Инзраки
– У Брезетного ордена есть своя провидица и очень неплохая. Она, насколько мне известно, регулярно сканирует пространство, выискивая благоприятные возможности для исполнения той миссии, которой их общество себя посвятило.
– И что я теперь не смогу вернуться домой?
– Там тебя им будет легче найти, – кивает Натан.
– Но мне надо, – говорю, нервно поерзав на стуле.
– Зачем?
– А что если Аля все-таки смогла вернуться домой? А что если колдуны возьмут дядю Мишу в заложники? К тому же мне нужно переодеться и полить цветы. И еще позвонить на работу, учитывая, что завтра понедельник.
– То есть у тебя много хороших причин, – Натан задумчиво гладит свою кошку. – Ладно, если я отведу тебя туда ненадолго, это не слишком сильно изменит вероятности.
Ой, не знаю, о чем он, но сразу вскакиваю, готовая уже сразу и идти.
– Погоди, у меня есть кое-что для тебя, – Натан достает из сумки любопытный сверток синего цвета и неожиданно опускается передо мной на одно колено. – Будет большая честь для меня, если ты примешь это в дар.
Я не падаю от такой пафосной подачи, только благодаря тому, что на восьмое марта мне примерно с тем же апломбом мой друг уже презентовал тапочки. А Натан торжественно обеими руками протягивает мне сверток, который при ближайшем рассмотрении оказывается свернутой вязаной шалью.
Вообще-то неплохо по их промозглым туманам в тепленькое завернуться. Напяливаю на себя и сразу же становится очень уютно, хотя сейчас в доме и без нее не холодно. Еще и пахнет хорошо. Вот только боюсь, к остальному моему прикиду шаль не слишком подойдет, но это уж как завязать.
– Надо бы перед уходом прибраться чуток, – вдруг просыпается моя совесть. – А то мы и так тут по наглому окопались.
– Не переживай. Я за невольное гостеприимство хозяев плесень вывел, намечающуюся течь в крыше заделал и ступеньку на крыльце починил. И муравьев в саду попросил переехать.
И говорит он это главное с такой гордостью! Круто, конечно, только хозяева это все скорее всего и на заметят даже, в отличие от того, как мы тут в кухне насвинячили.
– Отлично, давай теперь я тарелки помою, а ты стол протрешь. – Смотрю, как у нас ситуация с полом, но свиненок там уже все вылизал, аж блестит.
Натан насупился, я прямо так и слышу, что не кметское это дело, столы тряпочкой протирать. Но со стола убрал, а горшок из-под каши снова куда-то делся. Магия, не иначе!
Путешествовать мы выходим на двор со стороны леса, оглядываясь, чтобы нас с соседских участков не приметили. В руках у Натана лопата – универсальное средство против любых проблем.
– Ладно, давай, как и раньше, вокруг и вперед, – инструктирует он меня, уперев лопату черенком в землю. – Во второй раз сложнее, поэтому сосредоточься, как следует.
Я и сосредотачиваюсь из всех сил, вот только поверить в этот раз в реальность нашего способа перемещения отчего-то труднее. Чувствую себя совершенно по-идиотски, нарезая круги вокруг лопаты. Ну, бред же! Натан терпеливо ходит за мной.
Представляю, если за нами сейчас соседи через щель в заборе наблюдают, что они полиции скажут. Чем там преступники заняты? Ходят по двору с лопатой? ВОКРУГ лопаты?! Хороводом что ли?
Наверное, только стыд за происходящее, помогает мне наконец убраться из чужих владений и таким вот диким образом попасть домой. Уловив сквозь веки изменение освещения, открываю глаза и вижу вокруг себя старую деревянную мебель, ковер на полу, салфеточки, сухоцветы в вазе на столе, черного кота с полоумными глазами, взирающего на нас со шкафа. Дом-то дом, только снова не мой!
– Где это мы?! – нервно шепчу я.
– А я у тебя хотел спросить, – также шепчет Натан.
Ситуацию несколько проясняет пожилая женщина, вошедшая в комнату.
– Лука, ты не видел, куда опять запропастились мои очки? – спрашивает она, подслеповато озираясь по комнате. – Ты сам-то где?
– Мяу, – отвечает ей кот со шкафа со скрытой истерикой в голосе. Хорошо, что он по-человечески не шпрехает и вообще пытается сохранить самообладание и достоинство в этой непростой ситуации.
Ясно, что я немножко промахнулась, и вместо своей комнаты притащила Натана и лопату в соседнюю квартиру. Собственно, здесь я раньше уже успела побывать, правда давно, когда мы в пятом классе после школы с Алей пошли кататься с горки и посеяли в снегу ключи, а дядя Миша был на работе. Тогда соседка приютила нас, накормила супом, а потом сумела открыть замок шпилькой из своего аккуратного пучка на голове. С тех пор, как я погляжу, у нее особенно ничего не изменилось. В квартире все так же, и прическа у нее все такая же, разве что наполовину седая. Правда, сомневаюсь, что в этот раз она будет рада нас видеть, учитывая обстоятельства.
Но она как будто и не видит, ходит по комнате и ищет свои очки, помогая себе руками. Неужели у нее настолько все плохо со зрением? Когда я говорила с ней в последний раз, пару лет назад столкнулись на лестничной клетке, я ничего такого не заметила, у нее и очков-то не было. Может быть, линзы?
Стою, и дышать боюсь. Боюсь напугать, не знаю, как объяснить свое присутствие. Но она по-прежнему нас не видит.
Натан находит эти очки первым. Он берет их со стопки книг на столе, с которыми они сливаются по цвету – оправа такая же коричневая, как и обложки – и подсовывает их соседке, чуть ли не в руку вкладывает.
– Слава Богу, нашла, – с облегчением вздыхает она, надевая их. – Ах вот ты где, проказник!
Эвакуировав котика со шкафа, соседка благополучно уходит в другую комнату, где у нее работает радио. Мы же поспешно выскакиваем на лестничную клетку, откуда наконец попадаем ко МНЕ домой.
– Не пониманию, как она нас не увидела! – скорее скидываю кеды, чтобы пробежаться по квартире. Сначала распахиваю дверь в нашу с Алей комнату, зачем-то пристально разглядываю все углы, как будто она может прятаться там в тенях. На ее постели гора одежды, как она побросала, собираясь на работу в пятницу – ничего не изменилось. Разочаровано иду в комнату дяди Миши, хотя дверь туда открыта, как он оставляет, уходя из дома. Никого нет.
В коридоре под вешалкой на табуретке валяется дядин телефон, так что понятно, почему он не отвечает, когда я звоню ему. Телефон успел покрыться пылью, так что лежит там давно. Отличные мы родственнички, да, внимательные друг к другу.
Возле табуретки стоит лопата, напоминая о том, с кем я сюда пришла, только ни на кухне, ни в ванной никого нет. Если этот инзрак с даром от лешего играется со мной, став невидимкой, ух я ему этой лопатой сейчас и засандалю!
Помахав лопатой в поисках незаметного Натана, я вдруг понимаю, где еще этот гаденыш может быть. Подлетаю к двери в конце коридора, которая стояла запертой уже лет десять, с тех пор как дядя Миша перевез туда все вещи из квартиры наших с Алей родителей. Никто туда с тех пор не заходил, пока чертов кмет не нарушил незримую завесу горькой утраты, которой эта дверь была надежно запечатана. Как следует разозлившись и уже готовая выкинуть наглого кмета в давно немытое окно, я толкаю дверь и вхожу!
Вся и без того небольшая комната плотно уставлена вещами из старой квартиры. Когда ее стали сдавать, квартиросъемщики переехали со своей мебелью, так что сюда свезли большую часть того, что было, составили как можно компактнее, укрыли целлофаном и газетами и оставили стоять. Часть нашей мебели, книги, одежда и множество детских игрушек, к которым с тех пор никто не притрагивался. Большой плюшевый медведь в углу понурил голову. Пианино, на котором никто так и не научился играть, запылилось и расстроилось. В воздухе повисло уныние. Должно быть еще чуть-чуть и комната отойдет неявному миру и можно будет пробираться туда прямо через заставленный коробками балкон.
От вида детской кроватки, на которую я тут же натыкаюсь, мне становится плохо. На самом деле ее не видно, она полностью укрыта простыней и сверху целлофаном, но я точно знаю что это. В ней спал маленький Сашка. Я все время ходила посмотреть на него, потому что в мой детский мозг тогда никак не могло уложиться, что это кукла живая и когда-нибудь вырастет и станет как папа. Не вырос и не стал.
Повернув в узком проходе, оставленном среди вещей, я вижу Натана, сидящего на стуле возле пианино. В руках у него раскрытой альбом с фотографиями, который он вытащил откуда-то, не потревожив мохнатые залежи пыли. Но я даже забываю сердиться на него, потому что вдруг понимаю, что сюда кто-то все-таки заходил с тех пор. На протертой крышке пианино выставлены в ряд три маленькие иконы и фотография в серебристой рамочке. Семейное фото на фоне цветущего шиповника. Мама, папа и младенец. Родители счастливо улыбаются, глядя в камеру. Ребенок удивленно распахнул голубые глазки и тянет вперед пухлую ручку. В углу рамки черная ленточка. Перед рамкой две засохшие гвоздики. Должно быть, их положил сюда дядя Миша.
Меня словно обухом по голове ударили. Становится трудно дышать, и в ушах зашумело. Хотя нет, это не просто какой-то шум. Мой мозг с пугающей точностью воспроизводит тот самый звук рокового удара, шипение шин об асфальт, лязг разбивающихся стекол, истерические крики, приближающийся вой скорой помощи.
Не говоря ни слова, я вылетаю обратно в явный мир, как называют его все эти странные инзраки и прочие не совсем живые, и закрываюсь в ванной, откуда Натану приходится меня долго выуживать. Ну а нефиг было лезть, куда не просят!
– Мне надо вернуться в клуб, – уведомляю я, когда мы садимся на кухне пить чай. Из нашего бара, что под мойкой возле мусорного ведра (мы не брезгливые), достаю добавку для успокоения нервов. Это, конечно, не тот волшебный травяной отвар, после которого меня вчера знатно вырубило, но необходимый эффект достигнуть можно. К тому же в бутылке осталось буквально на донышке, так что потерять контроль и нажраться просто не с чего.
– Ни тебе, ни мне туда возвращаться нельзя, – возражает Натан. А я, употребив добавку, печально и неудовлетворенно вздыхаю.
– Ладно, мне, а тебе-то чего? – интересуюсь я грубо, но мне при этом не стыдно. Чертов наглец! Все еще пылаю негодованием.
– Туда слишком часто захаживают вампиры, которых за последнее время расплодилось излишне много, – объясняет Натан с гримасой брезгливости на лице. – Они меня на кол посадят, – добавляет он так же безрадостно.
– Удивительно, и что их в тебе так бесит? – интересуюсь сквозь зубы.
– То, в чем на самом деле нет моей вины, – не сдает позиций инзрак.
– Дай угадаю, это потому, что твои предки были лицензированными охотниками на вампиров?
– Мой отец из такой семьи, да, но дело совсем не в этом. – Заинтриговав меня, Натан преспокойно продолжает пить пустой чай с ядреным ароматизатором клубники.
– Если ты сейчас же не объяснишь мне, в чем дело, – говорю ему с тихой угрозой, – я воткну в тебя вилку.
– Ты сначала помой ее, – Натан нахально оглядывается на полупустую мойку. Посуды там скопилось всего ничего, еще не пора мыть.
– Воткну грязную, – шиплю я.
– Уверен, что моей магии хватит, чтобы справиться с такой заразой, – пожимает плечами инзрак, – как ты.
После небольшой борьбы, в ходе которой мне удается слегка коснуться ложкой его лба, Натан все же решается немного расколоться, но вряд ли это является следствием моих усилий.
– Вампиры уверены, что однажды мы всей семьей, с отцом и братьями, собрались в подвале своего дома, и сожгли пару их соплеменников. – Инзрак пытается притушить злобу и презрение в своем голосе, но они все равно звучат слишком явно. Очевидно, что история, которой он собрался со мной поделиться, имеет трагический финал. А успокоительное как назло кончилось, хоть в магазин посреди рассказа беги!
– Это произошло уже после того, как вампиры вступили в клуб равновесия? – с опаской уточняю.
– Да, в обязанности отца уничтожение нежити уже давно не входило, а вот в прежние времена горожане устроили бы по этому поводу хорошую пирушку. Но не теперь. Теперь настало время соглашения, и мы с нашей стороны его всегда чтили. Все общины, подписавшие соглашение о соблюдении равновесия, неприкосновенны.
– Почему вампиры решили, что вы это сделали?
– Была свидетельница. Она дала показания перед Советом Равновесия, что мои родичи провели обряд магии смерти и якобы использовали тех маленьких наивных новообращенных кровососов для жертвоприношения. И следы некромантии действительно были найдены в доме. Конечно! Ведь этот дом принадлежал еще моему деду по материнской линии, который был известным смертоносцем! Еще до того, как это направление магии стало запретным для инзраков, естественно.
Решаю не уточнять, что это за смертоносцы такие, и так ясно, что это какая-то актуальная (раньше) для местных профессия.
– И теперь вы все прячетесь? – спрашиваю вместо этого.
– Конечно, нет! – рявкает Натан. Кажется, я обидела его таким предположением. – Отца и братьев признали виновными в применении некромантии и в двойном убийстве. Их отправили в ваш мир, подвергнув проклятию.
– Не такой уж у нас плохой мир, чтобы считать это наказанием, – ворчу я. – Если сравнивать с вашим, так у нас вообще миленько.
– Дело не в мире, а в том, что я не знаю, каким преобразованиям их подвергли, поэтому никогда не смогу сам их найти.
– Ясно, но ты сказал, что вампиры считают, что и ты к этому причастен?
– Свидетельница показала, что я в ритуале участия не принимал, так что меня не осудили. Но есть один ньюанс. Свидетельница – моя жена.
Не знаю, почему на самом деле меня так шокировала новость, что Натан женат. Это вообще оказалось единственным, что тронуло меня во всей его истории. Даже, пожалуй, появился еще один повод для рефлексии. Возможно, просто брак у меня до сих пор ассоциируется только с моими родителями, а значит с эмоциональной зрелостью, ответственностью и в целом взрослостью, чем ни я, ни кто-либо из моего обычного окружения не может похвастаться. Только двоих из моих знакомых угораздило пожениться, но это их решение повлекло за собой лишь драки, ссоры и молниеносный развод. Натана я почему-то сразу же подспудно включила в тот же круг недоразвитых, взрослых только по паспорту людей, хотя он вообще не человек.
Глава 5. Бобры и шляпы
Зря Натан – неожиданно женатый инзрак – волнуется, что в клубе (или в таверне наверху) меня узнают. Напяливаю на себя белое платье сестры с цветочками на лифе и с высоким горлом, ее черные босоножки на небольшом каблуке, кольцо из носа долой, блондинистый парик (слегка растрепался, но сейчас приглажу) – и все, я почти ангелок. Осталось только убрать зверский взгляд за стекла темных очков, губы слегка тронуть помадой и вытащить у Али из-под кровати ящик с ее духами и цацками.
Запах живой человечины, который так хорошо чует всякая нечисть (помню, так в сказках написано), маскирую сеструхиным самым убойным парфюмом, который ей на восьмое марта подарил ее знакомый бизнесмен (надеюсь не вампир, надо проверить). Очки тоже ее беру, они пол лица закрывают.
О, еще зубы почистить и в путь!
Снова попасть в клуб мне не составляет никакого труда. Максик – все тот же чувачок, что помог мне с этим предыдущие два раза, подъезжает на такси чуть ли не минута в минуту. Хотя, это же его работа, так что ничего удивительного. Хотя на этот раз улов у него не велик, всего одна кудрявая рыжая молодуха, так что меня на буксир он берет без лишних сомнений. Заодно проверяю, насколько я узнаваема в образе белокурой пьянчужки, активно вешающейся ему на шею (пусть тащит, босоножки на редкость неудобные).
Уже внутри, быстренько уплываю от него, а потом уже практически с уверенностью завсегдатая ковыляю через зал к едва заметной, такой ядрено черной, словно вымазанной дегтем, двери. В этот раз народу вокруг немного, а вампиров так и вовсе ни одного. Зря Натан опасался расправы. Должно быть после вчерашней массовой попойки, они до сих пор дрыхнут в гробах или потягивают рассольчик на тихом кладбище за городом или похмеляются неурочным прохожим в не менее тихой подворотне.
В красной комнате вообще пусто, только черная винтовая лестница все еще вздымается к потолку. Я кладу руку на перила и с любопытством смотрю вверх, но никакой червоточины между мирами, понятное дело, не вижу. Остается надеяться, что и без провожатого все получится.
Подъем занимает целую вечность (уже питаю ненависть к этим босоножкам), кажется, лестница состоит из какого-то немыслимого числа витков, но, в конце концов, я все же добираюсь до верхней площадки. Уже на последних ступеньках я быстренько нацепляю на нос темные очки, благо здесь освещение уже хорошее.
На сей раз музыкального аккомпанемента нет, и вообще никакой культурной программы. Посетители лениво шуршат о чем-то своем, разбредясь по залу, и никто не обращает внимания на мое появление из явного мира, но особо оглядеться не успеваю. На одном из диванчиков замечаю женщину с потрясающей копной ярко рыжих волос. Она сидит в одиночестве и читает книжку в мягкой обложке. А у ее ног копошатся поросята. Четыре маленькие хрюшки возятся в чем-то вроде детского манежа.
Сразу бросаюсь к ней, но на подходе притормаживаю, пытаясь сочинить парочку наводящих вопросов. Не спрашивать же в лоб: “А вы мою сестру не заколдовывали случайно?” Но женщина краем глаза заметив мое приближение, тут же отбрасывает книжку и, поманив меня пальцем, начинает разговор первой.
– Подходи, подходи, не бойся! Меня зовут Ильке, а это мои минипиги. Хорошенькие, правда? В человеческом мире они сейчас очень популярны. Могут стать прекрасными компаньонами.
Женщина продолжает дружелюбно тараторить, пока я, наклонившись над манежем, пытаюсь высмотреть в довольных поросячьих мордах тень узнавания себя любимой. Но все четверо одинаково любопытно, но вроде бы бесстрастно взирают на меня, сгрудившись все вместе в ближайшем углу. По всему выходит, что Ильке занимается здесь продажей минипигов инзракам в качестве домашних животных, расхваливая их в качестве достойной альтернативы людям, в общении с которыми “инзраки так нуждаются, но которых так тяжело содержать”.
Обещаю подумать, не став распространяться, что один такой у меня уже есть. Можно было бы на всякий случай выкупить и этих товарищей, но я забыла узнать у Натана, какая валюта здесь в ходу. Можно ли расплатиться картой, какой курс? В общем, такие мелочи, которые выдали бы во мне человека, быстрее чем придурковатый взгляд, который можно спрятать за стеклами очков.
Бармен скучает за стойкой, но заметив нового клиента, тут же начинает демонстрировать молодецкую удаль, подкидывая и ловя разноцветные бутылки. Последние каждый раз раздраженно булькают что-то нелицеприятное в его адрес, но он их игнорирует.
– Что тебе налить, красавица?
– Заманчиво, но пока ничего, – с подозрением кошусь на стену бутылок за его спиной. Жидкости в них живут своей собственной жизнью, плещутся там себе и общаются всполохами света. Из кранов наверняка льется не какое-нибудь банальное пиво, а живая и мертвая вода. – Я умудрилась здесь сестру потерять, не вспомнишь, видел ли ты ее позавчера? Мой близнец, только волосы длинные. – Объясняю я, благо в таком прикиде мы и вправду похожи.
– Точно, вспомнил такую, – радостно улыбается мужчина. – Хороша была, пришла с компанией, ко мне не подходила, но я ее приметил.
– А с кем она ушла, не заметил?
– Как она ушла, не видел, вот на секунду отвернулся буквально, но перед тем как исчезнуть она говорила с нашим постоянным клиентом. Он каждую ночь приходит уже с месяц, могу показать, как появится.
– Отлично, – я воодушевленно барабаню ладонями по стойке.
– Ну что, теперь коктейльчик? Новому клиенту полагается один фирменный, без него не отпускаем.
– Ну, наливай, не драться же мне с тобой! – милостиво соглашаюсь я. Нет у меня сил сопротивляться такому соблазну.
– Тогда сними на секундочку очки. Надо же мне определить, что тебе подойдет, – огорошивает бармен.
– Не могу, стесняюсь, – кокетничаю я.
– А что так?
– А у меня на каждом глазе вот по такенному бельму! – решаю особо не мудрствовать, исходя из соображений, что в волшебном мире все возможно, при этом показываю нечто размером с кулак.
– Откуда?! – офигивает бармен. Волосы у него на макушке прямо на глазах дыбом встают, выдавая наличие у него прекрасного красочного воображения и еще какого-то волшебного дара, уж не знаю, от какой нечисти.
– Прокляли! – жалуюсь я немедленно.
– Кто? – переходит бармен на шепот.
– Хм, не знаю, ну, может, не прокляли, а продуло просто. Каким-нибудь лихим ветром! – отмахиваюсь я. – Давай, наливай, что у вас тут самое популярное!
В итоге в моем стакане оказывается самая болтливая жидкость, беспрестанно вспыхивающая лиловыми фейерверками. У ее поверхности собралось пунцовое облачко. Для проверки окунаю в него палец, и как будто в морозилку сунулась. Поняв, что облачко рассеиваться и не собирается, я осторожно пытаюсь пригубить из стакана, не заморозив себе кончик носа.
– Прикол! – тихонечко проговариваю я. Вкус у напитка нежный, ягодный. Сквозь темные стекла видно не очень, но я развлекаюсь, оглядывая народ в зале, и быстро замечаю, как уже добралась до дна стакана.
К стойке тем временем подходят двое мужчин. Оба статные, крепкие, высокие, чертовски хороши собой, прямо как былинные богатыри, не хватало только палицы и кольчуги. Ну и верного коня. Хотя если вспомнить местных коней… Интересно, есть ли у них складные варианты? То есть как у самокатов. Ну да ладно. Короче один из подошедших русоволосый, другой брюнет.
Разглядывая их, вдруг понимаю, что не на шутку захмелела, тело стало мягким, бесформенным и тяжелым, как перьевая подушка, пытающаяся свалиться с табурета под стойку. Зал потихонечку плывет, но тут русый с прекрасной былинной бородой, облокачивается о стойку и спрашивает:
– Натана давно видел?
Услышав знакомое имя, почти полностью прихожу в себя и сосредотачиваюсь, навострив ушки, для чего высовываю их из-под парика.
– Давно, – пожимает плечами бармен. – Что, кметы своего потеряли?
Ага, значит, господа – кметы, от которых мне стоит держаться подальше! Хотя, надо признать, когда лица у них не расплываются, выглядят они не страшно.
– Как увидишь, кинь весточку. – Русый зачем-то подтягивает к себе по стойке пустое блюдце и проводит пальцем по его ободку. – А ее?
– Лорена? Неужели тоже пропала? – Бармен глядит в блюдце, словно на экран планшета. От него и вправду идет небольшое сияние, хотя, чтобы его заметить, мне приходится приподнять очки. Технологии, однако. – Что-то много инзраков стало пропадать в последнее время. Не связано ли это с возрождением Вессо?
– Не болтай, – строго прерывает его русый.
– Так ты видел Лорену? – нетерпеливо спрашивает второй кмет.
– Она была здесь позапрошлой ночью, говорила с одним из наших завсегдатаев. Кстати, как и еще одна пропавшая девушка! – Озаряет бармена.
Так-с. Я все-таки съезжаю со стула под стойку, ощущая себя подушкой, набитой свалявшимся комьями наполнителем. Не чувствую ни рук, ни ног, зато так и падать совсем не больно.
– Ее сестра искала, – слышу, как бармен сдает меня с потрохами. – Вот только что была здесь. Блондинка в темных очках.
Помня только, что к товарищам Натана по кметству мне обращаться нельзя, я на карачках ползу в сторону и, заметив топорщащийся край гобелена, быстренько заползаю под него. Как следует поправив за собой этот самый край, оказываюсь в кромешной темноте, по-видимому, внутри небольшой стенной ниши. Ткань гобелена настолько толстая и плотная, что кроме света отрезает меня также и от всех звуков в зале, что не позволяет сориентироваться, собирается кто-то разоблачить мое убежище или нет. Я слышу только собственное дыхание. И еще чье-то.
Вдруг рядом со мною зажигается огонек. С опаской поворачиваю голову, сразу мысленно приготовившись дать деру, но, оказывается, зажигалку держит в руке маленькая светловолосая девочка, совершенно ангельской внешности. Ее большие прекрасные глаза глубокого синего цвета смотрят с искренним любопытством и наивным восхищением.
– Ты человек?! – полу утвердительно восклицает девочка.
– А, да, – подтверждаю, нащупывая свои очки где-то в районе макушки. И как они только там оказались?
– Я еще человеков никогда не видела, можно тебя потрогать?
– Ну, валяй, – разрешаю я, не видя в этом опасности. – Только, пожалуйста, не говори никому обо мне. Я тут как бы инкогнито.
– Как это? – девочка осторожно протягивает ко мне пальчик и совсем легонько дотрагивается до руки. Само прикосновение теплое, но от него будто промораживает насквозь. Вздергиваю плечами, пытаясь прогнать это неприятное ощущение.
– Я просто делаю вид, что я инзрак – игра такая. А ты кто?
– Меня зовут Дана.
– А ты инзрак, да?
– Я лярва, – признается девочка, как ни в чем не бывало, продолжая жадно рассматривать меня. Хотя я отвечаю ей точно тем же. Вообще-то бабушка в деревне лярвой соседку свою называла. Та была крайне приставучей и вредной, так что прозвище было отнюдь не ласковым. А тут такая обаяшка сидит… с леденящими душу конечностями.
