Державный плотник

– Так, так… Будем теперь в ножки кланяться Михайле Алегуковичу… Ну!

– Да он же, государь, вор Гришка, для возмущения к бунту с тех своих воровских писем единомышленникам своим и друзьям давал-де письма руки своей на столбцах, а иным в тетратях, и за то у них имал-де деньги.

Теперь Петр слушал молча, величаво-спокойно, и только нервные подергивания мускулов энергичного лица, оставшиеся у него еще с того времени, когда он совсем юношей, чуть не в одной сорочке и босой, ночью ускакал из Преображенского в Троицкую лавру от мятежных приспешников его властолюбивой сестрицы Софьи Алексеевны, которая давно сидела теперь в заточении тихих келий Новодевичьего монастыря.

– Все? – спросил он.

– Нет, государь. Попадья сказывала, что он же, Гришка, о «последнем времени» и о антихристе вырезал две доски, а на тех досках хотел-де печатать листы и для возмущения же к бунту и на твое государево убийство…

– Убийство!..

– Так, государь, та попадья сказывала…

– Ну?

– Он-де, государь, Гришка, писал оное для того: которые-де стрельцы разосланы по городам, и как-де государь пойдет с Москвы на войну, а они, стрельцы, собрався, будут в Москве, чтоб они-де выбрали в правительство боярина князя Михайлу Алегуковича Черкасского, для того-де, что он человек доброй и от него-де будет народу нечто доброе.

– Так… Дай бог, – иронически заметил Петр. – Все?

– Нету, государь! Оная попадья еще сказывала, будто-де тамбовский епискуп Игнатий, будучи в Москве, с Гришкой-де о последнем веце, и о исчислении лет, и о антихристе…

– Это обо мне-то?

– О тебе, государь, разговаривал и плакал, и Гришку целовал…

– Так уж и архиереи… Вон куда яд досягает!.. А сие что? – спросил Петр, указывая на лежавшие на столе тетради.

– Попадья то ж принесла.

Царь взял тетради.

– А! «О пришествии в мир антихриста и о летех от создания мира до скончания света», – прочитал он. – Так, так… А вот и «Врата»… Вижу, вижу… Это «врата» в Преображенский приказ, в застенок, на дыбу, – качал он головой. – Все?

– Все, государь.

Заметив, что его юный денщик от страху едва стоит на ногах, царь отрывисто сказал:

– Спасибо тебе, Павлуша, за верную службу. А теперь ступай спать… Я сам просмотрю сии тетрати… Да! Для чего твоя попадья к тебе заявилась с своим изветом, а не в Преображенский приказ, к князю-кесарю?[6 - То есть к Ромодановскому Федору Юрьевичу (ок. 1640–1717), ведавшему делами по политическим преступлениям.]

– Боялась, государь.

– Ну, ступай.

2

Царь, оставшись один, стал просматривать обличительные тетради.

Долго в ночной тишине шуршала грубая бумага писаний фанатика. Петр внимательно прочитывал и перечитывал некоторые места. Он не мог не сознавать, что Талицкий с усердием изувера рылся в старинных книгах. Страницы постоянно пестреют ссылками на «Ефрема Сирина[7 - Ефрем Сирин (умер в 373 г.) – церковный писатель, книга его «Поучений» была издана в Москве в 1647 г.; Апокалипсис – Откровение Иоанна Богослова (последняя книга Нового Завета), Книга пророчеств.] об антихристе», на «Апокалипсис», на «Маргерит»[8 - «Маргерит» – книга избранных бесед Иоанна Златоуста, византийского церковного деятеля и писателя IV–V вв.]. Фанатик всеми казуистическими изворотами старается доказать, что ожидаемый антихрист и есть Петр Алексеевич.

– Что он все твердит об «осьмом» царе? – сам с собой рассуждал Петр. – «Осьмый царь – антихрист… А Петр „осьмый”: он и есть антихрист»… По какому же исчислению я осьмой царь?.. А! От Грозного… Царь Иван Грозный, царь Федор, царь Борис Годунов, царь Шуйский, царь Михаил Федорович, царь Алексей Михайлович, царь Федор Алексеевич… Да, я осьмой. Что ж из сего?

И опять зашуршала бумага, долго шуршала.

– Что за безлепица! И сему бреду пустосвята верят архиереи. О бородачи! А они – пастыри народа!

И он вспомнил случай с епископом Митрофаном…

Царь приехал в Воронеж для наблюдения за стройкою кораблей для предстоящего похода под Азов[9 - Имеется в виду поход 1696 г., закончившийся взятием этой турецкой крепости.].

Архиерей встретил царя с крестом. Народные толпы заняли собою всю площадь у собора. Но внимание народа было, по-видимому, больше сосредоточено на маленьком, худеньком, тщедушном Митрофане.

Наскоро осмотрев корабельные работы, которыми Петр очень торопил, чтобы с полой водой двинуться в поход, он, возвратясь во дворец, послал Павлушу Ягужинского просить к себе Митрофана для переговоров о том же кораблестроении, так как Митрофан не только жертвовал Петру значительные суммы на постройку кораблей, но сам соорудил, оснастил и вооружил роскошное судно лично для царя.

Когда Ягужинский явился к Митрофану с царским приглашением, Митрофан тотчас же пошел ко дворцу. Народ, увидав любимого святителя, который кормил всю бедноту не только Воронежа, но и соседних селений, массами обступил своего любимца, теснясь к нему под благословение.

Петр видел из окна, как Митрофан повернул к фасаду и к крыльцу дворца и вдруг не то с испугом, не то с гневом остановился.

Народ тоже как бы с испугом шарахнулся назад.

И Митрофан не вошел во дворец. Он быстро, насколько позволяли ему старческие силы и слабые ноги, повернул назад. Народ за ним.

– Что случилось? Беги, Павел, узнай, в чем дело?

– Государь! Его преосвященство сказал: «Не войду во дворец православного царя, когда вход в оный дворец оскверняют поставленные там еллинские идолы и притом обнаженные».

– А!.. Он осмелился ослушаться моего приказа!.. Так поди и скажи сему попу: если он не явится ко мне, то как преступника царской воли его ждет казнь!

Возвратился Ягужинский бледный, растерянный.

– Что? Скоро явится ослушник?

– Нет, государь… Он сказал: прийму смерть, но не оскверню сан архиерея Божия, – с дрожью в голосе отвечал Ягужинский.

– А! Так будет же смерть!

…И там так же, как теперь здесь, в Кремле, глухо простонал соборный колокол. Долго, долго стоит в воздухе медленно затихающий стон меди… За ним другой, более отдаленный, но такой же зловещий, похоронный, доносится от другой церкви… Замер и этот в ночном воздухе… Ему отвечает откуда-то третий… Стонет и этот… Ясно, звонят по мертвому, только не по простому…

В полумраке сумерек царь видит в окно, что толпы народа поспешно и видимо тревожно, крестясь, стремятся к архиерейскому дому. Слышится смутный говор. По временам доносятся отдельные фразы.

– Ох, Господи! По мертвому звонят…

– На отход души…

– С чего бы это с ним?.. Давно ли видели его!..

– Архиерей-батюшка помирает…

– Не умер ли уж, поди… О Господи!