Время рискованного земледелия

– У нас места целебные, москвичи едут. Тут такой воздух! Курорт! Источник святой есть. На опорно-двигательный аппарат влияет. Скоро газ проведут. За бесценок отдаю. Москвичи покупают, строят, – всё повторяла она, рассчитывая, наверное, что у покупателя проснётся совесть и он вдруг раскошелится.

Наконец агентша извинилась, отвела тётку в сторону, и после минутного разговора конфликт был улажен.

Обратно Беляев ехал в приподнятом настроении. Ещё из электрички он позвонил квартирной хозяйке и предупредил, что через две недели съезжает, полистал в сети объявления о продаже машин, приценился к пятилетней длиннобазной «Ниве». Глянул, сколько стоит электрорубанок, болгарка, шуруповёрт, нашёл где выгоднее взять стометровую бухту провода вэ-вэ-ге три на два с половиной и пятидесятиметровую три на полтора: проводку в доме следовало заменить.

Прямо с вокзала он не вытерпел и отправился в строительный магазин. Долго ходил там между стеллажей, разглядывая инструмент, трогал, брал, чтобы почувствовать, как ложится в руку, записывал на листочек названия того, что понравилось. Денег после покупки дома оставалось ещё много, но Беляев планировал экономить. Купил только болгарку по акции и к ней абразивные круги.

До своего съёмного жилья на Ленинском проспекте добрался, когда почти стемнело. Поздоровался с консьержкой, поднялся на лифте на десятый и замешкался перед дверью в своё крыло. Ключ проворачивался в замке, но механизм не двигал собачку. Только с десятой попытки Беляев догадался, что замок сменили. Он чертыхнулся и собрался звонить соседу Валерке Шахраю, бывшему питерскому менту, с которым приятельствовал, но тот сам уже вышел из лифта, держа на поводке рвущегося облизать Беляева мопса.

– Это я поменял. Какие-то сволочи набезобразили. Тебе свою дверь оттирать предстоит. И это пригодится, – сосед кивнул на коробку с болгаркой.

Он отпер замок и пропустил Беляева вперёд.

– Думал, по телефону брякнуть, а потом решил: что расстраивать человека?

Квартира Беляева находилась в конце коридора. Ещё издалека были видны белые бородавки монтажной пены, выросшие поверх металла.

– И по периметру залили. Видать, кому-то крепко насолил. Как в старые добрые времена! – В голосе соседа послышался азарт. – Помощь нужна? У меня в таких делах опыт. Порешаю, если скажешь.

– Вряд ли. – Беляев провел пальцем по гладкой, целлулоидной поверхности монтажной пены. – Разве что удлинитель понадобится да и молоток не помешает.

Сосед завёл мопса в квартиру, размотал удлинитель, раскрыл перед Беляевым ящик с инструментами и уселся тут же на табуретке.

– На кого думаешь?

– А что думать? – Беляев распаковал болгарку, прикрутил к ней отрезной круг и теперь аккуратно ножиком срезал пену, чтобы добраться до замка. – Коллекторы. Понабрали шпаны, вот и безобразят.

– Жаль, меня дома не было. – Сосед мечтательно зажмурился. – А что, много должен?

– Много – не много, отдавать не с чего.

– Вот и не отдавай. Придёт время, всех этих ростовщиков из страны выметем, всю плесень выжжем. Дурят буржуи, как при Адаме Смите. Термины новые изобретают, а как не было в мире справедливости, так нет её, и похоже, если не проснётся русский человек с его бесконечным терпением, так и не предвидится. А общество давно ставит вопрос о формализации закрепления примата социального над финансовым. Это уже смена общественной формации.

Чувствовалось, что сосед был выпивши и потому сел на любимого конька. Ещё до ОМОНа Валера Шахрай защитил кандидатскую по математике. Но когда в стране кончилась наука, ушёл в менты, дослужился до майора, бросил это дело и переехал в Москву. Теперь торговал чаем, возил его из Китая, имел постоянную клиентуру.

Про кандидатскую, скорее всего, Шахрай врал. Не был он похож на кандидата наук, дай-то бог окончил вуз. Может, и была когда-нибудь такая мечта, но так мечтой и осталась. Обычный волжский мужик, однажды переселившийся в Москву, такой же, как и другие, бывший мент, что щедро отразилось и на внешности, и на разговоре, и на характере.

Беляев включил болгарку. Искры красивым фонтаном ахнули из-под звенящего круга, и в тонкой жестянке китайской двери появилась аккуратная прорезь, через которую можно было разглядеть белую сталь задвижки.

– Как считаешь, возьмёт?

Сосед встал с табурета и подошёл ближе.

– Должна. Там ригель сколько?

– Миллиметров восемь-девять.

– Девять – не девятнадцать. Если сто двадцать пятый круг достанет, должна взять. Повезло ещё, что фланец резать не придётся. Давай, не менжуйся!

Беляев хмыкнул, поправил очки, и круг с визгом вошёл в сталь щеколды. Болгарка справилась с кованой сталью меньше чем за минуту. Не дожидаясь, пока щель застынет, Беляев дёрнул за ручку, хрустнуло, полетели хлопья монтажной пены, и дверь открылась.

– Ну, заходи, что сидишь, – позвал он Шахрая.

Потом, когда уже выпили по стакану водки и вышли курить на балкон, Беляев признался, что переезжает.

– А речка на твоей ферме есть или озеро?

– Есть. – Беляев вспомнил мост, через который они переезжали. – Есть речка. И ещё в середине деревни, за огородами, не то озеро, не то пруд.

– Вот и хорошо, караси, наверное, есть. В этом году я без отпуска, оптовики красноярские кинули. Хорошо, я с китаёзами сам знаком. Гоняюсь теперь то в Сычуань, то в Юньнань, а то и вовсе на Тайвань полечу. К матери в Тутаев выбираюсь по два раза в месяц, что, конечно, непорядок. А к следующему маю разгребу да приеду. Чтоу вас там ещё хорошего?

– Источник святой есть. Говорят, на опорно-двигательный аппарат влияет.

Беляев заулыбался. Ему вдруг стало хорошо. И оттого, что вот так здорово он придумал с домом, и оттого, что приедет к нему Шахрай и они вместе пойдут на рыбалку, и просто от водки.

2

Первым делом Беляев занялся огородом. Купил электрическую косу, удлинитель и три дня косил уже высокую, почти в пояс, набравшую к середине мая силу траву. Участок оказался узким и длинным. В первый приезд Беляев его особо не рассмотрел, а тут уже закончился пятидесятиметровый кабель, а до опушки леса, где стояла покосившаяся, с дырявой крышей и ржавой трубой банька, оставалось ещё изрядно. Выручил Пухов, предложив запитаться от розетки на столбе в своём огороде.

– Я смотрю, круто взялся. Сажать что будешь или просто? Если картошку, дам тебе два ведра пророщенной, у меня осталось.

Беляев не отказался. Следующие пять дней с самого спозаранку, когда только-только начинала звенеть в хрустале летнего утра за высоким серым забором пилорама, и до позднего вечера, когда зажигалось вдоль единственной деревенской улицы электричество, терзал он лопатой одичавшую без любви и ухода землю, почти целину. Руки и спина болели. По утрам вставал он с оказавшейся неудобной кровати с трудом, охал, молол кофе, ставил на плиту старый итальянский кофейник с оплавленной ручкой, умывался во дворе из рукомойника, наскоро завтракал и вновь спешил на огород.

Как обленившихся толстых щенят за шкирку, поднимал Олег за спутанную прошлогоднюю траву мохнатые тяжёлые комья дёрна и тряс, оббивал о лопату, сорил жирными земляными комками, сеял землю в землю. Наконец перекопал получившийся огород, тяпкой разбил крупные куски глины, перемешал с песком и землёй. Вспомнил бабкины уроки, натянул между колышков бечеву. Устроил канавку на полштыка, примостил в землю аккуратные соседовы клубни с белыми длинными усами, тяпкой выровнял, переставил колышки, прорыл следующую канавку, потом ещё одну, ещё. За неделю получилось у него неплохое картофельное поле двадцать пять на двадцать метров и ещё, чуть в стороне, несколько грядок под зелень.

Пухов иной раз посматривал из-за забора и качал головой.

– Что ли трактор пригнать? Бон у меня брательник на нём на пилораме ездит. Он тебе тут заборонует поперёд, а потом уже в распашку. Что руками целину мучить?

– Трактор неспортивно, мне для физкультуры, в форму надо прийти.

– Как знаешь, моё дело предложить. – Пухов опять качал головой и уходил к себе.

Хозяйство пуховское было большое. Огород с картошкой полз длинными серыми червями вниз по склону до самого пруда, соток на пятнадцать. Вдоль картошки росли кусты смородины и крыжовника, за ними, на границе с участком Олега, яблони и сливы. Всё это, обихоженное, по уму устроенное, с белыми коробами теплиц, с крашенной в яркие цвета сарайкой, срубом над колодцем, расписными беседками и цветочными клумбами, вызывало в Беляеве искреннюю зависть, желание если не добиться подобного порядка то, хотя бы не ударить перед соседями в грязь лицом. Только как городской человек перед деревенским ни пыжится, всё болваном выглядит, пусть и при деньгах. С такого дурака за учёбу свой рубль деревня сдерёт. До тех пор как зиму со всеми не перезимуешь, не вымерзнешь знобливой осенью на утренней остановке в ожидании автобуса до райцентра да не посидишь трое суток без света, когда снег оборвёт провода на трассе, будешь считаться за дачника, а с тех и сотню просят.

Это первое лето пребывал Беляев в азарте и вдохновении переселенца. Спал мало, работал много. Мышцы и суставы вначале болели, особенно по утрам, когда, морщась, вставал он с кровати, но потом привыкли. Он скинул пяток килограммов, таская воду с источника в низинке за домом Леонида, у колодца на участке давно обвалились стенки. После огорода занялся проводкой в доме, потом баней. Проведя ревизию всего доставшегося ему хозяйства, собрал в чулане позади клети многочисленные ржавые пилы, косы, серпы, приблуды-приспособы и вовсе неизвестного современному городскому человеку назначения. Что ещё годилось в хозяйстве, разложил по полкам, остальное сгрузил в большой ящик и задвинул за кадку. Настало время заняться баней. Все эти дни мылся он на заднем дворе, обливаясь из ковшика, укрытый от соседей с одной стороны тем же чуланом, а со стороны пуховского участка примостив лист шифера.

Баня на участке имелась. Стояла она покосившаяся, с дырявой жестяной крышей, вросшая в землю у самой опушки леса. На дверях бани сверкал новый замок, ключа от прошлых хозяев не осталось. Да Беляев и не стал искать, просто поддел топором петельку и аккуратно вынул вместе с длинными гвоздями. Дощатый пол предбанника, расчерченный тенями переплётов от двух окон с мутными треснувшими стёклами, тем не менее оказался подметён. Да и в мыльной, где стояла печь и свет попадал через узкое слуховое окошко, было прибрано, на полке дном вверх лежала жестяная шайка.

Беляев выгреб два ведра золы и углей из старой банной печки, сложенной из камней, с узкой топкой и ржавым баком, установленным поверх чугунной плиты, залепил трещины в кладке смесью глины, цемента и соли, как делали в деревне у родителей матери, и только после этого решился протопить. В сарае от прошлых хозяев оставалось изрядно наколотых дров, высушенных до звона. Огонь занялся хорошо, но сразу попёр дым из невидимых доселе трещин, да такой густой и едкий, что Олег выскочил наружу и чуть не столкнулся с Пуховым. Тот пришёл через калитку между участками, через которую обычно появлялась пуховская собака. Сейчас она сидела в ногах хозяина и чесала задней лапой ухо.

– Подпалить к херам меня собрался?

– В мыслях не было. – Беляев снял очки и закашлялся.

– Ты взгляни на трубу, жестянка в дырьях. Я ещё с Галиной ругался, когда она пачкотню затевала. Печь мало что из дерьма сделана, так ещё и сложена абы как.

Труба действительно была худая. Через бесчисленные отверстия валил дым.