Дурная кровь

Мужчина осторожно, чтоб тоже не увязнуть вместе с Кауркой, развернулся. А Талла, хитро сверкая глазищами, вытянула руки, позволяя себя спасти. Верд вздёрнул её за ворот душегреи, пуговицы пугающе затрещали, но выдержали.

– Не бей больше лошадку, – велела колдунья, старательно копируя интонации хмурого спутника. Словно переспорила, убедила чурбана в своей правоте. Верд приподнял брови и помог нахалке, перекувырнувшись в воздухе, снова нырнуть в сугроб. На этот раз наверху остались тонкие ножки и валенки, доверху набитые снегом.

Вдругорядь умостившись на лошадиной спине, Талла отчётливо простучала зубами:

– Ладно, поняла. Ты главный. Но Каурку всё равно не обижай.

Охотник с трудом пересилил себя и не отправил колдунью доучивать урок. Впрочем, колотить кобылу он всё равно не собирался: чать, не один день ей ещё везти поклажу.

Что девчонку нужно хорошенько приодеть в дорогу, Верд понимал, ещё только выезжая с ней из деревни. Но искать подходящие для верхового сапоги и плащ, защищающий от непогоды почище медвежьей шкуры, – дело долгое и хлопотное. Колдунья могла решить, что рисковое путешествие такой мороки не стоит, передумать. Теперь ей деваться некуда. Стало быть, можно отовариться в селении, примеченном загодя. Местечко немалое, жители ажно собственный храм заложили. Найдётся и торговец, и работа, чтобы товар оплатить. Да и ночевать в лесу в такую стужу, какую обещало чистое, искрящееся небо, удовольствие сомнительное. Поэтому охотник, не задумываясь, свернул туда, откуда паутинами тянулся дым из труб.

Вовремя, надо признать. Колдунья ёжилась, неосознанно плотнее прижималась к спутнику, дышала на озябшие пальцы.

– Не сдохни мне тут, – предупредил охотник, насильно надевая на её тонкие рукавички свои: тяжёлые, огромные, хоть сразу две кисти засунь!

– Мне не холодно! – попыталась возразить Талла, но тут же получила болезненный щелчок по пунцовому кончику носа.

– Поговори ещё – мигом в сугроб полетишь!

Каурка, больше всех утомившаяся за день, скептически покосилась на наездника. Копытная взяточница с ходу сообразила, что девчонка не скупится ни на ласку, ни на угощение, может втихаря сунуть сухарик под нос или вкусно поскрести у челюсти. А потому между суровым мужиком и ласковой девчушкой не выбирала. Якобы случайно она припала на задние ноги аккурат в тот момент, когда Верд отпустил поводья. Талла ухватилась за шею и удержалась. Охотник кубарем свалился на землю под ехидное ржание, мгновенно сменившееся выражением преданности на морде.

Задумчиво почесав отбитый зад, Верд изрёк:

– Не бить лошадку, говоришь? Я не буду её бить. Я её мяснику продам.

– Она просто устала!

Каурка непонимающе и подчёркнуто искренне взмахнула ресницами. Переступила на месте и повернулась к отряхивающемуся хозяину, чтоб тому удобнее было забираться обратно.

– Нет, спасибо. Дальше я пешком. – Мужчина легонько шлёпнул мерзавку по морде и оставшуюся версту шагал сам, втайне с огромным наслаждением разминая затёкшие ноги и место их соединения.

Без Верда Талла постоянно съезжала то на одну, то на другую сторону седла, не дотягивалась до стремян и так страдальчески кривилась, что и Каурка могла обзавидоваться. Последняя то и дело виновато тыкалась носом в плечо хозяину, но тот не оборачивался.

– Ну Ве-е-е-ерд! Ну я же соскальзываю! Ну мне холодно одной! – Девчонка болтала ногами, отчего держалась на лошади ещё менее крепко.

– А ты пробегись – мигом согреешься.

Шутки шутками, но Верд не просто так усадил колдунью всем на обозрение. Не шибко хорошо лишний раз привлекать внимание, того и гляди королевские прихлебатели явятся. Ну да от Больших Храмовников до короля ещё попробуй доберись. Пока весточка дойдёт, их с Таллой уже и след простынет. Ну и, сказать по правде, в сёлах никто особо королю не докладывает. Всяко магическая помощь здесь и сейчас ценнее, чем благодарность от правителя когда-нибудь потом. А то ещё и по шее схлопотать можно за недостаточную расторопность: как так, дурная в селение заглянула, а вы её не задержали, в погребе не заперли? Не дело! Потому охотник не волновался, а, напротив, демонстрировал добычу всем и вся, придерживая Каурку за повод и неспешно пересекая деревню. Пока прошли от тяжёлых, но настежь распахнутых ворот до храма, блестящего от облепившего камни инея, Верд уже приметил трёх или четырёх особо заинтересовавшихся товаром людей. Глядишь, не только на тёплую одежду заработать удастся, но и про запас чего оставить.

– Как посмело ты, наглое, неугодное богам отродье, войти в ворота славного селения?!

Из храма, смешно шаркая пушистыми тапочками, прикрыть которые у рясы недоставало длины, выскочил сначала живот, а потом и сам служитель. Не решившись соступить с порожка на неубранный покамест снег, он одёрнул передний край одеяния, дабы спрятать непотребство, но ткань сразу же снова собралась складками у брюха и обнажила обувку. Служитель принял позу оскорблённой невинности, заломив руки и отставив носок одной ноги, и обратился к небу:

– Бог с Ножом, оградитель и защитник, как ты допустил подобное святотатство? Колдунья, противная тебе, вошла в наш благословенный дом…

– Так у вас же ворота не заперты, – обезоруживающе улыбнулась Талла.

Толстячок недовольно зыркнул в сторону хамки, посмевшей нарушить его аудиенцию с богами, и продолжил играть на публику, коей собралось уже немало:

– Бог с Ключом, покровитель и кормилец, неужто жертв и молитв оказалось недостаточно? Ты решил испытать нашу веру, приведя в святую обитель эту противную тебе тварь?

– Но-но, – негромко, но веско вставил Верд.

– Эту дурную кровь, – поправился служитель.

Толпа, с большим интересом наблюдавшая за началом представления, сообразила, что ничего нового не услышит, и начала многозначительно безмолвствовать, зябко переминаясь на месте.

– Господин Санторий, – робко донеслось из задних рядов, – а мы сегодня линчевать дурную девку будем?

Патетично возведённый к небу взгляд оратора метнулся к Верду. Охотник осклабился и сложил руки на груди: линчевать, говорите? Ну-ну, попробуйте. Служитель равнодушно передёрнул пухлыми плечами и вернул взгляду праведную затуманенность:

– Разве имеем мы право судить тех, кого боги покамест не успели покарать? Разве Богиня с Котлом не завещала всем и каждому…

– Тогда мы пойдём, пожалуй, – заключила толпа. – Холодно. Да и вечерять пора. Помнится, господин Плессий нас по морозу не созывал…

– Грешники! – Короткий палец ткнул в самую гущу скопища. – Господин Плессий был слаб духом! И ваши слабости поощрял! Проповедь очищает, готовит ко встрече с богами, а вы предпочитаете пище ума животную трапезу?!

– Отчего ж токмо животную? – резонно возразил народ. – Мы и растинтельную того… В общем, пойдём мы, господин Санторий. Не обессудьте. Завтра с самого утречка вашу проповедь и послушаем. Небось не устареет.

Ещё с минуту служитель пучил глаза и возмущённо тыкал перстом в безоблачное небо, откуда почему-то не спешили спускаться и карать неразумную паству (а заодно вознаграждать верного слугу) терпеливые боги. Поэтому перст переместился чуть правее, чтобы указать на грудь хмурого мужика со шрамом, перечёркивающим добрую половину лица.

– А вы, проклятые Тремя глупцы… – начал служитель столь же вдохновенно, но мотнул головой, перестраиваясь, и закончил буднично и вполне доброжелательно: –Зашли бы внутрь, а то я уже пяток не чувствую.

Верд не заставил просить себя дважды. Только спихнул с седла колдунью и вручил вертящемуся рядом мальчишке-конюху повод Каурки. Пацан протянул обветренную ладонь, и охотник с готовностью пожал её. Мальчишка растерянно уставился на руку, в которой, как ни крути, не появилось ни монетки.

– Сделаешь всё как надо, получишь вдвое больше обычного, – предупредил охотник. – А увижу, что схалтурил… – Верд криво улыбнулся, чем сразу же добавил халтурщику трудового энтузиазма.

Забрав поклажу, охотник наконец позволил себе, а заодно окоченевшим Талле и Санторию спрятаться от холода в храме.

– Проклятый Тремя глупец ещё не решил начать праведную жизнь и посвятить себя служению высшим силам? – торопливо, приплясывая от холода, уточнил толстячок.

– Может, как-нибудь потом, Санни.

Верд бросил на пол сумки и с готовностью раскрыл объятия.

– Вот и чудненько, а то я поставил греться вино, как только увидел тебя из окна.

Благочестивый служитель храма по-дружески облапил гостя и не иначе как при помощи колдунства достал из рукава аккуратненькую, но вместительную фляжку. Приложился, сыто крякнул и пустил по кругу.

– Тоже мне, слуга богов, – усмехнулся Верд, внося посильную лепту в уничтожение греховной жидкости.

Талла со всей внимательностью досматривала рясу служителя, выясняя, откуда возникла и куда исчезла фляжка, а главное, как под тканью уместилось блюдо с наскоро нарезанными бутербродами. Последнее делала, уже снимая пробу с яства, дабы удостовериться, что коварный служитель не обманул её зрение.

– Божественное чудо, не иначе, – пришла к выводу колдунья.

Храм оказался хоть и здоровенным, но на три четверти заброшенным. Санни заботливо вручил гостям веник, чтобы отряхнуться от снега, после чего ещё долго петлял тёмными коридорами, прежде чем вывести в просторную залу с приторным запахом благовоний.

Лица Троицы Богов на многочисленных гобеленах, закрывающих трещины в каменной кладке, выражали тщательно скрытое раздражение и чётко отмеренную безмятежность. Ключ, Нож и Котёл в алтаре, которым полагалось бы сиять золотом, мерцали тускло, едва ловя отражение свечей.