Светлый старец. «Человек выходил из его кельи счастливым…»

8 октября (н. ст.) 1954 года, в день Преставления преподобного Сергия, игумена Радонежского чудотворца, отец Феодор – к тому времени уже иеродиакон – был рукоположен во иеромонахи Патриархом Алексием (Симанским). В день рукоположения о. Феодора во иеромонахи, одним из Преосвященных, также в Троице-Сергиевой Лавре[2 - Интересный факт: рукоположение в священный сан отца Феодора состоялось в год 600-летия со времени рукоположения в священники самого преподобного Сергия, который стал иереем в 1354 году.], в сан иеродиакона был рукоположен монах Кирилл (Павлов), духовный друг батюшки и будущий общеизвестный старец и духовник. В дальнейшем все церковные награды, вплоть до возведения в сан архимандрита, отцу Феодору были даны при Святейшем Патриархе Алексии (Симанском). Сам батюшка особенно отмечал, что после Патриарха Алексия о нем забыли, и говорил: «Вот и слава Богу!» При последующих патриархах отец Феодор фактически был лишен внешних знаков внимания со стороны священноначалия. Однако сей факт не лишил его возможности духовно развиваться и сосредоточить свое внимание на окормлении многочисленных паломников, приезжавших в Лавру из различных уголков нашей страны – тогда еще Советского Союза. «Зарабатывал» он тогда не звания, чины, ордена и медали, а приобретал души для спасения в благодатной ограде Церкви Христовой.

Отец Тихон (Агриков)

Как уже упоминалось, с о. Тихоном батюшку связывали особенно близкие отношения. Будучи старшим по возрасту и жизненному опыту, о. Тихон был для о. Феодора не только духовным другом, но и наставником в духовной жизни. Их духовный союз ведом только Богу, но почти очевидно, что о. Феодор многое воспринял от о. Тихона, а в дальнейшем обильно раскрыл в своем собственном духовном опыте. Например, в даре дерзновенной молитвы, которую Господь слышал и отвечал молящемуся и его духовным чадам на их прошения.

Про о. Тихона старец рассказывал не часто, но каждый раз в этих рассказах было какое-то назидание. Батюшка говорил, что о. Тихон вырос в очень благочестивой семье: мама его была сильная молитвенница и любовь к молитве он воспринял от нее. В воспитании юного Василия (мирское имя о. Тихона) она была строга, достаточно часто наказывала за провинности и непослушание, но наказание было не со злобы и в основе своей имело воспитательное значение. По сути, родная мать стала первым духовным наставником о. Тихона. Вспоминал о. Феодор о военных годах о. Тихона. С его слов, почти всю войну тот провел за баранкой, как о. Феодор специфически выговаривал, «студабэккера» – американского военного грузовика, машины, которую США поставляли нам во время войны по ленд-лизу. По словам о. Тихона, ни разу за всю войну он не спал в кровати, спать приходилось где придется: в кабине автомобиля, на сеновале, в полуразрушенных постройках, в окопах, на сырой земле. И как бы ни было трудно, холодно и голодно, о. Тихон всегда очень горячо молился в душе о помощи свыше. И если бы не эта помощь, то, по его собственным словам, он уже много раз мог бы погибнуть. Живая молитва в сложнейших условиях войны дала о. Тихону бесценный духовный опыт, который сделал из него по-настоящему одухотворенного, благодатного человека. Отец Феодор свидетельствовал, что о. Тихон был уникальным человеком, настоящим молитвенником, ярко выделявшимся на фоне других, тоже не менее духовно опытных монахов Лавры.

В 1980-х годах по клевете и при содействии советских начальников города Загорска (нынешний г. Сергиев Посад) отец Тихон был изгнан из Лавры. Он так и не вернулся в обитель, даже после падения коммунистического строя и общего возрождения церковной жизни в стране. Жил сначала в Грузии, затем переехал в Подмосковье, жил недалеко от Мытищ, в селе Тайнинском, где в итоге скончался и был похоронен. После изгнания, многолетних скитаний о. Тихона и вплоть до его последующей кончины в 2000 году о. Феодор и о. Тихон практически не общались. Но духовную связь со своим другом и наставником о. Феодор сохранил, часто вспоминая и рассказывая о нем с большим уважением и любовью. О. Феодор считал, что о. Тихон был настоящим мучеником – столько в жизни пришлось перенести ему скорбей.

В статье, посвященной 5-летней годовщине со дня упокоения о. Тихона и размещенной на официальном сайте Московской духовной академии, он именуется как «один из великих старцев современности»[3 - «Вечная память!», 15 ноября 2015 года: http://www.mpda.ru/news/text/26392.html (http://www.mpda.ru/news/text/26392.html)]. Это еще раз подтверждает существующее мнение о том, что о. Феодор, считавший о. Тихона своим ближайшим и лучшим наставником в духовной жизни, шел верным путем христианской жизни. Более того, архимандрит Тихон (Агриков) был некогда его сотаинником, с которым, по собственным словам о. Феодора, у них не было друг от друга никаких тайн и секретов.

Духовное чтение

О. Феодор очень любил духовное чтение. В последние годы в его келье семинаристами, студентами академии, а также приходящими и приезжающими к нему из разных частей России и Украины духовными чадами всегда что-то читалось. Неукоснительно – Евангелие и Апостол, жития и поучения святых отцов. Читалось в его келье житие Антония Великого, жития и поучения Оптинских старцев, современные книги о подвижнике святителе-хирурге Луке Войно-Ясенецком, «Жизнь для вечности» о мужественном и благочестивом юноше Николае Пестове, а также много других духовно-назидательных книг. Особенно батюшка почитал святителя Феофана Затворника (о котором в академии он написал курсовое сочинение) и митрополита Антония Сурожского, книги которых также неизменно читались в его келье. Владыку Антония батюшка видел и лично, когда тот приезжал в Московскую духовную академию и выступал с лекцией перед преподавателями и студентами, кажется, в 1960-х годах. Книги митрополита Антония, которые были в продаже, всегда скупались в большом количестве и не только читались и перечитывались, но и постоянно раздавались студентам и приезжим. Владыку Антония отец Феодор считал великим богословом и современным отцом Церкви и был уверен, что это святой, который пока еще не узнан и не оценен по достоинству. Владыку о. Феодор часто называл «мой любимый Антоний». Книги, которые он дарил людям, никогда не подписывал, хотя многие просили его сделать это «на память». На такие просьбы всегда строго отвечал: «Не я их писал – не имею права!» На эти книги он тратил почти все имеющиеся у него деньги: лаврскую пенсию и пожертвования паломников. Кстати, это качество роднило его с владыкой Антонием Сурожским, для которого единственной ценностью, на которую можно было потратить деньги, были книги.

Батюшка, конечно, очень любил духовное чтение. Сам много читал еще с семинарской скамьи. Когда-то он был библиотекарем в Лавре, и это послушание дало ему возможность в свое время прочесть много духовной литературы, позволило напитаться святоотеческим духом. Когда он был уже монахом, его духовник дал ему послушание – 12 раз прочесть «Добротолюбие». Сегодня это трудно представить, чтобы кто-то получил такое сложное послушание, а тем более чтобы кто-то его смог исполнить. А вот о. Феодор со всем усердием и прилежанием прочитал порученное именно 12 раз. И, как он потом говорил, только после всех положенных прочтений понял многое из того, что там было написано.

О. Серафим (Тяпочкин)

Помимо духовника и сотаинника отца Тихона (Агрикова) своими духовными наставниками с самого начала монашеского пути о. Феодор считал также архимандрита Петра (Семеновых) – очень строгого старца, которому он был вручен при пострижении, а затем известного русского старца и прозорливца архимандрита Серафима (Тяпочкина) – наоборот, старца милостивейшего и любвеобильнейшего. О. Феодор часто ездил к о. Серафиму в село Ракитное Белгородской области. По воспоминаниям о. Феодора, особенностью духовного облика о. Серафима была величайшая любовь к людям. Также батюшка рассказывал, что во время проповедей о. Серафим всегда плакал и с ним плакало большинство тех, кто стоял в храме. Проповеди о. Серафим всегда говорил очень тихо и долго, минут 30—40 по времени, и нужно было прислушиваться, чтобы понять смысл. Поэтому в храме во время проповедей старца стояла редкая тишина. Все очень внимательно слушали, и много людей тихонько плакали, как плакал и сам о. Серафим. Сегодня такую обстановку во время проповеди в храме представить практически невозможно, но вот в Ракитном в 70—80-е годы она была. Когда о. Серафим отошел ко Господу (+19 апреля 1982, в Светлый понедельник), о. Феодор не смог приехать на похороны из-за послушаний в Лавре. Но на 9-й день после блаженной кончины ракитянского старца панихиду по новопреставленному при большом стечении народа совершал именно о. Феодор. Сам он очень дорожил памятью о батюшке Серафиме и всегда благодарил его мысленно, что чудесным стечением обстоятельств смог отдать ему последний молитвенный долг в 9-й день его упокоения.

Таковы вехи духовного становления о. Феодора как послушника старцев – от строгого о. Петра до любящего, как мать своих детей, о. Серафима. И в сердцевине этого неразлучно – единомысленные и близкие сердцу о. Тихон (Агриков) и митрополит Сурожский Антоний.

Блаженнейший митрополит Владимир (Сабодан) и лжепатриарх Филарет (Денисенко)

Отец Феодор, будучи насельником Троице-Сергиевой Лавры, периодически ездил на Украину. Еще до избрания владыки Владимира (Сабодана) митрополитом Киевским и всея Украины, архимандрит Феодор был знаком с ним – видимо, со времен ректорства блаженнейшего в московских духовных школах. После появления раскола на Украине, блаженнейший митрополит Владимир пригласил о. Феодора приехать в Киев для духовного общения. Поселили о. Феодора при женском Покровском монастыре, где он во время своего пребывания служил и духовно окормлял тамошних монахинь. Вскоре митрополит Владимир предложил о. Феодору встретиться с лжепатриархом Филаретом с надеждой, что эта встреча как-то подействует на последнего и он вразумится. Вразумления не произошло, но Филарет принял о. Феодора, долго беседовал с ним и сам внешне очень сожалел о том, что на Украине появился раскол. Себя же, по словам о. Феодора, он не считал виновным в раскольничьих действиях. Отец Феодор вспоминал, что Филарет признавался ему, что его заставили пойти по этому пути власти и у него не было другого выбора. Раскол стал в той обстановке, по словам Филарета, меньшим злом: благодаря отделению от Москвы пролилось меньше крови на Западной Украине, вообще конфликты, случившиеся в то время и инициированные украинскими националистами, благодаря выбору лжепатриарха, обошлись не такими страшными жертвами. Сам Филарет, по словам батюшки, еще будучи в должности Экзарха Украины, говорил, что отделенная от Российской Украинская Церковь – это то же, что отломанный от хлебной буханки ломоть. Как быстро засыхает этот ломоть, так и беззаконно отделившаяся Украинская Церковь быстро теряет жизнь и умирает. Эти слова стали в определенной степени пророческими. А последующая история и трагедия человека, которого соборная полнота Русской Православной Церкви лишила всех степеней священства и монашеского звания, а затем анафематствовала, стала горьким их подтверждением…

Служение в храме святой Марии Магдалины (пос. Лоза)

Один из самых значимых этапов служения старца связан с его деятельностью на приходе в честь святой равноапостольной Марии Магдалины в пос. Лоза, который находится в 10 км от Сергиева Посада. Сейчас в Лозе благоустроенный женский монастырь с девичьим приютом, а во время назначения о. Феодора там царила разруха. Назначили туда батюшку служить в 1993-м, и прослужил он там до 1998 года. Место это стало в дальнейшем духовным пристанищем для многих и многих людей, ищущих жизни во Христе рядом с более совершенным христианином. Безусловно, о. Феодор, к тому времени прослуживший в священном сане порядка 40 лет, был таким человеком. Его путь к Богу уже прошел различные испытания, сам он укрепился в вере, и духовная опытность, которая рождается, по словам апостола Павла, от глубокой и действенной веры, способность наставничества во Христе уже стала к тому – лозинскому – периоду служения яркой особенностью облика отца Феодора. Умение прозревать вглубь души и видеть ее подлинное состояние – особый дар Божий, который ниспосылается человеку, прежде всего, за смирение. В данном случае смирение правильно было бы понимать как состояние внутренней примиренности человеческой души с Богом. Состояние умиротворенности в Боге, которым владеет душа наставника, может передаваться его ученикам или вопрошателям. Эта умиротворенность, или «мир Божий, который превыше всякого ума» (Флп. 4:7) и которым владеет старец, передается отчасти и его ученикам. Интересно, что внешне смиренный старец может быть достаточно строг, даже, как кажется со стороны, раздражителен, гневлив, непреклонен. Однако подобные внешние проявления страстей в отношениях старца и ученика в действительности нужны, как правило, для уврачевания души, которой иногда требуется горькое лекарство. Старец может создать условия для роста духовного, в том числе и некими запретами, строгими увещаниями или настоятельными советами, но делает это он только в том случае, когда видит внутренним духовным взором, что душа человека к этому готова и что назначенное для души такое лекарство послужит ее исцелению. С лозинским периодом связано время особенного старческого служения архимандрита Феодора. Именно в Лозу стали приезжать к нему паломники со всех уголков бывшего СССР для встречи с ним как со своим любящим духовным отцом. В Лозе батюшка стал еще больше открыт и доступен, чем ранее в Лавре, для тех, кто нуждался в нем как в пастыре, молитвеннике и духовном руководителе.

В Лозе о. Феодор много трудился не только на ниве пастырства и духовничества, но преуспевал и в трудах хозяйственных, не гнушаясь никакой физической работы. Его можно было увидеть работающим с лопатой или молотком, разбирающим завалы мусора или трудящимся на земле. С самого своего военного детства батюшка был приучен к тяжелому труду ради зарабатывания, как он писал всегда в кавычках, «куска хлеба». Он всегда трудился физически, что-то делал своими руками. Например, уже после Лозы, в Лавре, когда ему запретили ходить на церковные службы (предположительно, это произошло в период 1999—2001 гг., по словам самого о. Феодора, 8 октября, на праздник аввы Сергия, что батюшка расценил как благословение Преподобного), в келье он устроил мастерскую, где собственноручно делал аналои. Но это был не просто труд ради труда. Это было молитвенное делание. Аналои получались простенькие, неказистые, зато очень прочные и, самое главное, молитвенные – располагающие к молитве и духовному чтению. Батюшка эти аналои затем дарил, и мне кажется, что каждый, кто получил когда-то в подарок его руками сделанный аналой, при самом виде этого аналоя не мог не быть вдохновлен к более частой и более ревностной молитве.

Сам старец всей душой любил молитву и богослужение. Во время своего пребывания в Лозе он регулярно совершал Божественную литургию и, по его словам, всегда обязательно говорил проповедь на евангельское чтение или на праздничное событие. Он считал, что проповедовать священник должен непременно и особенно – на литургии. Не важно, сколько людей пришло на службу: два человека или двести человек. На эту тему он часто вспоминал одно из известных ему духовных стихотворений под названием «Ревнителю православия», каждое из рифмованных строк которого заканчивалось призывом «Иди и буди!». И призыв этот относился именно к делу священнического служения и проповеди.

Болезнь и смерть

Многим известно, что на протяжении нескольких последних лет батюшка страдал болезнью ног. Они были отекшие, синие от вздувшихся вен, ходить ему было непросто. Лечился он только природными средствами: пил эвкалипт, натирался мазью из сабельника. Уже, видимо, по старческой немощи иногда впадал в длительный сон. Часто это происходило в бане, куда он ходил время от времени. Распарившись, организм его ослабевал и погружался в сонное состояние, о. Феодор мог находиться в состоянии полудремы в течение нескольких часов. Когда обнаруживали его долгое отсутствие, кто-то из студентов или монахов шел в баню, будил и забирал его оттуда. Но в целом батюшка практически до самых последних дней держался довольно крепко. Резкое ухудшение его здоровья произошло только за несколько дней до смерти. Он слег, перестал есть и пить, сильно похудел и так, в болезни и молчании, скоропостижно перешел в вечность. Отпевание его происходило при немалом стечении народа, основная часть которого – его духовные чада, успевшие приехать с Украины, из Москвы и Подмосковья, из Сибири. Присутствовали также братия Лавры и некоторые студенты семинарии и академии. Отпевание совершали наместник Лавры архиепископ Сергиево-Посадский Феогност (Гузиков) и епископ Серафим (Зализницкий), в схиме Сергий. Ранее схиепископ Сергий возглавлял Белоцерковскую и Богуславскую, а затем Северодонецкую епархии на Украине. С 2007 года почислен на покой и ныне является настоятелем Введенской церкви в Лефортово у Салтыкова моста в Москве. Схиепископа Сергия видели при жизни батюшки в его келье. Отец Сергий Глебов, духовный сын старца, вспоминает: «Я тогда был у батюшки в келье, а его (схиеп. Сергия. – Прим.авт.-сост.) о. Феодор демонстративно держал в дверях, пока я не ушел, – смирял. Вел себя он кротко, и лицо его было очень добрым».

Погребение о. Феодора (фото с официального сайта Троице-Сергиевой Лавры)

Погребение о. Феодора (фото с официального сайта Троице-Сергиевой Лавры)

Похоронили о. Феодора на территории храма Спаса Нерукотворного в селе Деулино Сергиево-Посадского района[4 - Храм этот числится подворьем Лавры.]. Там же похоронены и некоторые другие насельники Лавры: его бывший сосед по келье и смиренный старец схиархимандрит Михаил, иеродиакон Донат, православный мыслитель и преподаватель академии архимандрит Георгий (Тертышников), который, как и батюшка, очень любил и изучал труды святителя Феофана Затворника.

9-й день после погребения старца был днем рабочим, и о. Сергий Глебов отслужил тогда панихиду на его могиле один. Не удостоился батюшка соборной молитвы на своей могилке в этот день. Вспоминается 9-й день после кончины любимого им старца о. Серафима (Тяпочкина), когда панихида прошла при большом количестве верующих. Сложно сказать, с чем это связано. Конечно, много людей хотело бы приехать в этот день, помолиться об упокоении своего духовного отца, но многим не позволили это сделать обстоятельства. Как свидетельствует святой Макарий Александрийский в своем «Слове о исходе души», на 9-й день после смерти душа, рассмотрев обители рая и блаженного упокоения, бывает определяема для обозрения мест мучения грешников и до сорокового дня пребывает там. На 40-й день ведется к Богу для определения места ее временного пребывания до Второго пришествия Господа Иисуса Христа. В 9-й день после погребения отец Сергий молился об упокоении о. Феодора в селениях праведных, молился тогда, когда душа батюшки уже видела эти селения, но готовилась встретиться с «жителями» и иных мест – грешниками и местами их отлучения от Бога. В 9-й день, по Макарию Александрийскому, мы призваны молиться, чтобы душа по предстательству святых и всех девяти ангельских чинов удостоилась милости Божией и Царствия Небесного. Когда-то одна духовная дочь батюшки в своих воспоминаниях говорила, что в Лозе о. Феодор во время трапезы как-то внезапно спросил одного из присутствующих (а там были послушники, трудники, паломники): «Назови точно все чины ангельские!» Никто тогда толком не смог ответить. Я вспоминаю, что такой же вопрос он неоднократно задавал и в последние годы, обращаясь к приходящим в его келью в Лавре. Для о. Феодора это была живая тема, он наизусть знал эти чины и, постоянно их вспоминая, молился им. Но, похоже, и свои девятины отхода в вечность он остался фактически один на один и со своим этим вопросом, и с ангельскими чинами. Зато на 40-й день приехало много людей, служили панихиду, молились, и настроение было пасхальное, радостное. Тот день, в который определяется человеку временная его участь до Страшного всемирного суда, для духовных чад стал праздником упокоения старца в Боге. Возможно, ангелы за обращенные к ним любовь и благочестивое почитание приняли в преддверие райских обителей ученика Христова и послушника Сергиева, принявшего на себя некогда образ ангельский и сохранившего его.

После похорон над могилкой о. Феодора был установлен деревянный крест, который впоследствии был заменен на гранитный. Могилку постоянно посещают духовные чада батюшки, а паломники едут сюда молиться и часто оставляют у березки рядом с могилкой записочки со своими просьбами. Похоже, что на многие свои прошения они получают ответ и молитва их к Богу через посредничество о. Феодора бывает услышана. Ведь записочки эти не иссякают, а значит, у людей есть доверие к молитвам почившего старца, и эти молитвы им помогают. Иначе, думаю, не было бы ни этих молитв, ни записок с прошениями.

Гранитный крест на могиле о. Феодора (фото из личного архива о. Сергия Глебова)

Сережа

Весть о тяжелой и практически неизлечимой болезни студента Московской духовной семинарии Сергея Коваленко пришла ко мне абсолютно неожиданно. С Сережей, как его называли многие, мы познакомились еще в Сумах и именно от него я впервые узнал об о. Феодоре. Сам недавний выпускник Курской семинарии, я нес тогда в Сумском пастырско-богословском духовном училище послушание библиотекаря и по роду своей деятельности общался с воспитанниками. Сергей Коваленко был из благочестивой семьи. Родился он 25 сентября 1977 года в поселке Краснополье Сумской области. Мама его (набожная женщина) воспитала сына в вере и церковных традициях благочестия – так же, как и других своих детей. К сожалению, судьба двоих из них сложилась трагически. Одна младшая сестра Сергея, Наташа (была на 2 года младше его), умерла от почечной недостаточности, и от этой же болезни через несколько лет умер Сергей. Вторая младшая сестра – Ксения, которая тогда была совсем маленькой девочкой, сейчас, слава Богу, выросла, жива и здорова, учится в Сумском национальном аграрном университете.

Студент МДАиС Сергей Коваленко (2004 г.)

В Сумское духовное училище Сергей Коваленко поступил, не попав в армию. По воспоминаниям сестры Сергея Ксении, он очень хотел пойти служить, но во время медосмотра на призывном пункте заразился болезнью Боткина, и в итоге его а армию не взяли. Будучи воспитанником училища, он был одновременно иподиаконом у тогдашнего епископа Сумского и Ахтырского Иова (ныне – епископ Каширский, Управляющий Патриаршими приходами в Канаде). Часто с владыкой он ездил служить по городским и сельским приходам, но в учебе старался не отставать, учился хорошо. Собственно, стремление и способности к учебе, а также внутренняя дисциплина позволили ему отлично окончить духовное училище в Сумах и поступить на 1-й курс Московской духовной семинарии. Я тогда уже учился на 2-м курсе академии, куда тоже поступил из Сумской епархии, и так же, как Сережа, – по благословению владыки Иова. Еще в Сумах, в общей студенческой келье, я увидел прикрепленную к стенке над кроватью фотографию радостного седовласого старца в стареньком сером подряснике, с лопатой в руках. По-видимому, его сфотографировали во время короткого перерыва в работе. Уже позже я узнал, что это была фотография, сделанная в пос. Лоза Сергиево-Посадского района, где батюшка молился и работал на восстановлении храма святой равноапостольной Марии Магдалины. Увидел я эту фотографию и сразу проникся к изображенному на ней престарелому монаху каким-то родственным чувством. Мне показалось, что я его очень-очень давно и хорошо знаю. Будто этот старец – мой родной и любимый духовный отец. Уже позже, когда я встретился с отцом Феодором в реальной жизни, я только убедился в подлинности тогдашних своих чувств и переживаний. Сам о. Феодор не считал меня своим духовным сыном. Более того, обладая отличной памятью (в чем я неоднократно убеждался лично) о. Феодор «забывал» мое имя и переспрашивал, как меня зовут. Может быть, он делал это намеренно с определенной духовной целью. Но, возможно, он просто не мог упомнить по именам всех, кто окружал его, помнил лишь особенно близких духовно или тех, кого знал многие годы. Вообще, он, кажется, никого не записывал в свои «духовные чада», а наоборот, говорил по этому поводу: «Я бездетный, у меня детей нет». Но, несмотря на это, я сам, как, полагаю, и многие другие люди, встретившие о. Феодора в своей жизни, стал считать себя его чадом духовным, а сам старец никого не отвергал, совершая свое служение духовного отца и наставника.

Но вернусь в Сумы. Фотография на стенке принадлежала студенту Сереже Коваленко. Узнав об этом, я нашел Сережу и начал его расспрашивать, кто это изображен у него на фотографии. Оказалось, что это «батюшка Феодор, который живет в Лавре». С того момента мы, можно сказать, и подружились с Сергеем (хотя у нас не было никогда какой-то крепкой дружбы, но отношения стали как бы родственные, братские) – отец Феодор нас познакомил и подружил. Вообще, как часто бывает у настоящих духовников, а у о. Феодора это было однозначно – многие из тех, кто его знал, кто приезжал к нему издалека или посещал его в лаврской келье, – все становились как бы братьями и сестрами. И сейчас, спустя несколько лет после смерти отца Феодора, это родство не пропало, а в некоторых случаях стало даже крепче…

После такого моего знакомства со старцем по фотографии, зародилась у меня мысль поступить на обучение в Лавру и лично познакомиться и пообщаться с увиденным мною на фотографии лаврским батюшкой. Учиться в Лавру и к о. Феодору мечтал поехать тогда и Сережа, который его лично уже знал. В итоге мы оба в скором времени стали воспитанниками московских духовных школ и поселились, как это принято говорить, в «большой келье Преподобного аввы Сергия, игумена земли Русской». Убежден, что произошло это чудо (а иначе как чудом назвать поступление в лаврскую семинарию или академию я не решаюсь) в том числе и по молитвам старца Феодора, к которому и я, и Сергей ходили за благословением на поступление.

Во время учебы мы с Сергеем пересекались нечасто – в основном, в какое-то свободное от учебы или послушаний время, на трапезе и, конечно же, в келье о. Феодора, куда многие из нас, студентов, ходили читать книги или помогать делать аналои. Получается, у батюшки среди студентов была целая куча «келейников», которые могли исполнить любое послушание, выполнить любую просьбу. Но сам о. Феодор, который привык всю жизнь до устали и трудиться, и молиться, никогда не злоупотреблял этой возможностью. Я бы сказал, что он больше помогал нам, чем мы помогали ему. Сам же он терпеливо и смиренно нес свой крест болезней и многоразличных скорбей, показывая пример крестоношения всем остальным. Вообще, относительно своих посетителей он неоднократно говорил: «Я никого не зазываю и никого не отгоняю». Такое вот средневзвешенное, мудрое решение. Думаю, оно помогало старцу держаться независимо, несколько отстраненно от эмоций посетителей, а также в определенной степени исключить проблему мироносничества и ложного преклонения перед духовным лицом, существующую в нашей церковной среде. Однако некоторая отдаленность старца и его ровное отношение ко всем отнюдь не исключало подлинного духовного сопереживания человеку, вовлеченности старца в те проблемы (будь то проблемы духовного или социального порядка), с которыми к нему приходили люди. У о. Феодора был дар христианской любви, и этим многое определялось в его отношениях с теми, кто так или иначе с ним соприкасался в своей жизни. Не имея подлинной любви к Богу и людям, он не смог бы оказать такое возрождающее действие на жизни людей, о чем свидетельствуют сами эти люди. Также он не смог бы оставить о себе и памяти как о подлинном духовном наставнике и вселюбящем пастыре и отце…

Дальнейшая судьба Сережи сложилась, с одной стороны, трагически, а с другой – выявила крепость его веры и показала великую любовь Божию к нему. Этому благочестивому человеку во время учебы его в Московской духовной семинарии была послана тяжелая болезнь как испытание его веры в Бога, веры в жизнь. Удивительно, но и то и другое у него сохранилось в течение всего времени болезни. Совет о. Феодора терпеть болезнь и не стремиться к операции он воспринял, мне кажется, с самой что ни на есть детской верой в Бога и абсолютным доверием к своему духовному отцу. Он понимал, что, возможно, болезнь окончится смертью и что эта его болезнь есть начало подготовки к уходу в вечность, но эти тяжелые думы воспринимал спокойно, полагаясь во всем на Христа, на помощь Божию и преподобного Сергия. Именно такой настрой, полагаю, в итоге и помог ему претерпеть тяжелые предсмертные страдания, а затем встретить и саму смерть. Так получилось, что, даже имея все финансовые возможности для того, чтобы провести операцию в Москве (а семинария смогла тогда собрать на операцию Сергею всю необходимую сумму, исчисляемую десятками тысяч долларов), технически ее подготовить и провести не удалось. Тяжело больной Сергей был сначала вынужден уехать к себе домой в Сумскую область – его, как иностранного гражданина, оперировать в Москве отказывались, – а затем, когда все же появилась возможность эту операцию в Москве провести, то в связи с резким ухудшением состояния здоровья его уже невозможно было с Украины транспортировать. Он умер у себя на родине, в Сумах, находясь на искусственной почке. Организм не выдержал гемодиализа. Но душа Сергея, как свидетельствуют близкие люди, посещавшие его в больнице, была крепка надеждой и верой. Те, кто был на отпевании Сергея, могли бы засвидетельствовать и о том, что лицо его, лежащего посреди церкви в гробу, выглядело просветленным. Страдания, которые он переносил с верой и молитвой в последние дни своей жизни, покинули его, а на лице был запечатлен покой и тихая радость. Он лежал в гробу и улыбался, будто, уходя из этого мира, он встретил своего любимого Господа лицом к лицу и возрадовался духом в этой долгожданной встрече. Улыбка на Сережином лице как бы сохранила для нас миг этой Встречи как свидетельство слов Господа Иисуса Христа: «Слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь» (Ин. 6:24).

«Войны не будет!»

Эта книга должна была выйти еще до начала трагических событий на Украине 2014—2015 годов. Что-то этому помешало. А когда началась гражданская война и кровавый геноцид русского и украинского народа, работа над книгой как абсолютно мирным проектом вынужденно прервалась. Такой паузе поспособствовал и еще один факт. Приблизительно в 2004 году, когда к власти на Украине пришли «оранжевые», многие православные украинцы подозревали и чувствовали, что на Украине скоро может начаться гражданская война. Уже тогда на западе страны пытались вновь захватывать храмы, угрожали монахам Почаевской Лавры, и вообще в стране появились страхи новых гонений на Православие, войны против всего русского, русскоязычного, «москальского». Тогда же, в «посторанжевый» период, появились законы о запрете русского языка, начались закрытия русских школ, запреты русскоязычных программ в официальных теле- и радиоэфирах. В целом была достаточно накаленная обстановка. Я тогда учился в Лавре и как-то пришел к о. Феодору и высказал ему опасения людей о войне между Россией и Украиной (именно из-за новых властей Украины, которые тогда уже начинали говорить о России как о своем заклятом враге), на что батюшка очень твердо и громко произнес: «Войны не будет, войны не будет!» Тогда эти слова успокоили и быстро забылись. Действительно, войны никакой не случилось. Но когда зимой 2014-го произошел государственный переворот в Киеве, а затем полилась кровь в Одессе, Мариуполе, на Донбассе, эти слова отчетливо вспомнились. И фактически заморозили работу над книгой. Я никогда не считал батюшку неким «прозорливым старцем», вещающим о судьбах мира, но очень хотелось, чтобы в таком важном вопросе, как отношения между Россией и Украиной, в вопросе мира между нашими народами он не ошибался. До того времени я не помнил, чтобы какие-то оснополагающие вещи, о которых говорил о. Феодор, не сбывались в том ключе, в каком он их раскрывал. А тут… Неужели батюшка все-таки ошибся в своем слове? И только спустя год или даже полтора после начала украинской трагедии я по-новому услышал сказанные про Украину слова. Точнее, я нашел другие его слова, развеявшие все мои сомнения, слова обнадеживающие и жизнеутверждающие. Это слова о том, что Украина и Россия воссоединятся. Да, войны между нами не будет. Это невозможно. Будет – воссоединение. А войны не может быть по определению. Не могут быть посланы два братских народа, а по сути – один и тот же разделенный народ, убивать друг друга, как бы сильно кому-то этого ни хотелось. Та война, которая началась в наши дни на Украине – это не война между двумя государствами и двумя народами. Это война граждан Украины, часть из которых одурманена прозападной пропагандой и глубоко губительными идеями украинского национализма. Под воздействие этой пропаганды подпали и русские люди, исповедующие каноническое православие. Вряд ли отец Феодор мог предполагать и прозревать ту страшную трагедию, очевидцами которой являемся сегодня все мы, он говорил только о мире между нашими народами. Более того – о воссоединении наших народов. Точнее, одного разделенного русского народа. Батюшка искренне считал себя (хотя сам родился на Украине) русским человеком и говорил, что вообще украинцев нет, а есть русские люди. «Все мы русские», – вот его слова. Так что говорил о. Феодор о той большой войне между нашими странами, которой нет и быть не может. Наоборот, русские – единственные, кто помогает спасти нынешних украинцев, а по факту русскоязычное и мировоззренчески русское население современной Украины от гибели и вымирания, от геноцида и произвола постановочных властей в Киеве. Сегодня Россия ведет войну не против, а за Украину. Если смотреть оптимистично, то впереди – воссоединение нашего народа. По мнению старца Феодора, оно обязательно случится. И хотя дается оно, как мы видим, большой кровью и горем, но это значит, что и единство будет тем крепче и сильнее, чем сильнее страдание народное. Теперь в это новое единство русское лично я безусловно верю.

Архимандрит Феодор о своей семье[5 - Грамматика оригинала большей частью сохранена. В текст внесены лишь незначительные изменения.]

(рукопись, расшифровка)

Страница 1

Дополнение к вышесказанному об отце моем Данииле Васильевиче и моей семье. Отец – сын крестьян этого же села, Василия Агафоновича, в последнее время жизни перешедшего из крестьян в разнорабочие фабрики. Мама (бабушка о. Феодора. – Прим. авт.-сост.) – крестьянка Варвара Даниловна. Любила трудиться и до самой смерти переходила на работу и помощь: то к своему старшему сыну Роману, то к дочери Параскеве. Она единственная из большой семьи оставшаяся в живых и ныне находящаяся в болезненном состоянии, имея от роду 85 лет… Живет на нашей улице одна.

Страница 2

Муж тети Паши – мой крестный отец. На 3-й день после смерти моей матери Зинаиды в последний раз посетил нашу хату при поминовении нов. Зинаиды и, простившись со мною, той же ночью от паралича скоропостижно перешел в другую жизнь. Преставился 17 октября сего 1990 года рано утром, не успев получить последнего напутствия на вечную и бесконечную жизнь. Подай, Господи, ему добрую и вечную память и со святыми упокоение. Имя ему Илия. Он хотя и безразличен был к вере, но мирен, кроток – не пил и не курил.

Страница 3

Мать моя – нов. Зинаида была дочерью кулака и больной от юности матери (моей бабушки Ольги Кирилловны), которая была больна ревматизмом всех суставов, последнее время жизни неподвижно лежала на постели в течение 10 лет. Скончалась от болезни, голода и холода во время немецкой оккупации и пережитков войны весной 1944 года и погребена – за неимением возможности быть отнесенной на кладбище – в своем саду, который после суда над родителями был отобран активистом. Кресты-памятники порублены вместе с… (далее неразборчиво)

Страница 4

…а могилы сровняны с землею. Отец матери Симеон Максимович был зажиточным крестьянином, имел 25 десятин земли и обрабатывал ее без наемного труда – со своей семьей. Умер после раскулачения мученически, от голодной смерти, в чужом доме – ранней весной 1933 года.

Отец Даниил Васильевич с 14-летнего возраста пошел в наймы и работал разнорабочим: грузчиком и плотником в шахтах Донбасса, на заводах – сахарном и спиртовом – в своей деревне. Перед В. О. войной и до оккупации – на Станции г. Сумы в Стецковской от завода экспедиции и пользовался мизерным…

Страница 5

…заработком как грузчик. За простой и безработицу между разгрузкой вагонов и переправкой сырья на транспорте в спиртзавод иногда по целому месяцу не получал ни одного рубля, ожидая прибытия очередных вагонов для разгрузки. Во время войны погружал и отправлял детали заводов и ценности города и своего завода в тыл фронта, сохраняя достояние страны от похищения оккупантами. На той же экспедиции находился до самой оккупации фашистами Сумской области и станции (далее неразборчиво).

Страница 6