Две полоски под елочку

И губы у сыночка мэра пухлые. На них часами смотреть хочется.

Встряхиваю головой.

Да что со мной такое?

И быстро в волосах лицо прячу, поправляя пышные пряди пальцами.

– Тебе какое дело? Не скажу. В тюрьму еще меня засунешь, – бурчу, отворачиваясь к окну.

– Расслабься. Хотел бы, давно уже засунул. Ну как видишь, мы по дороге едем, наоборот, от мигалок удираем. Я просто… п-просто понял, что был не прав. Честно.

С этим парнем явно что-то не так.

Мажор сломался?

Неужели уродство моё на лице увидел и ему вдруг стало жалко бедняжку-сиротку?

– Ну да, как же! Не ты ли хотел меня отшлёпать двадцать минут назад?

Он рассмеялся.

Звонко, мелодично.

По спине пронёсся приятный холодок.

Я поёжилась.

– Замёрзла? Ещё тепла прибавить?

Киваю.

Парень деловито жмёт на кнопки на приборной панели спорткара.

Честно говоря, продрогла знатно. Пуховик совсем износился, не греет. И джинсы намокли, когда я в сугроб упала.

На все те деньги, что у меня были с собой, я купила конфет детям в приюте. Этим сумасшедшим вечером просто возвращалась домой пешком, как вдруг вляпалась в удивительное происшествие.

Опускаю голову ниже, вижу дырку на коленке – как итог этого происшествия. Штанина разорвана, немного кровь виднеется.

И быстро отворачиваюсь, пряча лицо, так как понимаю, что парень смотрит на меня в упор. Точно на рубцы.

Стыдно. Он такой красивый и шрам мой увидел.

Мне. Некомфортно из-за этого. И горько вдвойне.

– Ну правда, зачем тебе меня в больницу везти? Травма пустяковая. Не перелом ведь.

– Откуда ты знаешь? А вдруг растяжение. Лучше пусть врачи проверят. Правда, прости. Ты ударилась из-за меня, теперь я хочу загладить вину. Поверь мне. Так как тебя зовут?

Он притормаживает на светофоре. От полицаев мы благо оторвались. Рука незнакомца ложится на моё плечо, крепко его сжимает. Жар его кожи просачивается даже сквозь приличную толщину пуховика.

– Олеся.

Не оборачиваюсь.

Мне стыдно.

Постоянно стыдно и грустно смотреть людям в глаза.

Я всегда прячу лицо за волосами.

Повезло ещё, что рубцы не на всё лицо.

Как-то удается скрывать их прядями, мастерить причёску.

У меня нет средств, чтобы исправить своё уродство. Но я мечтаю о пластической операции.

Я бы могла начать на неё собирать, но дети… Дети важней. Если со шрамом на лице ещё можно как-то прожить, то с пустым желудком вряд ли. Половину своей зарплаты я жертвую детишкам в детский дом. Именно поэтому у них часто бывает сладкое после ужина.

Мне просто нравится видеть их улыбки и слышать их смех. Они совсем ещё крошечки. Я-то знаю, что такое жить без мамы и папы.

Когда я была в их возрасте у меня не было ничего. Сладости давали только раз в год. На Новый год.

– Олеся… – почти мурчит.

Рука на плече сжимается сильней.

– А я Артём.

– Я уж поняла, – бормочу себе под нос.

Не с ним общаюсь, а со стеклом.

Понимаю, что неуважительно к собеседнику, но ничего не могу поделать с внутренними переживаниями.

Так и сижу, уткнувшись носом в запотевшее окно.

– Посмотри на меня, обернись, – шепчет, наклоняясь ближе.

Горячий шёпот уже почти касается мочки уха.

Как вдруг позади раздаётся череда недовольных гудков.

– Чёрт! – бранится Артем. – Да еду я уже, еду.

С явным гневом бьёт ногой по педали газа.

Мена аж спиной в кресло по инерции вжимает.