Йога Таун

Глава 4

– Ты пробовал кислоту? – как-то спросил Марк.

– Нет. А ты?

– Может, скоро достану пакетик.

Было утро двадцать четвертого января. Они лежали на полу подвала перед игрушечной железной дорогой, наблюдая за ездившими по кругу поездами, курили одну сигарету на двоих и слушали Magical Mystery Tour. Они переписали пластинку на кассету, отнесли отцовский магнитофон в подвал и подключили к монобоксу. Идея заключалась в том, чтобы прослушать весь альбом под кайфом. Чтобы расшифровать тайные послания. Кто такой Морж, действительно ли Пол мертв, что такое Земляничные Поля – сиротский приют в Ливерпуле или психоделический ландшафт?

– Но у Джорджа теперь новое путешествие. Трансцендентальная медитация.

– Может, они расстанутся.

– Махариши[16] приехал в Англию. И битлы с ним встречались. И Мик Джаггер тоже. А Брайан Эпстайн[17] в тот же день умер.

– От передоза, что ли?

Они перебрасывались бессвязными предложениями. Время растягивалось. Мечтательный меллотрон Пола Маккартни, протяжный голос Джона Леннона, приглушенные литавры Ринго, слайд-гитара Джорджа, огромное полотно струнных и духовых… Лоу и Марк смотрели на бегущие поезда, закрывали глаза и мчались по земляничным полям.

– Ты читал Йогананду?[18] – спросил Марк.

– Нет.

– Этот тип может быть в двух местах одновременно.

– Офигеть.

– А еще он силой мысли останавливает кобру. Посылая ей свою любовь.

Лоу открыл глаза, когда поезд сошел с рельсов и опрокинулся в зеленый картонный ландшафт. Он невольно вспомнил летний луг у ручья, где они играли в детстве, забывая про время. Тогда все казалось таким большим. Он поставил поезд обратно на рельсы.

– Но не можем ведь мы сидеть в пещере и медитировать, – сказал он, – пока Вьетнам в огне. Мы должны отправиться туда и помочь крестьянам отстроить деревни.

– Или уничтожить тварей, убивших Че Гевару.

– Ты смог бы убить человека?

– А ты убил бы Гитлера?

– Вопрос на засыпку.

– А я бы убил. Недолго думая, бах-бах. Такова природа. Животные жестоки. Из льва не сделаешь вегетарианца.

– Ганди освободил Индию без насилия.

– Ганди застрелили.

– Да что на тебя нашло?

– Нужно следовать инстинктам. Мы от них полностью отдалились.

– Но общество основано на контролировании инстинктов.

– Тогда это неправильное общество. Ну же, Лоу, давай смоемся. Вместе.

– Куда?

– В Индию.

– Почему в Индию?

– Научимся медитировать. Станем просветленными.

– Ха-ха-ха, ты – и вдруг монах? С чего бы это?

Марк сел и спокойно посмотрел Лоу в глаза. Он вдруг неожиданно повзрослел.

– Я хочу понять, почему Будда так улыбается.

Дверь распахнулась. Висевшие на потолке неоновые лампы высветили гневное лицо отца. Очки в роговой оправе, эспаньолка, воплощение безоружной добропорядочности. Додуматься до такого – наркотики в его доме, что за наглость! Он распахнул окно. Внутрь ворвался ледяной ветер. Марк попытался поймать разлетевшуюся по полу травку. Отец выключил проигрыватель. Он не стал продолжать нагоняй, а развернулся на каблуках и пошел наверх. Марк собирал крошки с пола.

Лоу отправился за отцом и нашел его в гостиной рядом с елкой, окутанной дождиком, отец сидел, согнувшись, в кресле и пытался справиться с гневом. Скорее не укоризненно, а взволнованно отец сказал, что просто не понимает, как Марк может портить себе жизнь.

– Когда я был в вашем возрасте, здесь все лежало в руинах. Не осталось ни одного целого дома. У нас не было ничего, кроме невообразимого чувства вины. Мы были последними отбросами среди всех народов. И мы не ныли, а восстанавливали разрушенную страну. Мы вкалывали, чтобы вам жилось лучше. А вы теперь таскаетесь по улицам, мечтаете все сломать и разрушаете мозг наркотиками. Неужели вы не понимаете, чем обладаете? Какое это бесценное преимущество – расти в мире и благополучии?

Лоу принялся объяснять, что они должны сами разобраться, какие ценности важны. Что не стоит стремиться к материальному благополучию, что капитализм отрывает людей от природы, а американский империализм угрожает миру во всем мире. Кончилось тем, что отец побагровел, вскочил и заорал, что нужно радоваться, раз американцы простили Германию, а если Лоу считает, что коммунизм лучше, то пусть и проваливает на ту сторону! Разговаривать было бессмысленно. Отцовская любовь оказалась погребена под грудой обвинений и самобичевания. В подвале Марк снова включил проигрыватель.

I am the Walrus.

Сочельник был испорчен. Лоу ночевал у Марии. О Марке не говорили. В два часа ночи они проснулись – кто-то бросал снежки в окно. Лоу отодвинул штору и выглянул на улицу. Перед домом стоял заснеженный черный «мерседес» отца. А рядом Марк в афганской дубленке. Желтой с красными цветами, как у Джона Леннона. Он швырял снежки и ухмылялся.

Лоу открыл окно:

– Что ты делаешь?

Марк помахал ключами от машины, открыл пассажирскую дверцу и театрально поклонился. Лоу в трусах сбежал по лестнице и распахнул входную дверь:

– Заходи, клоун!

Марк рассмеялся.

– Оденься! Или ты так поедешь?

– Куда?

– Как – куда? В Индию.

– Ты чокнулся?

– Старый буржуй!

Марк снял дубленку, накинул Лоу на плечи и потащил брата в машину.

Из дома выбежала Мария:

– Марк! Что ты делаешь?

– Прости. Я верну его в целости и сохранности.

Лоу вырвался.

– Садись скорей! – закричал Марк. – Пока папа не хватился.

– Брось свои шутки!

– Да какие шутки.

Лоу попытался выхватить ключи. Марк спрятал руку за спину. Он так и горел решимостью, явно не испытывая и намека на сомнение.

На улицу выбежала мама Марии в махровом халате поверх ночной рубашки:

– Мальчики, идите в дом! Вы же себя угробите!

Потом они все сидели в кухне. Мама Марии приготовила какао, и они всерьез обсуждали возможность поездки в Индию. Мама Марии, учительница географии, объясняла, что там малярия, тигровые питоны и проказа. Поэтому лучше остаться дома. Когда Марк вышел в туалет, она сняла трубку и позвонила отцу Лоу:

– Они у нас.

Марк, услышавший через дверь предательский звонок, ворвался в кухню и потребовал, чтобы Лоу решил, на чьей он стороне.

– Выбирай! Я и один поеду!

– Но послушай, Марк, такие вещи впопыхах не делаются. Это же…

– Твои вещи уже в багажнике.

Он выскочил из дома, не дожидаясь ответа. Лоу стоял в кухне словно парализованный. Мария выбежала на улицу и попыталась образумить Марка. Тот выхватил из багажника дорожную сумку Лоу и швырнул на тротуар. Мария вернулась и сказала:

– Поговори с ним. Только не ругай.

Лоу вышел на улицу. Они тихо поговорили. Затем Лоу вернулся и оделся.

– Прости, Мария.

Та ничего не поняла.

– Я не могу его бросить, – пояснил Лоу.

– А как же я?

Когда на углу показался отец, Марк и Лоу садились в машину. Мать Марии кричала. Мария выскочила из дома в наспех наброшенной куртке и прыгнула в «мерседес», пока мать не успела удержать ее.

– Езжай! – закричала Мария, ошарашенная собственной смелостью.

Марк нажал на газ. Машина, взвизгнув шинами, пронеслась мимо отца, который, словно помешанный, выскочил на мостовую и что-то кричал, но они уже ничего не слышали.

Никто не думал, что они и правда поедут в Индию. Во всяком случае, Лоу и Мария так не думали. И только Марк был исполнен решимости, как человек, которому нечего терять. Лоу порылся в дорожной сумке, лежавшей у него на коленях, – Марк все собрал: одежду, несессер, паспорт, который он взял, чтобы пересечь границу ГДР… и пластинки. Не хватало только проигрывателя.

Марк вел машину на юг, без всякой цели, просто чтобы увеличить расстояние между ними и отцом. И по пути определиться, чего же они хотят. Мария сомневалась, что она действительно нужна Лоу. А Лоу спрашивал себя, не поехала ли Мария с ними лишь потому, что боялась остаться одна. Он вспомнил, будто фильм о чужой жизни, как летом они слушали «Она покидает дом»[19]. Не подозревая, что за одну ночь станут героями этого фильма. Потом они спорили, в какую сторону ехать, не вернуться ли, и Марк скрутил косяк, который передавали по кругу. Когда рассвело, они остановились у бензоколонки, чтобы заправить машину, а сами стояли рядом и выдыхали облачка пара в морозный воздух. И Лоу внезапно охватило чувство счастья. Словно они были единственными цветными людьми в черно-белом кино. Немногочисленные в это время путешественники, закутанные в пальто, выглядели оглушенными рутиной зимнего утра и послерождественским похмельем, безрадостными и словно одеревенелыми. Лоу понял, какой уникальный шанс им выпал. Когда они отправились дальше, машину вел Лоу, и они запели «Мечтая о Калифорнии»[20]. А капелла, в три голоса, а Марк отбивал такт на приборной панели. Тогда они еще ничего не поняли, но спустя время Лоу думал, что тем утром они из городских детей превратились в хиппи, из сторонних наблюдателей – в адептов движения. Поток захватил и понес их.

Turn on, tune in, drop out[21].

Путешествовать – значит быть свободным. Ощущать пульс жизни. Видеть смысл. А видеть смысл – значит быть кем-то. Вывод от противного звучал так: остановиться – значит быть никем. А этого Лоу хотел меньше всего. Суть была не в том, чтобы куда-то приехать. Или знать, когда вернешься. И вернешься ли вообще. Целью была сама дорога, бесконечная дорога – Индия была другим названием для целого мира, который ждал их.

Глава 5

На парковке в Загребе Марк по дешевке продал «мерседес». Два подозрительных типа скрутили номера и сунули Марку ворох купюр. Лоу стоял рядом, испытывая смешанные чувства. Ему было не по себе, когда он думал об отце, которому они даже открытки не отправили, но бесповоротность этого момента опьяняла его. Теперь все мосты, связывавшие их с домом, были сожжены.

Эту английскую парочку они встретили совершенно случайно. Те возвращались из Катманду и возились на дороге со своим микроавтобусом. У них были длинные волосы, застиранная хлопковая одежда и изношенные сандалии. Лоу и Марк помогли им, и когда двигатель запустился, Марк спросил, зачем им, собственно, нужна эта колымага. Англичане были так вымотаны и так хотели домой, что отдали им «фольксваген» почти даром. Он был наполовину белый, наполовину оранжевый, с протекающим складным верхом и явно обладал магической силой, ибо только чудом мог преодолеть путь до Катманду и обратно. Корпус машины был весь во вмятинах и царапинах, запаска отсутствовала, а двигатель пищал, словно там свили гнездо мыши. Зато на зеркале в салоне покачивался ловец снов, а вместо задних сидений было устроено спальное место. Руль был справа, то есть отлично подходил для левостороннего движения в Индии, а ветровое стекло открывалось. Имелись даже часы – сломанные, правда. А еще постельное белье в цветочек, занавески и ящик с инструментами. Тридцать четыре лошадиные силы и максимальная скорость в 100 км/ч – в зависимости от загруженности и направления ветра. Настоящий дом на колесах, пропахший травкой, кулинарным жиром и пачули.

– Ее зовут «Пенелопа», – сказали англичане. – Не меняйте имя.

– Почему?

– Уж поверьте. Это волшебный автобус.

– Почему тогда вы его продаете?

– Секрет.

Лоу рассчитывал, что денег, которые они сэкономят на хостелах, должно хватить до Индии. Даже с учетом того, что они пока не решили, куда ехать: Гоа, Катманду, а может, даже Бангкок. Англичане продали им в придачу снаряжение для кемпинга – газовую горелку, пластиковые тарелки, перочинный нож, два спальных мешка и стопку потрепанных карт. А еще остатки спагетти, консервированные помидоры и три коврика. Все, что дома им самим не понадобится. И афганскую коноплю.

Ее они выкурили вместе.

– Как там в Катманду?

– Холодновато.

Англичане, избавившись от барахла, отправились ловить попутку, и Лоу показалось, что они рады, что скоро будут спать в своих английских кроватях. Было ощущение, что путешествие вышло из-под контроля. Но вслух об этом не говорили. Мария посчитала, что у автобуса скверная карма, и окурила его ладаном.

После этого в салоне пахло как в соборе Святого Петра в Рождество.

С «Пенелопы», волшебного автобуса, началась история с любительницами автостопа. Места было предостаточно, а на каждой автостоянке тусовались фрики с рюкзаками. На югославской автостраде можно было встретить кого угодно: искателей смысла жизни, мечтателей и бездомных с Запада. Денег у них не было, зато имелись идеалы. Они узнавали друг друга по одежде, прическам, встречались, как старые друзья, и прощались, как безымянные кочевники.

Еще увидимся.

Автобусы с хиппи считались идеальными попутками, потому что машины гастарбайтеров были загружены чемоданами и детьми, а командировочные презирали бродячих бездельников. Марк, и раньше притягивавший женщин, теперь еще оказался крутым обладателем оранжевого «фольксвагена». Он охотно подбирал автостопщиков, и это всегда были не попутчики, а попутчицы. Которые потом спали с Марком на матрасе. Вот только у «Пенелопы» был один недостаток: два человека помещались отлично, на спальном месте сзади, три еще кое-как, но тогда уже речь о чем-то большем не заходила. Но четверо вообще никак. Кому-то приходилось спать в палатке. Это было вовсе не так романтично, как казалось. Особенно когда ветер, дождь или слякоть. Пару раз Марк с кисками, как он называл их, согласился на палатку, но на третий заявил: «Теперь ваша очередь! У Джесси насморк». Лоу и Мария отправились в палаточную ссылку.

Марии, отвечавшей за быт, постоянно приходилось готовить на одну-две порции больше, а Лоу мыл посуду, пока Марк с киской сидели у костра. Лоу жалел неудачников. Выброшенные, искалеченные души, которые, словно птицы со сломанными крыльями, приземлялись на порог, чтобы согреться… и остаться. Ночами Лоу и Мария лежали без сна и слушали, как Марк и киска – то одна, то другая – жизнерадостно спариваются. А когда на следующий день киска ехала, прижавшись к плечу Марка, Марии приходилось перебираться назад, где ее укачивало. Страдала она молча – как рыба, вытащенная из воды. Лоу чувствовал, что она жалеет, что поехала, а он жалел, что взял ее с собой. Как-то в Греции, когда они стояли в свете неоновых огней у автомойки, он отвел Марка в сторону:

– Мария переживает. Из-за твоих девиц.

Марк рассмеялся и свернул сигарету.

– Ревнуешь?

– Нет! Но так больше продолжаться не может.

– Знаешь что? Вы с Марией – парочка пожилых супругов.

– Почему это?

– Вы как новая аранжировка хорошей песни. Когда-то у вас была химия, а теперь…

Марк закурил и нагло посмотрел Лоу в глаза. Он провоцировал и понимал, что Лоу знает, что он прав. Мария, которая, казалось, чувствовала недосказанное, проронила тем же вечером:

– Я для вас обуза.

Марк обнял ее, опередив Лоу:

– Брось, Мария. Мы вместе свалили и вместе поедем дальше. Ты ведь мне как сестра, слышишь?

Лоу не понравилось сравнение, ведь тогда Мария становилась и его сестрой.

Но на Марию объятие Марка, казалось, подействовало благотворно. Она высказала ему все свои претензии, и они сошлись на правиле: попутчиц можно брать, но каждая остается только на ночь. Утром пусть убираются. К удивлению Лоу, Марк согласился. Может, из любви к разнообразию, а может, потому что некоторые девицы грузили его своими проблемами больше, чем ему хотелось.

Расставания давались ему легко, легче, чем женщинам, которые оставались на обочине ждать следующей попутки.

Еще увидимся!

Так установился новый негласный закон: не прощаться – никаких привязанностей, никаких сантиментов, никто никому ничего не должен. Свобода превыше всего.

Следующие дни прошли спокойно. Они словно скользили на доске для серфинга по бесконечной волне к краю Европы. 31 декабря они стояли у Галатского моста в Стамбуле, откуда отправлялись паромы через Босфор. В воздухе плыла музыка, толпы людей прогуливались по набережной – погода весенняя. Они были не одни – у паромного причала сгрудились автобусы из Парижа, Рима и Амстердама. Стамбул был игольным ушком, где нужно было решить, переправляются ли они в Азию или возвращаются домой.

Пока Лоу занимался «Пенелопой», а Марк пытался раздобыть травку, Мария из кафе позвонила матери. Хотела ее успокоить, но мать набросилась с упреками. Когда все трое снова встретились возле автобуса, Мария рыдала. Лоу сказал, что это она зря. Не надо оглядываться. Но Мария тосковала по дому. Не по матери, а по ощущению дома. Над Босфором дул резкий ветер, и она прятала лицо в меховом воротнике дубленки Марка.

– Ну же, Мария, – сказал Марк и показал ей большой целлофановый пакет с травой, спрятанный под курткой.

Она лишь затрясла головой. Лоу оглянулся – нет ли поблизости полицейских.

– Слушай, спрячь это!

Марк рассмеялся.

– Ты хочешь домой? – спросил он у Марии.

– Я не знаю.

– Come on[22], Мария! Все только начинается!

– Оставь ее, – попросил Лоу.

– Тоже домой захотелось?

– Давай сначала поедим.

– Лоу, ты лузер!

Марк забарабанил ладонями по автобусу, ухмыльнулся Лоу и запел:

Лоу узнал песню. Creedence Clearwater Revival[23]. Он насмешливо улыбнулся Марку. Мария вытерла слезы с зареванного лица. Лоу попытался взглядом дать Марку понять, чтобы он перестал. Но Марк только разошелся. Он изучал металл ладонями: где получаются низкие и высокие тона, как звучат пустоты, шайбы, хром. Потом повернулся к Марии, опустился на колени и забарабанил по колесным колпакам:

Марк не сводил с Марии сияющих глаз, и та наконец заулыбалась. Он открутил колпак с одного из колес, уселся на землю и забарабанил по нему на шаманский лад. Прохожие останавливались, удивлялись, смеялись и кивали в такт. Лоу заметил, что Мария успокаивается. Руки Марка летали. Откуда у него это чувство такта, подумал Лоу, эта сумасшедшая скорость, это невероятное владение телом?

Дай ему гитару – и он ее прославит. Дай ему пианино – и он разобьет его. Дай ему колесный колпак – и весь Стамбул будет слушать затаив дыхание. Но Марк играл лишь для Марии. Если кто-то и мог рассмешить ее, то только он. Он вскочил, открутил второй колпак и теперь играл на двух сразу. Лоу любил его за это, даже понимая, что сам никогда не смог бы так. К автобусу подтягивались все новые и новые люди и дивились на сумасшедшего.

Марк подбросил колпаки в воздух, поймал и стал жонглировать ими. Люди хлопали. И просили еще.

– Принеси гитару, – крикнул Марк.

Лоу заколебался, но Мария так восторженно кивнула, что он полез в автобус и достал гитару.

– Ладно, что сыграем?

– Что хочешь.

Лоу посмотрел на Марию, и ему пришла мысль. Они слушали эту песню в последнюю ночь в Гарбурге, и он сомневался, что запомнил все аккорды. Но Марк распалил его честолюбие. Он начал с перебора струн, который почти потонул в дорожном шуме.

Звучало неплохо. Еще бы голос, как у Кэта Стивенса[27].

На фоне взрывных ритмов Марка собственные аккорды показались Лоу жалкими. Но потом он посмотрел на Марию. Она узнала песню и улыбнулась.

«Первая рана самая глубокая»[28].

Подключился Марк. И вместе у них получилось здорово. Настрой Марка помог Лоу побороть неуверенность. Мария подхватила припев, и продавец бубликов принялся отбивать ритм щипцами по своей деревянной тележке. После финального аккорда стало тихо, звенел трамвай, муэдзин сзывал на вечернюю молитву… а потом публика зааплодировала. Лоточник прокричал что-то на турецком, зрители требовали продолжения. Лоу вдруг ощутил себя всесильным. Насколько может быть всесильным новичок, игравший без усилителя, перед незнакомцами, в чужом городе, но с людьми, которых он любил и для которых повторил бы все заново.

Они играли до ночи. «Сан-Франциско», «Цепь дураков»[29] и все песни из альбома «Сержант Пеппер». Присоединились другие хиппи, некоторые включались в игру, подошли два турецких студента, игравшие на сазе и дарбуке. Две очаровательные француженки подпевали и ходили со шляпами, собирая деньги. Стамбульцы танцевали. В небо взлетали новогодние салюты, освещая минарет, корабли, Золотой Рог.

Все было возможно в эту ночь.

Когда они сделали перерыв на чай и сладости, которые им протягивали со всех сторон, подошел американец и сказал, что слышал немало групп и способен отличить настоящий талант от посредственности.

– У вас есть данные, чтобы пробиться на самый верх, – заверил он.

– Сначала нам нужно пробиться в Индию, – рассмеялся Марк.

Француженки, собиравшие деньги, высыпали перед братьями содержимое шляп. Такой груды монет они еще никогда не видели.

Но главное: Мария была счастлива.

– Едем дальше? – спросил Лоу.

– Наверное. – Мария улыбнулась. – Но давайте не думать, что будет завтра, ладно?

– Ладно, – согласился Лоу, и она прижалась к нему.

На улице подростки взрывали хлопушки, мимо с гудками проносились мотороллеры, паромы подавали сигналы.

– Мне немного страшно, когда я думаю об Индии, – сказала Мария.

– Почему?

– Не знаю. Какой-то внутренний голос. Но без тебя я домой не поеду.

– Я буду с тобой, – сказал Лоу. – Обещаю.

В тот момент он сам в это верил. Но ему тоже было страшно. Только не от мыслей об Индии, а о том, что придется выбирать между Марком и Марией.

Толпа рассеялась по окрестным кафе и барам. Марк скрылся в автобусе с одной из француженок, вторая ушла со студентами, а Лоу и Мария бродили по городу, который продолжал праздновать, пока на другом берегу Босфора не поднялось солнце.

Глава 6

Коринна появилась в первый день нового года. Появилась словно из ниоткуда, без спутников, в соломенной шляпе с широкими полями, голубых джинсах, замшевых сапогах, на шее жемчужное ожерелье. Она шагнула в стеклянную дверь «Паддинг Шопа» в районе Султанахмет – появилась, чтобы остаться. Кафешка с диванами в цветочек, стопками книг и пластинками была последней европейской точкой на тропе хиппи. Здесь встречались, чтобы обменяться информацией, послушать музыку, найти попутчиков. Здесь можно было купить мокко, рисовый пудинг с корицей и сигареты без фильтра. На стенах висели яркие листочки с любовными признаниями, извинениями, духовными мудростями и расписанием автобусов. В окошке красовалась сверкающая пластиковая елка, потому что Идрис, хозяин кафе, считал, что она дарит гостям-паломникам чувство родины. Все находили дерево отвратительным, но не хотели обижать Идриса правдой. Лоу, Марк и Мария сидели за столиком с несколькими голландцами и пили кофе по-турецки. В окна светило предвечернее солнце. Они легли спать утром, проснулись около полудня и, уставшие, отправились сюда, чтобы позавтракать и обсудить, что делать дальше. Для путешествия по Азии нужно было заручиться советами тех, кто хорошо знал эти места, и желательно было ехать в связке с другими автобусами. Мария ночью простудилась и теперь куталась в теплый шарф. Лоу обнимал ее и беседовал с голландцами об Аллене Гинзберге[30]. Марк слушал, пуская в воздух колечки дыма.

Когда Лоу впервые увидел Коринну, у него возникло чувство, будто туман вдруг прорезал ослепительный свет. Коринна вошла в прокуренную кафешку, словно гостья из прекрасного будущего, заблудившаяся в настоящем. Решительная походка, длинные ноги, зеленые кошачьи глаза. Она имела привычку глянуть в упор и тут же равнодушно отвести взгляд. С показной задумчивостью проводила рукой по длинным волосам. Никто не знал, откуда она и что с ней произошло, почему эта юная королева разгуливает по Стамбулу в одиночестве. На плече старая кожаная сумка, в руках гитара в чехле. Внимание на нее обратили все, но заговорить никто не решался. В чем-то она олицетворяла неписаный закон между Лоу, Марком и Марией. Коринна не принадлежала никому, и никто не принадлежал ей.