– Что ж, – произнесла Мэри-Мэг, – давайте попробуем. Хочешь сегодня с нами поужинать? Я познакомлю тебя с остальными.
– Да, – кивнула Алекс.
– Вот и отлично! – воскликнула настоятельница и, поднявшись из-за стола, улыбнулась им обоим. – Как раз прозвонил колокольчик на ужин. Ужинаем мы здесь в половине седьмого. Билл, тебе нет нужды тут оставаться, поезжай домой: после ужина одна из наших сестер проведет Алекс по монастырю, все ей покажет, а потом отвезет на машине домой.
Билл попрощался с ними в холле, пообещав позвонить Алекс на следующий день, и мать Мэри-Мэг пошла с девочкой по лестнице в подвальный этаж, где располагалась столовая. Еще издали оттуда слышался оживленный гул женских голосов. Доминиканский орден не предписывает своим братьям и сестрам обет молчания, так что столовая в монастыре сейчас ничем не отличалась от любой другой большой комнаты: монахини смеялись, рассказывали друг другу о том, что интересного случилось с ними за день. Некоторые не переоделись после работы – по большей части трудились они медсестрами в католических больницах – и были в монашеских одеяниях; но многие другие одеты по-простому, в футболках, блузках и джинсах. Алекс это приободрило. При появлении настоятельницы монахини в знак уважения поднялись с мест и нестройным хором приветствовали ее. Они заметили, что рядом с ней стоит девочка, и по столовой пролетел легкий шепоток – все поняли, что это «та самая сиротка».
Мать Мэри-Мэг приблизилась к одному столу, где сидели монахини помоложе. Все они снова поднялись, а затем подвинулись на скамье, освобождая место для Алекс. Та робко села. Монахини тепло улыбались ей, здоровались, называли свои имена, а Алекс, изумленная и ошарашенная, гадала, как сумеет их всех запомнить. Все они казались ей совсем молодыми, веселыми и добрыми, вовсе непохожими на монахинь.
Сестра Регина, сидевшая рядом, протянула ей тарелку с жареными куриными крылышками.
– Если бы ты пришла во вторник, – сказала она, – тебе досталась бы пицца! По вторникам в кухне дежурит сестра София, она итальянка, отлично готовит пиццу и пасту. А из меня повар никакой!
И присутствующие расссмеялись, словно услышали старую и любимую шутку.
Алекс положила себе куриных крылышек, жареного картофеля и шпината. Монахини завели с ней оживленный разговор: расспрашивали о школе, рассказывали, где работают и чем занимаются они сами. Выяснилось, сестра Регина – инструктор по пилатесу, а еще две сестры за столом ведут художественную студию для детей.
– А мальчик у тебя есть? – спросила одна.
Алекс подумала, что это вопрос с подвохом, и покачала головой. Впрочем, мальчиков у нее действительно не было. Случалось, что кто-то в школе ей нравился – но о свиданиях или о чем-то подобном она даже не помышляла. Папа считал, что ей еще рано о таком думать, и Алекс с ним соглашалась.
– А вот у меня в твоем возрасте было сразу двое! – сообщила эта монахиня, и все опять засмеялись.
Она стала рассказывать, что один из этих мальчиков позднее стал священником, сейчас он миссионер где-то в Африке, но до сих пор шлет ей открытки на Рождество.
После ужина сестра Регина показала Алекс, где она будет жить, если останется в монастыре. Комната на верхнем этаже была совсем крохотной – там едва помещались кровать, шкаф для одежды и письменный стол. Вся мебель старая: монахини объяснили, что она досталась монастырю в дар от благотворителей. Ничего привлекательного в комнате не было, и Алекс задумалась о том, как же тут положить свои вещи; но, по крайней мере, здесь есть куда поставить пишущую машинку.
– Наверное, удастся втиснуть сюда пару книжных полок для твоих учебников, – произнесла сестра Регина.
Алекс хотела бы взять с собой книги из отцовской библиотеки – хотя бы те, что они с папой так любили читать вместе. Но уместятся ли они в этой крохотной комнатушке?
– Ничего, все равно в своих комнатах мы только спим! – воскликнула сестра Регина, заметив ее расстроенный вид, и отвела Алекс вниз, в холл, где уже ждала их мать настоятельница.
– Отвезешь девочку домой? – обратилась она к сестре Регине, и та пошла за ключами от машины.
– Ну, Алекс, что скажешь? – мягко спросила мать Мэри-Мэг. Она видела, что Алекс ошарашена всем увиденным, и понимала, что ей требуется еще подумать.
– Я с удовольствием перееду и буду жить здесь, – вежливо ответила Алекс. – За ужином все были так добры ко мне!
Но на глаза ее снова навернулись слезы. Она предчувствовала, что будет скучать по родному дому и Елене так же, как сейчас тоскует по отцу. Однако выхода не было. Жизнь ее переменилась мгновенно, и если уж нельзя остаться дома, то лучше переехать в монастырь, где у нее будет своя комнатка, где можно писать, чем в шумную спальню школы-интерната, где нельзя ни на минуту остаться одной.
– Тогда переберешься к нам на этих выходных? Мы все будем дома и поможем тебе устроиться. Детали я обсужу с Биллом, – предложила мать Мэри-Мэг.
Появилась сестра Регина с ключами от одного из четырех монастырских автомобилей. Вместе они вышли на улицу, Алекс села на переднее сиденье и пристегнула ремень. По дороге домой сестра Регина развлекала ее разговором.
– Хорошо, что ты будешь жить с нами! – сказала она, когда впереди показался дом. Алекс уже рассказала монахине, что эти несколько лет, пока она не достигнет совершеннолетия, дом будут сдавать внаем. – Конечно, ты будешь скучать по дому, но что же делать! Обещаю, мы о тебе позаботимся!
Алекс поблагодарила ее, попрощалась и вышла из машины. Сестра Регина смотрела, как она поднимается на крыльцо, отпирает дверь своим ключом, как Елена встречает ее на пороге и бросает любопытный взгляд на автомобиль, как обе они скрываются в доме.
Вернувшись домой, Алекс села на кровать в своей комнате и задумалась.
В крохотной келье, где ей придется жить, совсем нет места, и все же она решила взять с собой книги. Привезет их в коробках, поставит под кровать. Без книг она не мыслила жизни. Возьмет серию про Нэнси Дрю – первые свои детективы, книги, какие читал ей папа: и теперь, когда брала их в руки, она словно слышала его мягкий выразительный голос. Захватит и любимые книги отца. Первые издания, которыми он дорожил, как драгоценными сокровищами. Каждая – будто символ их счастливой прежней жизни.
До глубокой ночи Алекс отбирала книги, какие решила взять с собой, а следующим вечером с помощью Елены упаковала их в коробки.
Расставаться со школой ей было не жаль: Алекс только-только перешла в старшие классы и не успела завести друзей. Но разлука с домом была смерти подобна. Здесь прошла вся ее жизнь – и вся жизнь отца. Алекс казалось, что она выходит из теплого материнского чрева в мир, чуждый и непостижимый, полный незнакомцев. Каково ей придется в монастыре? А если она там не приживется, что тогда? Алекс знала, что с ее деньгами сможет устроиться в любую школу-интернат, но все они представлялись ей одинаково непривлекательными. Везде жизнь по режиму, повсюду шумная толпа сверстников и невозможность побыть одной… Нет, лучше монастырь!
Билл обещал приехать за ней в воскресенье и отвезти ее вместе с вещами на новое место жительства. Одежду отца Елена отдаст в благотворительную организацию, остальное вывезут на склад. А дом сдадут. И долго-долго – восемь лет, до окончания школы и колледжа – Алекс не сможет сюда вернуться. В воскресенье в монастыре Святого Доминика начнется новая глава ее жизни. Сколько она там пробудет? Несколько месяцев, год, пару лет? Что произойдет с ней дальше? Этого Алекс и предположить не могла. Жизнью ее теперь правил случай, и она чувствовала себя корабликом, несущимся по бурному морю без руля и ветрил.
В воскресенье Алекс вместе с Еленой ждала в гостиной, когда за ней приедет Билл. Они собрали вещи: шесть чемоданов с одеждой и личными вещами, двенадцать коробок с книгами, пишущую машинку и ночник с голубыми ягнятами, стоявший в спальне Алекс. Папа рассказывал: ягнята голубые, как и все остальное в детской, потому что они с мамой думали, будто родится мальчик, но родилась девочка, и как же он этому рад! Всю жизнь Алекс засыпала, глядя на абажур с резвящимися ягнятами, и не представляла, как расстанется с ним. Взяла она с собой и любимые книги из серии про Нэнси Дрю, и несколько «взрослых» детективов и триллеров, тех, что особенно ее вдохновляли, и любимые книги отца, и толстую папку со своими рассказами. И подушку, и свитер отца, еще хранивший его запах. Остальное должно было отправиться на склад.
Накануне зашли попрощаться Пэтти с детьми: много было пролито слез и произнесено трогательных слов. «Хорошо бы монахини полюбили тебя!» – говорила соседка, обнимая Алекс. Она рассказала, что хотела бы взять Алекс к себе, но дома у них совсем нет места, кроватей едва хватает на четверых детей, да и муж ее не намерен брать на себя ответственность за еще одного ребенка.
В воскресенье Елена начала лить слезы задолго до приезда Билла: оплакивала и Эрика, на которого проработала пятнадцать лет, и сироту Алекс, и себя – ведь теперь ей придется искать новую работу, и неизвестно, какими людьми окажутся новые хозяева! Алекс бросилась ей в объятия, и они зарыдали вместе. На прощание Елена торопливо сунула ей в руку образок своей святой – на счастье.
Прощание было трогательным: у Билла, невольного свидетеля этой сцены, тоже выступили на глазах слезы. Он чувствовал себя палачом, едва ли не силой увозящим несчастную девочку из родного дома. Но что оставалось? Чемоданы и коробки загрузили к нему в багажник и на заднее сиденье, Алекс села на переднее сиденье, прижимая к груди ночник. По щекам ее текли слезы. За всю дорогу до монастыря она не произнесла ни слова.
Еще в пятницу Билл подготовил все необходимые документы. Алекс перевели в католическую приходскую школу поблизости от доминиканского монастыря. На счет в монастыре был положен вклад, покрывающий месячные расходы на ее проживание и стол; этот вклад Билл собирался пополнять каждый месяц. Мать Мэри-Мэг тем временем получила согласие архиепископа.
Когда они подъехали к монастырю, завершилась утренняя служба, и монахини выходили из церкви. Многие из них были в монашеских одеяниях, но некоторые, особенно те, что помоложе, в обычной одежде. Алекс еще предстояло узнать, что «униформу» молодые монахини надевают редко. Заметив машину, мать Мэри-Мэг попросила нескольких монахинь помочь разгрузить вещи и отнести их наверх.
Хорошенько все обдумав, она поручила Алекс особенным заботам трех сестер. Первая из них, сестра Регина, та, что весело болтала с Алекс за ужином и хорошо с ней сошлась. Сестра Регина была совсем молодой – выглядела она немногим старше Алекс – и хорошенькой. Эта свежая юная девушка с толстой золотистой косой, в белых брюках и розовой футболке совсем не походила на монашку! Мать Мэри-Мэг это смущало, но вскоре она убедилась, что желание Регины посвятить жизнь Богу глубокое и искреннее.
Второй «опекуншей» стала сестра Томас, та, что постриглась уже в пожилом возрасте, вырастив собственных детей. Поначалу она запротестовала: «Как, опять?! Да я в монастырь ушла, чтобы никогда больше в жизни не иметь дела с подростками!» Но возмущалась наполовину в шутку – и скоро согласилась. Третья, сестра Ксавье-Франциск, лет тридцати, была учительницей по профессии и по призванию: мать Мэри-Мэг надеялась, что она станет помогать Алекс с уроками, особенно с математикой и латынью.
В холле Алекс попрощалась с Биллом. Поблагодарила его за все, а он обещал не забывать ее и просил звонить, если возникнут какие-нибудь проблемы. Однако мать Мэри-Мэг заверила его, что все будет хорошо; с каждой минутой общения с Алекс она все больше убеждалась в том, что с этой девочкой проблем не будет.
Вещи Алекс подняли наверх, в ее каморку, коробки составили на кровать. На стол водрузили пишущую машинку – и сестра Ксавье-Франциск смотрела на нее с трепетом:
– Какая красивая!
– Я печатаю на ней свои рассказы. Сочиняю детективы. Точнее, даже триллеры, – добавила Алекс нерешительно, не зная, как отнесутся к ее увлечению в монастыре.
Но у молодой монахини загорелись глаза.
– Серьезно? Обожаю триллеры!
Алекс расплылась в улыбке:
– Мой папа тоже их обожал. Все эти книги, в коробках – наши с ним любимые.
– А кого из авторов ты предпочитаешь? – И монахиня выпалила свой список любимых писателей: Дэшил Хэммет, Агата Кристи, Эрик Эмблер, Фредерик Форсайт, Робин Кук и еще длинный список авторов, из которых даже не все были Алекс знакомы.
– Большинство из них я читала, – улыбнулась девочка. – Агату Кристи любила, когда была моложе. А недавно прочитала «Молчание ягнят», и мне очень понравилось! Папа не любил женские детективы, говорил, что женщина не способна по-настоящему описать преступление – это работа для мужчины.
– Не уверена, что соглашусь с этим. Впрочем, страсти мне не по душе, я предпочитаю более спокойные книги, например Дороти Сэйерс. И еще люблю «тематические» детективы, особенно про собак!
Алекс вежливо улыбнулась, но подумала, что сама-то из подобных детективов уже выросла. Нет, теперь она читает настоящую мужскую литературу, остросюжетные триллеры про маньяков и террористов, и чем страшнее и кровавее, тем лучше!