Донецк через прицел видеокамеры
Испытывая, что называется, лёгкий информационный голод, узнаём мы о том, что сегодня военнослужащие армии ДНР организовывают полевую кухню в посёлке Спартак.
Этот населённый пункт в Донбассе хорошо известен всем. Наверное, каждый корреспондент упоминал это название в своих репортажах. Увы, всякий раз звучит оно во время рассказа о печальных событиях.
Такой горькой популярностью обязан Спартак своему месторасположению. Он граничит с донецким аэропортом. Ещё в самом начале вооруженного конфликта воздушная гавань стала самой горячей точкой на карте Востока Украины, символом этого противостояния.
До сих пор упоминаются терминалы в сводках боевых действий. А значит, не могут спокойно спать жители ближайших посёлков: Пески, Весёлое, Жабуньки, Октябрьский, Опытное, Спартак…
Названия всех этих населённых пунктов у местных всегда ассоциировалось с успехом и достатком. Один из самых престижных районов в пригороде Донецка. Много дорогостоящих домов. Все большие, крепкие с пластиковыми окнами, с гаражом, да зачастую не одним.
Сейчас большинство этих зданий разрушено практически до основания. А их владельцы давно были вынуждены бросить имущество.
Живут здесь только те, кому уезжать некуда, вот совсем некуда. В Спартаке таких осталось несколько десятков человек. Среди них самая маленькая – Вика, ей всего десять. Она без преувеличения местная звезда. Наверное, не существует российского канала, на котором бы не было хоть одного репортажа с её участием.
Очень уж яркий, характерный герой. Маленькая девочка со светлыми волосами в розовой куртке. Готовит уроки в тёмном подвале при свечах. На слух может определить тип снаряда, который разорвётся через несколько секунд поблизости.
Полевая кухня – тоже яркий кадр. В белых халатах две женщины-повара. Как и положено по законам жанра, одна слегка полная, друга миниатюрная. Вот только за спинами у обеих представительниц слабого пола автоматы Калашникова – до передовой здесь несколько сотен метров.
Местный магазин давно не работает. Продукты привозят по расписанию. Учитывая такую непростую обстановку, к полевой кухне мгновенно стягиваются все без исключения местные жители.
В небольшом вагоне печка – есть можно в тепле. В меню: горячий чай, печенье, хлеб, паштет; ну и, конечно, солдатская каша, куда же без неё. Военнослужащие специально заготавливают продуктов как можно больше.
Узнав об этом, пенсионеры смущённо приходят с банками и кастрюлями. Робко просят дополнительную порцию с собой. У кого дома пожилой супруг, которому тяжело выходить на улицу; кто для подруги возьмёт, а некоторые с грустью признаются, что денег на еду хватает с трудом, сейчас хоть можно взять на несколько дней вперёд.
Выходим на главную дорогу Спартака. С ней связано так много воспоминаний. Весной 2015-го ездили сюда практически каждый день. Представитель министерства обороны ДНР Эдуард Басурин, работники совместного центра по контролю и координации за прекращением огня… официальных лиц всегда было достаточно.
Ходили, осматривали места попаданий снарядов. Днём всё относительно спокойно – ночью активные перестрелки. Об этом непростом периоде работы в Донбассе я ещё обязательно расскажу.
А пока мы берём интервью у местных жителей. Синхроны5 можно записывать по-разному, рецептов много. Можно просто общаться на камеру, задавать вопросы, получать ответы, а потом уже разбираться со всем этим.
Другой вариант – представить в голове сюжет, эпизод, где будет выражать свою позицию тот или иной герой и, что называется, наводящими вопросами пытаться получить он него конкретную фразу, которая должна подойти по контексту.
Короче, главное, постараться, чтобы герой высказывался искренне, делился самым наболевшим – тогда и зрители прочувствуют его переживания.
Одних съёмок полевой кухни для сюжета на федеральном канале недостаточно. Нам хочется показать две составляющие жизни Спартака – мирную, и военную.
Промзона. Здесь мы тоже уже бывали. В августе 2015-го. Ох, и перестрелка же тогда была. Двухэтажное здание. Все окна переделаны под бойницы. К одной из них мой оператор Стас приблизился вплотную, чтобы заснять украинские позиции, до которых, как говорится, рукой подать. Затем отошёл сделать кадр, как ополченцы перезаряжаются.
В этот момент один из снарядов попал в ту самую бойницу, где только что стоял Стас. «Конечно, не погиб бы, но посекло сильно», – невозмутимо произнёс один из ополченцев.
Со Стасом и нашим товарищем «Шаманом»
Спустя полтора года после того случая в здание мы заходим ненадолго, потом отправляемся дальше к другим передовым позициям.
Январский холод прокрадывается под одежду. Приятный хруст снега периодически сменяется лязгом металла под ногами. Мы идём по депо – точнее, тому, что от него осталось. Здания практически полностью разбиты. Повреждённые машины закрывают в стенах дырки от снарядов. Повсюду воронки, гильзы, арматура.
Когда ты находишься на передовой, всегда осознаёшь, что за тобой с той стороны, скорее всего, наблюдают. Так происходит практически всегда. Слишком уж близко позиции противников, скрыться просто физически некуда. Но особенно актуально это на открытых участках местности. Такие тоже бывают практически везде.
Вот мы и останавливаемся перед одним из них. Видели тебя до этого, не видели – в любом случае нужно перебегать как можно быстрее. Так больше шансов, что стрелок с тех позиций, особенно снайпер, не успеет нажать на курок.
Кстати, забыл рассказать – с нами весь рабочий день проводит наш старый боевой товарищ Володя с позывным «Шаман». Во многих передрягах мы уже с ним побывали.
А ещё как-то он был у нас в гостях, и я в это время общался с невестой по видеосвязи. Так Володя неожиданно достаёт из кобуры свой пистолет, показывает его в камеру и приставляет к моей голове. Как потом объяснит, «решил показать твоей благоверной, что здесь всё серьёзно». Наверное, не самая удачная история для представления героя, ну это такой армейский юмор.
Тем временем, мы останавливаемся у края опасного простреливаемого участка. Первым ускоряется ополченец, который нас сопровождает, вторым Стас. Только он делает шаг, как резко начинает хромать и еле добегает до конца. Мы все устремляемся к нему.
А Стас начинает на нас… слово кричать не очень подходит – мы же на позициях, нельзя. Поэтому он, обращаясь ко мне с Шаманом, громким шёпотом говорит:
– Вы что, совсем с ума сошли? Зачем меня ударили?
– Стас, кто тебя ударил? Ты о чём вообще?
– Вы! Пыром со всей силы по икре.
В конце съёмки Стас ещё не подозревает, насколько серьёзна травма
«Шаман» решает осмотреть повреждённое место – вдруг оператора ранили во время перебежки, а никто и не услышал.
Естественно, в Стаса никто не стрелял. Как никто его и не бил. Диагноз поставят только через несколько дней в больнице после рентгена – разрыв мышцы икры со смещением. Холод, организм к нагрузкам не готов, сверху ещё бронежилет килограммов 15, резкий рывок – и такой результат.
Плюс за несколько дней до этого на январских каникулах мы, признаться, в футбол играли в фитнес-клубе, так там оператор слегка потянул то же место. Но тогда травма непроизводственная.
А на передовой «как будто пыром со всей силы в икру ударили», – раз за разом повторяет сочувствующим друзьям Станислав во время рассказа этой героической истории, – «повредил при исполнении; спасибо, что не спьяну где-нибудь, тут уж не придраться».
Луганск. Я со Стасом и его костылём
1 февраля 2017 г.
5.30. Открываю глаза рано утром. Едва ли не впервые за всю жизнь больше не получается заснуть. Вот, значит, что такое бессонница. Моменты обстрела дома по адресу Чапаева, 4 мелькают в голове. Накануне мы едва не погибли… Накануне мы выжили. Это, видимо, как стакан, который то наполовину полон, то наполовину пуст. Времени отойти от того страшного вечера нет. Наступает новый съёмочный день. Пока я этого ещё не знаю, но сегодня нам предстоит шесть раз выйти в прямой эфир и сделать три сюжета.
7.30. Война войной, а обед… ну хотя бы завтрак по расписанию. Когда мы поедим в следующий раз (и удастся ли нам вообще хоть раз за день присесть – неизвестно). Поэтому сейчас кушаем как можно плотнее. Сделать это в Донецке, как вы можете предположить, очень легко. Итак, пока политики разбираются, какой же всё таки должен быть статус у региона, юридически Донбасс относится к Украине. А, значит, продуктовое эмбарго на иностранную продукцию, введённое в нашей стране, здесь не действует. Чем мы, что уж там греха таить, с удовольствием и пользуемся.
8.00. На нашем столе немецкий сыр с вкраплениями грецкого ореха, какой-то ещё вкусный сорт польского производства и моцарела – тоже из Германии. А вот всё остальное на завтрак, наоборот, исключительно домашнее: деревенские яйца, молоко, овощи; фрукты, из которых Стас каждое утро делает свежевыжатый сок, а я за это мою соковыжималку (разделение обязанностей). Конечно, на десерт местная выпечка. Выбор тортов, пирожных и кексов – исключительно моя прерогатива на правах сластены.
8.30. После завтрака умываемся, одеваемся как можно теплее и собираем оборудование: штатив, камера, микрофон, свет, средство перегона под названием «Дежеро», с помощью которого можно отправлять видеозаписи в Москву и выходить в прямой эфир. Теперь пора ехать в центр города. Благо, до него от нашего дома недалеко.
9.00. Прямое включение рано утром. Показываем зрителям очень характерную картину того, как протекает жизнь в Донецке. За моей спиной безмятежно едут трамваи, горожане идут на работу, открыты магазины, аптеки, кафе. Максимально точно стараюсь рассказать об этом, чтобы зрители смогли прочувствовать атмосферу места. А потом сухая статистика, которая резко контрастирует со всем вышеописанным: только за минувшие сутки несколько тысяч снарядов разорвались на территории ДНР, разрушены жилые дома, объекты инфраструктуры, есть жертвы.
Перед прямым включением
10.00. Десятичасовое включение практически не отличается от предыдущего, только статистику привожу уже более точную и конкретные данные о том, куда попали снаряды.
10.05. После двух прямых эфиров надо ехать по местам обстрелов. Учитывая, как много пришлось побегать и поползать накануне во время происшествия у Чапаева, 4, Стаса мы предусмотрительно завозим домой. Дальше едем с нашим подменным оператором. Отправляемся в Макеевку. Я вижу информацию в Интернете о том, что снаряды разорвались на территории одной из школ. Данные постоянно меняются, с каждой минутой от коллег, из Сети узнаём всё новые адреса. Обстрел школы пока не подтверждается. Зато нам сообщают улицу и номер дома, где погиб мирный житель.
10.30. Минут десять, наверное, приходится искать этот небольшой двор, окружённый двухэтажными домами. Рядом гаражи. Здесь местные складывают уголь. Снаряд попал в хранилище в тот момент, когда в помещение вошла местная жительница. Тело присыпано чёрной золой – сразу даже не заметить. Вокруг толпятся шокированные соседи. Как бы грубо это ни звучало, но нам, к сожалению (а может, к счастью) не до сантиментов. Осознание ужаса и горечь придут потом. Сейчас – только работа. Это, кстати, и помогает абстрагироваться. Прошу оператора снять максимум десять планов. Затем подходим к стоящему рядом мужчине, спрашиваем про обстрел. Понимаю, что из его ответа синхрон не получится. Моментально поворачиваюсь к другому человеку, тяну за собой оператора – мужчина в красках описывает случившееся. Всё, можно ехать дальше.
11.00. Время поджимает. Ровно через час мы уже снова должны быть в прямом эфире. Проверяем сигнал «Дежеро» на месте обстрела. Устройство, в котором установлено шесть обычных мобильных сим-карт, аккумулирует все сигналы в один для передачи данных. Глядя на монитор, мы понимаем, что связь в Макеевке слишком плохая. Нужно искать другое место. Раздаётся телефонный звонок. Слышу голос руководителя пресс-службы министерства чрезвычайных ситуациях ДНР. Юлиана рассказывает о том, что прямо сейчас спасатели будут эвакуировать мирных жителей из того самого района, где мы вчера вместе с ними прятались в бомбоубежищах от обстрелов. Оказывается, люди всю ночь так и провели в подвалах.
11.30. Мчим по адресу. Мимо нас в другую сторону на огромной скорости несётся колонна машин скорой помощи. «Стопроцентно это в школу. Значит, был обстрел», – мелькает мысль у всех нас. Нет, рисковать нельзя. Куда бы они ни спешили – там, скорее всего, не ловит сигнал. Вот уже здание МЧС в Киевском районе Донецка. Из ворот выезжают несколько бронированных машин, на которых сотрудники экстренных служб будут вывозить горожан в безопасное место. У здания встречаем руководителя управления Петровича и того самого прапорщика, с которыми мы прятались в подвале дома по адресу Чапаева, 4. Оператор, схватив свою маленькую камеру, моментально запрыгивает на броню и отправляется со спасателями. «Братаныч, а кто же меня будет включать сейчас?» – с недоумением кричу я ему вслед. «Разберётесь с Юрой!», – раздаётся уже издалека.
11.50. Разберёмся, понятное дело. Тут вариантов никаких нет – надо же в эфир выходить. Я прикидываю, что лучше всего, наверное, встать на фоне ворот (может, как раз во время выпуска будет выезжать техника). Юра раскладывает штатив – за столько лет сотрудничества со многими съёмочными группами водитель это делает не хуже любого звукооператора. Камера установлена, «Дежеро» тоже Юра включает, связь вроде есть. «Покажи мне план, пожалуйста», – прошу я водителя. Он переворачивает монитор в мою сторону. «Так, воздуха6 чуть меньше сверху». Юра послушно опускает камеру вниз – меняет план.
11.55. Подключаю наушники к мобильному телефону. На него мне звонит продюсер из аппаратной для того, чтобы я слышал эфир и ведущего. Последние приготовления. «Ребят, добрый день», – приветствую я коллег, – «у нас тут немножко война, поэтому меня водитель включает. Как вам план?» Без лишних вопросов, но с заметным удивлением в голосе мне отвечают: «Да вроде всё в порядке». Ну тогда работаем!
12.05. Сразу после выпуска новостей заходим на территорию управления МЧС. Там стоят мирные жители, которых уже вывезли из-под обстрелов. «Три дня в подвале без еды и воды», – звучит в ответ на вопрос «как вы?» Только в окружении спасателей и тяжёлой техники эти люди впервые за долгое время чувствуют себя в безопасности. Относительной. Вдруг резкий свист, похожий на звук подлетающей мины. Я инстинктивно пригибаю голову, уже сажусь на колени. Оглядываюсь – все стоят как ни в чём не бывало и недоумевающе смотрят на меня… У ограды замечаю водителя злосчастного «Ланоса», который секунду назад открыл дверь в салон. Это её скрипа я так испугался. Ну всё, думаю, «тихо шифером шурша, крыша едет не спеша». Конечно, два дня подряд попадать под обстрелы – сначала в Макеевке, а потом на Чапаева, 4 – подобное просто так не проходит.
12.10. Стоило нам с Юрой отпрямиться7, как на броне возвращается довольный оператор. «Ну ты вовремя», – машу я ему рукой. «Даня, там такое, мы сейчас ездили к дому, где вчера были под обстрелом. Это просто Сталинград!» Ну что же, надо посмотреть, оттуда же хорошо бы включиться. Место недалеко – связь должна быть.
12.15. Мы уже едем в пустом кузове бронемашины. Трясёт, держаться особо не за что. Я полулёжа занимаю место на каких-то бушлатах. В голову закрадывается сомнение: может, выхватить Стаса из дома, чтобы всё таки он, а не водитель включал меня на 13-часовой выпуск. Звоню – от рёва двигателя тяжёлой техники ничего не слышно. Пишу две смс: «Юра, выезжай за Стасом, и возвращайтесь к Чапаева, 4»; «Стас, собирайся! Ты мне нужен. Сейчас за тобой приедет Юра». Расчёт, в принципе, неплохой. По времени ребята должны приехать как раз минут за десять до включения, чтобы Стас выставил кадр, а Паша продолжил бы снимать эвакуацию населения.
12.30. Дом по адресу Чапаева, 4. Рядом недавно построенная кирпичная девятиэтажка и несколько невысоких зданий. Все они очень сильно повреждены: ни одного целого окна, в стенах большие дыры. На асфальте битое стекло, поломанные ветки деревьев, в земле отчётливо видны воронки – достаточно крупные, зияют близко друг к другу. Из подъездов выбираются на солнце шокированные местные жители. Они до сих пор не могут прийти в себя и представить, что теперь так выглядит их родной двор. Несколько дней они просидели в подвалах без еды и воды. Мужчины раздражённо курят. Женщины, прижимая детей к себе, плачут. Некоторые очень сильно, навзрыд. Замечаю одну из них – местная жительница в лёгкой одежде с накинутым на плечи розовым халатом. Её лицо искажено болью – иначе про жуткую гримасу скорби и не скажешь. Обращаю на неё внимание оператора: «братаныч, это план дня». Очень циничная, конечно, фраза, но такая у нас работа – только тогда зритель увидит весь неприглядный ужас войны. Вот ещё один кадр: на руках спасатели выносят из дома женщину в инвалидной коляске. Невозможно представить, как она провела последние несколько дней, настолько сложно ей было.
12.45. По-хорошему видео эвакуации уже давно надо было отправить в редакцию и самим выставляться на точку для прямого включения. «Дань, когда перегонитесь8?» – явно нервничая, спрашивает у меня продюсер. «Прости, не успеем», – виновато отвечаю я. Ребята ещё только едут к нам. Звоню водителю: «Юра, поезжай по спецпротоколу». Тот коротко отвечает: «есть». Что такое езда по спецпротоколу? Такой термин мы придумали и ввели в оборот нашей съёмочной группы, кто-то это ещё называется «режим ополченочка». Ох, подобное возможно только в Донецке. В самом начале боевых действий ополченцы ездили на передовую на машинах с включённой «аварийкой». Кто-то решил, а остальные поддержали то, что мигающие оранжевые лампочки дают право игнорировать все возможные правила дорожного движения: проезд на красный свет, через двойную сплошную и т. п. Так бойцы ездили не для собственного развлечения – торопились на передовую. С нормализацией обстановки в городе, когда на улице в обычном режиме снова стали трудиться сотрудники ГАИ, всех нарушителей начали задерживать. И желающих так быстро ехать поубавилось. Но мы в надежде, что в случае встречи с автоинспекторами те войдут в положение журналистов, в крайних случаях позволяем себе такое: Юра смотрит только вперёд и налево, на перекрёстках за обзор с правой стороны отвечает Стас, который сидит на месте штурмана. Он же включает «аварийку» – и дончане по старой памяти стараются избегать встречи с несущейся на бешеной скорости машиной.
12.55. Ребята успевают в последний момент. Заведенная тяжёлая техника гремит, практически все люди, которых надо эвакуировать, уже в кабине. Я подхожу к механикам: «братцы, поезжайте чуть попозже, у нас через пять минут эфир». «Мы бы рады», – отвечают спасатели, «но как команда будет – сразу газу». «Дань, когда мы вас увидим в аппаратной?» – уже сильно переживая, спрашивает меня продюсер. «Вот уже запустили „Дежеро“, выходим на мощность», – отвечаю. Думаю, если сейчас прям перед выпуском техника уедет, и мы останемся в пустом дворе – это будет полный провал. Главное, чтобы ещё наша техника не подвела! К счастью, перегоняющее устройство отрабатывает на сто процентов. Казалось бы, в Донецке и так зачастую непросто отправить видео – всё таки зона боевых действий. Так ещё и мы достаточно далеко от центра.
Чапаева, 4. Соседний дом
13.00. Весь абсурд моей просьбы привезти к Чапаева, 4 Стаса заключается в том, что выводит в прямой эфир меня Паша. На месте становится понятно, что во время включения нужно ходить, показывать разрушения. А Стас со своими костылями в это время стоит у машины и наблюдает со стороны. Впрочем, зрелище должно было ему понравиться. Отличный прямой эфир: всё происходит в кадре, говорю практически без запинок. Единственное, продюсер не уточнила заранее, а я сам не напомнил о том, что включаемся мы из Донецка. Поэтому когда ведущий произносит «на месте обстрела в Макеевке находится наш специальный корреспондент Даниил Левин», я поправлябю его и говорю, что мы в Донецке. Выглядело совершенно некрасиво, даже, может, со стороны немного грубовато. Зрители, наверное, подумали: что они там, между собой договориться не могут? Ну это ещё ладно, спустя пару дней во время очередного включения было слышно разрывы снарядов где-то на окраине как раз в тот момент, когда ведущая в эфире передавала мне слово. Но я экспромтом сформулировал мысль настолько коряво – получилось что-то вроде: «пока вы там в студии сидите, у нас тут реальные обстрелы». Жуть, но, как говорится, война всё спишет!
13.10. «Парни, простите меня, пожалуйста! Я реально тупанул со всеми этими перемещениями», – начинаю я разговор после того, как все садятся в машину, – «следующее включение через час. Здесь выходить в эфир небезопасно, вдруг ещё раз накроют район, поэтому поехали в центр, заодно хоть перекусим». В этот момент звонит телефон. «Дань, все задаются вопросом: это правда сейчас был прямой эфир? Или псевдо9?» – интересуется оператор «Первого канала». Удивление коллег вполне объяснимо. В принципе, выходом в прямой эфир даже из донецкого аэропорта уже давно никого не удивишь. Но чтобы на месте сильных обстрелов, когда оттуда идёт эвакуация населения – это правда очень сильно.
13.30. В кафе «Легенда», где собираются все журналисты, столики традиционно заняты репортёрами. Всевозможные провода, будто минные растяжки, натянуты между столами. Через них приходится аккуратно перешагивать. Разгар рабочего дня – журналисты отправляют материалы в редакцию. Сквозь дым сигарет столики с края у стен видно с трудом. Гам, шум, обсуждение последних новостей, поиск новых адресов обстрелов. Мы садимся, заказываем по порции салата, потому что быстро готовится, и супа, чтобы согреться.
14.15. А я и не предполагал, что на канале столько программ, в которых зрителям периодически рассказывают о происходящем в Донбассе. Слишком уж напряжённая в регионе обстановка – аудитория следит за развитием событий. С минуты на минуту начнётся прямое включения для дневного ток-шоу. «Дежеро» включен, сигнал отличный, связь с аппаратной налажена. Стою слушаю препирательства оппонентов в студии. Через некоторое время понимаю, что в наушнике подозрительная тишина. Я с тревогой интересуюсь у коллег в аппаратной: «ребят, почему-то у меня пропал звук». Раз спрашиваю, два. Потом начинаю руками махать, показывать пальцем на ухо. Никакой реакции. Смотрю на часы и прикидываю, что, наверное, я уже в эфире. Думаю, лучше уж буду стоять ровно, чтобы не опозориться при всех. В итоге так и оказалось. Вывели меня на плазму в студии, а я стою и молчу – спасибо, анекдоты похабные Стасу с Юрой не рассказываю. В итоге соединяют нас ещё раз, и со второй попытки нам удаётся успешно включиться.
14.30. «Дань, хотим тебя на 15 тоже включить. Сможешь?», – спрашивает продюсер. «Мы-то, конечно, сможем», – отвечаю я, – «но это тогда опять из центра города. Предлагаю другой вариант: мы сейчас соскакиваем с пятнадцатичасового, но зато в 16 включаемся с места какого-нибудь нового обстрела. Заодно что-нибудь хоть для сюжета на вечер подснимем, иначе показывать вообще нечего». Так и решаем сделать. Отправляемся в один из наиболее отдалённых от передовой районов, который считается наиболее безопасным. Видимо,.. считался – до сегодняшнего дня.
15.15. Снаряд попал в склад, расположенный рядом с дорогой. В этот момент по улице проезжала машина скорой помощи. Несмотря на обстрелы, на протяжении всей войны врачи храбро отправляются на выезды. Вот и сейчас медики везли пациента в больницу. Осколки попали в служебную машину, в результате несколько человек ранены.
15.50. Здание, где был взрыв, сильно разрушено: крыша пробита, в стене большая дыра, внутри разгребают завалы рабочие. На этом фоне мы выбираем точку для лайф-позиции10. Рядом стоят сотрудники пресс-службы министерства обороны ДНР.
– Смотри, видишь осколок какой, вот это подтверждает, что снаряд был 152-го калибра. А такое вооружение давно должно быть отведено от передовой. Держи, покажешь в эфире зрителям.
– Спасибо большое, но я за все командировки ни разу не трогал ни оружие, ни осколки. Стараюсь этого не делать – мы же всё таки журналисты.
Потом задумываюсь на несколько секунд. Ну если это оправданно, то, наверное, правда ничего страшного не будет – действительно любопытный эпизод. «Наверное, именно сейчас отличный момент, чтобы сделать это впервые», – кричу работнику пресс-службы.