злое дело.

И тогда боли моей океану мало будет,

И имя свое нареку "раскаянье",

Я буду кричать, что на самом деле таковы люди,

но ведь это – как холодильником останавливать

ледников таяние…

Обязательно попрошу вторую попытку,

Буду клясться, что постараюсь.

И тогда вдруг кто-то уронит на горькую плитку

Клочок бумаги, где я оправдаюсь.

Бог вспомнит мне жалкую жизнь, включая

Лживое детство и слепую старость.

Пробитой рукой он протянет кружку с горячим чаем

И спросит: «Была ли радость?»

Я выдохну радостным стоном,

и расскажу всё, как самому лучшему другу,

Что радость являлась лишь ярким гормоном,

Если я не чувствовал Его руку.

И тогда, посмотрев на себя,

Я всю грязь несмытую кожей почую,

Потому что валялся в ней, как свинья,

По друзьям и притонам ночуя.

Список смертных грехов

я себе на неделю как планы расписывал,

А всё, что осталось с написанных мною стихов,

Я сжег, как в Китае сжигали поля рисовые.

Вспомнил, как в детстве прыгал по лужам,

Вернуть бы тот неосознанный возраст,

когда знаешь точно, что живым нужен

Я бы снова прыгнул, но вода замерзла.

Я сорвал и сломал все цветы,

что так долго и нежно растил,

Теперь и всегда человек пустоты

беззвучно кричит: «ПРОСТИ»!

Распните.

Поднимите меня на штыках из страданья и боли,

Все равно, что душа по составу скорее бетон,

Убиваться в стране, словно кем-то навязаной воли,

Тебе хочется жить, и ты счастлив – но это потом,

Разрядите в меня винтовки

Из грусти, беды и уныния,

Проткните ножами, что будут метафорой вечных потерь,

Пусть холодные капли рассветного инея,

Из святого "прошло", мне приходит больное "теперь"

Не смотри, что я сломан внутри,

Ведь, сила влечет лишь тупую жестокость,

А значит, что боль как осколок зари,

Ночь разрезает как черную гордость.

Прошу вас, убейте меня,

Не пишите стихов никогда

И любить никого не нужно,

Вы всадили мне пули, и кровь как вода,

Но зато вы теперь безоружны.

Я когда-то умру. Мы когда-то всегда… – ты же знаешь.

Как бы так угадать, что бы было не зря…

Может, это плевать, когда точно совсем умираешь,

Но я все же жалею, что мертвые не говорят.

С понедельника будет снег –

угрюмый мужчина сказал в электричке,

Я так и не понял наверно, он рад или нет.

В магазине у дома – платить за ошибки наличкой,

Интересно, как с этим всем связаны холод и снег.

В цветочном гвоздики как назло продают дорого,

Как гадко. Вот я бы отдал задаром.

– Мне, пожалуйста, Winston. – А вам которого?

– Мне бы просто быстрей умереть в своем городе старом.

Ну, они-то, наверное, знают, что снег с понедельника,

Знают, и всем глубоко наплевать.

Сыро и мокро уже три недели как,

Наконец-то дожди потихоньку начнут замерзать.

Никому нет дела, серьезно.

Ведь я даже коту передал эту странную новость,

Он что-то промямлил про то, что и так морозно,

И теперь из-за льда запретят повышать скорость.

Когда констатируют прямую линию кардиограммы,

Когда гостем холодным меня в морг увезут на ночлег,

Мне нужен твой шепот в сырые оконные рамы:

– Послушай, ты знаешь, у нас с понедельника – снег.