Говор камней. Ирод (сборник)

При помощи искусных приспособлений из блоков и гигантских катушек, богато украшенная платформа с перилами, на которой поместился Хеопс, окруженный эрисами, носителями опахала фараона, и другими сановниками, была плавно поднята на вершину немного недостроенной пирамиды. Расположенные внизу пирамиды войска приветствовали, вместе с тысячами собравшегося народа, военною музыкой и восторженными криками это восхождение фараона на свою пирамиду – место будущего упокоения могущественного владыки Египта. Вместе с отцом поднялась на пирамиду и юная Хент-Сен. В свите фараона находился и красавец Нутеру.

Гордой радостью блеснули глаза Хеопса, когда под его ногами развернулась дивная панорама – панорама, которая в течение тысячелетий очаровывала и приводила в изумление тысячи смельчаков, восходивших на пирамиду Хеопса, начиная от Геродота и Плиния и кончая Наполеоном.

– Да, Памау, – сказал Хеопс строителю пирамиды, – ты заслужил обещанную тебе награду… Вот моя любимейшая дочь: бери этот распустившийся цветок лотоса.

Не успел он это сказать, как Хент-Сен с криком бросилась в объятия Нутеру. Они мгновенно очутились на самом краю южной грани пирамиды. Ноги их стояли на ужасающей высоте.

– О всемогущая Гатор! – страстно воскликнула ХентСен. – Прими нас в твою священную обитель!..

С этими словами она и Нутеру разом ринулись вниз с этой ужасающей высоты.

Крики ужаса раздались на вершине пирамиды и у оснований всех ее четырех граней.

Несколько мгновений – и два трупа лежали рядом у южного ребра великой пирамиды.

Таким образом пирамида Хеопса, величайшая из всех пирамид, осталась недостроенною: вершина ее доселе виднеется как бы срезанною, и в таком виде она стоит по вычислениям египтолога Roeckh’a вот уже 6029 лет.

Пораженный ужасной смертью любимой дочери, Хеопс приказал оставить свою пирамиду недостроенною. К этому побудили его советы жрецов.

– Ты, великий фараон, царь Верхнего и Нижнего Египта, в порыве гордости захотел сравняться с божеством, – сказал ему верховный жрец бога Пта, – и вот, едва ты простер смертную руку свою к недосягаемому Амону-Ра, он поразил твое сердце – твое любимое дитя.

По истечении семидесяти дней плача над телом погибшей Хент-Сен, в продолжение которых приготовляли ее мумию и саркофаг, царевну похоронили в небольшой пирамиде, воздвигнутой рядом с пирамидою отца, у южного ребра этой последней, на том самом месте, где поднято было бездыханное тело юной самоубийцы. Пирамидка эта, полузанесенная песками, виднеется и теперь, а недалеко от нее, тоже засыпанные песками, открыты развалины небольшого храма Изиды. В развалинах этих открыта «стела» – доска, хранящаяся ныне в каирском музее, что в Булаке, по каталогу музея № 581, с иероглифическими начертаниями времен Хеопса. Я лично видел эту стелу. Начертанные на ней иероглифы в переводе нашего египтолога, Г. К. Властова (переводчика «Истории фараонов» Бругша-бея и его продолжателя), гласят:

«Живущий Горус, царь Верхнего и Нижнего Египта, Хуфу[1 - Хуфу – это и есть Хеопс по-египетски. – Д. М.] живущий, восстановил храм Изиде, госпоже пирамиды. Храм этот поставлен близ места, где находится Великий Сфинкс, на северо-восток от храма Озириса, господина мест погребения. Он, Хуфу, выстроил свою пирамиду подле храма этой богини, и он же, Хуфу, воздвиг пирамиду царственной своей дочери Хент-Сен подле этого же храма. Он сделал это матери своей, Изиде, божественной матери Гатор, госпоже памятников».

Где, в каком из европейских музеев находится мумия бедненькой Хент-Сен – я не знаю. Но в каирском музее я ее не нашел.

II

Влюбленный жрец

Бродя с гидом в руках по Булакскому музею в Каире и переходя от тысячелетних саркофагов к таким же мумиям, от мумий к статуям, я невольно остановился перед одной статуей, которая приковала мое внимание не только своей художественной работой, но и выражением лица заинтересовавшего меня каменного фараона.

Отыскав по гиду соответствующий номер, я, к удивлению, узнал, что это статуя фараона Хефрена, пирамида которого, вторая из трех больших пирамид, возвышается рядом с пирамидой Хеопса, о которой была речь в первом моем рассказе.

Воротившись потом к себе в отель, я отыскал в книге Бругша-бея то, что меня интересовало.

Вот что я прочел там:

«Хафра, или Хефрен… Камни молчат о родстве его с предыдущими монархами (Хеопсом и его предшественниками). Пирамида этого царя называлась “урт”, то есть “великая”; она стоит вблизи пирамиды Хуфу (Хеопса). Хотя говор камней мало нам сообщает о времени Хафра, но память о нем сохраняется в замечательных творениях искусства его времени. За несколько лет перед этим, из волн песка, окружавших гигантскую фигуру сфинкса, появилось, к общему удивлению, то здание, которого древность, постройка и цель до сих пор остаются загадкой (загадка, как увидим ниже, теперь разгадана). Узкие проходы, потом широкие залы с массивными гранитными колоннами, далее – темные каморы, – все это выстроено из превосходно пригнанных и отшлифованных гигантских каменных масс пестрого суанского гранита и алебастра, выкрашенного яркой желтой краской; а на углах – вытесанные геометрически верно угловые камни, пригнанные, как и все камни здания, с изумительною верностью; все это здание представляет везде прямые линии и прямые углы, – и нигде ни одного знака, ни одной надписи! – таковой является нам эта загадочная постройка… Кто был царь, повелевший строить это здание? Кто был мастер, начертивший план его? Откуда явились люди-великаны, отрывавшие от горы громадной величины камни, обтесывавшие их с изумительной точностью, перевозившие их с южной границы Египта вниз по Нилу к грани песчаной пустыни и слагавшие их в назначенном месте с необычайной точностью?»

Повторяю: загадка скоро разъяснится.

«Если работа эта велика и достойна народа гигантов, – продолжает почтенный египтолог, – то так же велика и неразрешима загадка, представляемая ею… К стороне востока, в большой зале этого здания, открыто было устье глубокого колодца со светлой водой, и оказалось, что в этот колодезь, по неизвестным нам причинам, были скорее набросаны, чем осторожно опущены, многие статуи царя Хафра. Большая часть статуй была разбита вдребезги, и только одна из них сохранилась совершенно с незначительными повреждениями. Она представляет царя Хафра сидящим. Фигура его полна достоинства. Взгляд его внушает уважение. Сзади головы фараона сидит кобчик, который распростирает свои крылья, как бы защищая царя. Царское имя и титул его начертаны на верхней части пьедестала вблизи обнаженной ноги фигуры».

Открытие это сделал знаменитый египтолог Мариетт-бей.

Что же это было за таинственное здание, назначение которого было непонятно ни для Бругша-бея, ни для самого Мариетт-бея?

Мудрыми эдипами для этой исторической загадки являются египтологи ProkeschOsten и Г. К. Властов, совместно исследовавшие тайны, так сказать, загробного мира фараонов.

Таинственное здание это было тем именно храмом Озириса, «господина мест погребения», о котором говорит стела фараона Хеопса, найденная, как сказано в моем первом рассказе, в храме Изиды, с пояснением, что недалеко от этих обоих храмов и почти у подножия пирамиды Хеопса он, Хеопс, воздвиг и прекрасную небольшую пирамиду для своей любимой дочки, прелестной Хент-Сен, погибшей столь ужасною смертью в объятиях того, кого она любила.

Каким же образом все статуи фараона Хефрена очутились в подземном колодце храма Озириса? Чья святотатственная рука уничтожила их, разбила вдребезги, оставив, быть может, совершенно случайно (да оно и было так, как увидим впоследствии), только одно изображение фараона неуничтоженным? Каких необычайных, а быть может, и кровавых событий был в течение многих тысячелетий свидетелем этот храм египетского верховного божества и его безмолвные гранитные стены! Куда девались изображения самого Озириса и других богов, присутствие которых обязательно в храме? Почему только одни немые стены его занесены песками пустыни? Что сталось с изображениями других фараонов, кроме Хефрена, – с изображениями Хеопса, Ноферкара, Сеноферу, которые тоже помещались в храмах как реликвии, посвященные богам?

Разрешение этих вопросов и составит предмет настоящего рассказа.

Фараон Хефрен умер нестарым. Юношей, взойдя на престол обоих Египтов, он, скоро женившись на юной отрасли потомства фараона Сеноферу, на княжне Аснат, имел несчастье потерять ее за год или за два до своей смерти и, тоскуя по ней, скоро женился на ее маленькой сестренке Аире, которой едва исполнилось тринадцать лет и которая поразительно была похожа на свою старшую сестру Аснат, что, собственно, и привлекло к ней любящее сердце овдовевшего фараона.

Но Аира недолго была счастлива своим замужеством. Через полгода после брака Хефрен умер, и мумия его, окутанная драгоценными тканями, после семидесяти дней плача была, по обычаю, замурована в воздвигнутой при жизни фараона пирамиде «урт», или «великой».

Юная Аира горько оплакивала свое мимолетное счастье. Единственным утешением для маленькой вдовы оставалось посещать храм Озириса, «господина мест погребения», тем более что там находились статуи ее рано умершего мужа, поразительно похожие на Хефрена. По понятиям египтян, души умерших, заключенные в гробницах вместе с их мумиями, днем могли свободно выходить из своей вечной тюрьмы, принимать какой им угодно образ и посещать дорогие места и тех, кого они любили на земле. Молоденькая Аира глубоко этому верила и, постоянно посещая храм Озириса с дорогими ей изображениями Хефрена, горячо с ним разговаривала, воображая, что он ее слышит, плакала, обнимала его гранитные холодные колени и целовала их с такою страстностью, что сообщала холодному камню жар своих поцелуев, – и ей, глубоко верующей и детски наивной, казалось, что под ее ласками и горячими поцелуями гранит оживает, в камне ощущается жизненная теплота, движение крови в кровеносных сосудах, биение сердца…

– О супруг и господин мой! – стонала она. – Приди ко мне, явись в каком тебе угодно образе! С тех пор как ты унес с собою в область Озириса все мои радости, я каждую ночь обливаю слезами вдовицы осиротевшее ложе свое… О великий Озирис, сжалься надо мною, не держи мою радость в заключении… Видишь, я прихожу к тебе каждый день, как осиротевшая горлинка пустыни.

Аира молилась всегда в уединении. Когда она являлась в храм под траурным покрывалом, ее, как вдовствующую царицу, по приказанию верховного жреца Озириса оставляли одну в храме с ее печальными слезами.

Один только верховный жрец тайно наблюдал за нею. Осорхон – так звали верховного жреца – был еще сравнительно молодой человек. Высокий пост главного служителя Озириса он занял отчасти потому, что, происходя из жреческой касты как сын верховного жреца бога Пта, «божественного зодчего вселенной», он скоро возвысился над другими, более старыми жрецами, главное же – потому, что, богато одаренный от природы, он ранее других и глубже других проник в тайны жреческой мудрости и отличался обширными познаниями по астрономии, математике и медицине. Отзывчивый, впечатлительный, с нежным сердцем и пламенным воображением, он глубоко скорбел душой, изо дня в день наблюдая, как изнывает в страданиях и тоске юное, прелестное существо. Он знал Аиру еще совсем ребенком и, часто бывая при дворе фараона, не мог не любоваться живой, резвой, очаровательной девочкой. Теперь же, видя ее постоянно, разделяя с нею терзания ее молодого сердца, хотя помимо ее сознания, видя, какой неиссякаемый источник любви в этом сердце иссыхает в потоках слез, в объятиях холодного гранита, он безумно полюбил этого царственного ребенка с разбитой куклой.

В порыве страсти пылкий египтянин решился на отчаянный поступок.

Ночью он призвал в храме подчиненных ему жрецов Озириса.

– Братья мои по служению божеству, – сказал им Осорхон, – вчерашней ночью великий Озирис сообщил мне свою волю. Вам известно, что он – отец чудодейственных вод Нила, он – источник вод, текущих из земли и носящихся на облаках в пределах беспредельного Амона-Ра; он – вместилище и вместимое океанов.

– Да, мы знаем это, старший брат наш по служению божеству, – отвечали жрецы.

– Вы недавно оплакивали его святейшество, любимого сына Горуса, светлейшего фараона Хафра – да живет он вечно! – продолжал Осорхон. – Недавно великий Озирис взял его от нас в свои селения… Теперь за его святую и добродетельную жизнь на земле великий бог повелел мне отдать ему – его стихиям – все изображения фараона, какие находятся в храме нашего бога… Видите вы их? – Осорхон указал на статуи Хефрена.

– Видим и преклоняемся пред волею божества, – был ответ.

– Пусть же голубые воды великого Озириса примут их! – заключил он. – Берите и несите их к источнику бога.

Этот источник Озириса и был тот подземный колодезь в восточной стороне храма, который был открыт Мариеттом-беем и в котором в числе разбитых вдребезги статуй Хефрена найдена и та, которою я любовался в Булакском музее Каира.

Жрецы тотчас же исполнили приказание своего верховного начальника: соединенными усилиями они подняли, одно за другим, гранитные изображения Хефрена и опустили их в глубокий колодезь, отверстие которого и закрыли каменной плитой.

– Помните, братия, что это – тайна великого Озириса, и она не должна сходить с ваших уст, пока великий Озирис сам не призовет вас к себе, – сказал Осорхон с внушительной торжественностью, отпуская жрецов.

Наутро Аира, по обыкновению, явилась в храм. Все жертвенные приспособления оказались на местах. Все изображения богов, статуи Хеопса, Ноферкара – все оставалось по-прежнему. Не было только статуй Хефрена – одного только Хефрена!

Как громом пораженная, стояла Аира. На лице ее был ужас. Она торопливо, точно помешанная, стала метаться по обширному храму, отыскивая своего мужа.

Его нигде не оказалось!

– О жестокие боги! – ломала руки несчастная девушка. – Вы и это утешение отняли у меня! Великий Озирис! Куда ты взял лики моего повелителя, мою разбитую радость, мою вдовью суму нищей!

Вдруг тихо распахнулась пурпурная завеса внутренних покоев храма, и в белой одежде жреца медленно выступил Осорхон с нервною улыбкой на устах.