Пулеметчик
– Это как?
– Упрощая – между смертью десяти человек и одного надо выбирать смерть одного. Между смертью ребенка и мужчины надо выбирать смерть мужчины.
– Хм, – Медведник задумался, что-то посчитал и вдруг ернически спросил: – А если надо выбрать между смертью десяти мужчин и других десяти мужчин?
– А вот за такие вопросы Будда Шакьямуни просто давал ученику затрещину, – мы посмеялись, и я скомандовал: – Иди, собирайся, завтра придут инструкции, куда и как нам ехать.
Утром на центральной почте Лиона я получил телеграмму до востребования «предъявителю банкноты в пять франков с номером 927D619» с указаниями о встрече в Гамбурге. Еще была телеграмма мне лично, в которой отправитель просил заехать «к нашему французскому другу в Баден, живущему по тому же адресу». В дорогу мы двинулись разными путями – Егор через Париж и Брюссель, я же вдоль Рейна и далее на Бремен.
Баден покамест не имел двойного наименования, и при необходимости отличить его от прочих Баденов добавляли «который в Бадене», имея в виду одноименное герцогство. Курортный городок невдалеке от Рейна, за которым лежал оттяпанный у французов Эльзас, населения на глаз тысяч двадцать, обстоятельная германская архитектура, павильоны термальных источников, пансионаты и санатории на любой вкус и частные виллы самых богатых курортников. И очень много, по сравнению с другими городами, русских – чем-то это место нашей элите и писателям полюбилось, ездить сюда считалось престижно. От вокзала до главной почты буквально под стенами Нового замка (ну как нового… лет пятьсот ему было точно) я добрался после неспешной часовой прогулки, предъявил все ту же пятифранковую купюру, удостоился не слишком приветливого взгляда и явно дежурной улыбки почтового служащего – видимо, французов тут не жаловали – и получил письмо и телеграмму.
Савинков просил наведаться в один из санаториев и забрать там для перевозки в Гамбург небольшую посылку.
Хм. Вообще-то, мы старались как можно реже использовать личные контакты, тем более было неправильно поручать такое дело жившему легальной жизнью человеку, а посылку можно было отправить и по почте, но в телеграмме присутствовал код «непременно», и я двинулся по улочкам Бадена искать санаторий доктора Штакеншнейдера.
По указанному адресу за невысоким каменным заборчиком в половину человеческого роста, кое-где увитого лозой, быстро нашлось солидное здание с просторной застекленной верандой. Вокруг в ухоженном саду с оранжереей гуляли, сидели в шезлонгах или передвигались на колясках в сопровождении санитаров или родственников пациенты. Я прошел в дом и передал фройляйн в униформе медсестры просьбу увидеть семейство Желябужских (вот будет номер, если это Мария Андреева, Желябужская по мужу) вместе с нашей «опознавательной» визиткой. Пока ждал, поставил саквояж на подоконник, разглядывал сад и соображал, можно ли каким-то образом усилить защиту таких карточек – они были на разные фамилии, но непременно вроде Кузнецов, Смит, Коваль, Эрреро, Голдшмидт и тому подобные, в адресе обязательно должны быть некая улица с цветочным мотивом и цифра 5. Пользовался им только ограниченный круг надежных и неоднократно проверенных лиц, но все равно набор признаков приходилось время от времени менять, вот я и думал, что еще можно воткнуть на такую карточку, на нынешних-то пока и телефонов не было, а многие вообще ограничивались только именем и фамилией.
– Добрый день, чем обязаны? – раздался за спиной женский голос, от которого у меня пошли мурашки по всему телу. И я обернулся, уже зная, кого увижу.
Наташа вспыхнула и отстраненно выставила было вперед ладонь, но прервала жест на середине, а у меня в горле застряли слова пароля. В опустевшей вмиг голове крутилось только негодование в адрес Савинкова – вот же черт заботливый, устроил встречу!
Так мы и стояли несколько секунд, пока я не шагнул вперед и не взял ее за руки.
– Здравствуй, Наташа.
– Зачем… Зачем вы…
– Здесь красивая местность, – произнес я слова пароля, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
Ее голубые глаза раскрылись еще шире, и после паузы она выдохнула отзыв…
– Господи, Михаил Дмитриевич, вы от Крамера…
Я чуть было не распустил павлиний хвост и не брякнул «Нет, это Крамер от меня», но вовремя прикусил язык и просто кивнул.
Да, за лето Гермиона сильно изменилась. Из девчонки восемнадцати лет Наташа расцвела в роскошную молодую женщину с ярко-голубыми глазами, пухлыми губами и умопомрачительной фигурой – готов биться об заклад, что она, как и многие прото-феминистки, не носит корсет.
Стоп, стоп, нельзя, не думать, не думать о ней в нижнем белье, сносит крышу, думай о чем угодно, хоть о белой обезьяне, но только не об этом!
Мы прогуливались в парке около термальных источников, и Наташа рассказывала, что произошло с момента нашего столь неожиданного расставания. Поначалу родители упекли ее в имение, но после нескольких скандалов с ее стороны и видя, что я веду себя вполне подобающим образом, начали думать, а не отправить ли проблемное чадо на учебу куда подальше, и для начала перевезли Наташу в Северную столицу. Там она встретилась с Сергеем Желябужским, студентом Технологического института. Сергей обладал рядом весьма полезных в той ситуации достоинств – происходил из старинной дворянской семьи, был обеспечен, участвовал в подпольном кружке и, что было частым делом в сыром Питере, болел туберкулезом, который собирался лечить на немецких курортах. Идеальная кандидатура для фиктивного брака, ведь незамужнюю девицу без сопровождения родителей выпустить за границу никак невозможно. Венчались молодые люди не то чтобы тайно, но родителей поставили перед фактом, и тем не оставалось иного, как отпустить их в самостоятельное плавание. Пункт назначения определился сам собой: Сергей – пациентом в Баден, Наташа – вольнослушательницей в Гейдельберг, на факультет медицины и биологии, всего в ста верстах. При работающих с немецкой педантичностью железных дорогах всего два часа пути, которые можно с пользой потратить на чтение учебной литературы. Так она и каталась на занятия и обратно, тем временем герцог Баденский разрешил обучение женщин в университетах. И студентка медицинского факультета уже с полным правом помогала усилиям врачей в санатории выходить Сергея, но лечение явно не удавалось.
О моих легальных делах она более-менее знала, я добавил лишь некоторые детали. Например, чтобы развеять сомнения о том, сможет ли она работать в России по специальности, рассказал о знакомстве с доктором медицины Верой Гедройц – она рулила больничкой Мальцовского цементного завода под Калугой, где фирма Александра Вениаминовича Бари должна была строить цех и куда несколько раз пришлось мотаться на обмеры и привязки.
Разговором и вообще возможностью побыть наедине (редкие гуляющие в парке не в счет) мы увлеклись настолько, что даже не обратили внимания на быстро потемневшее небо. Внезапно налетевший дождь застал нас врасплох, вдали от беседок и павильонов, куда попряталась публика, оставив нас совсем одних.
Мы пытались было укрыться под Наташиным зонтиком, но стремительному летнему ливню это была не помеха, и пришлось бежать до ближайшего большого дерева.
Сухого места под развесистым грабом было мало, и мы встали вплотную друг к другу. Наташа держалась за мое плечо, ее шляпка сбилась набок, я медленно полуобнял ее за талию и прижал к себе так, что наши мокрые лица почти касались, и осторожно снял губами каплю с ее виска.
Потом вторую.
Третью.
Она прикрыла глаза и лишь немного поворачивала голову под мои все более настойчивые касания. А когда на ее лице не осталось больше капель, я наклонился к розовой мочке уха.
Наташа всхлипнула, уперлась в меня руками и слабым голосом сказала:
– Дождь кончился. Надо идти.
Я никак не мог остановиться.
– Надо идти, нас увидят… – нерешительно прошептала Наташа.
– Да и черт с ними… – ляпнул я не подумав.
– Будет скандал… – уже настойчивей сказала она.
– Да, идем, – я с трудом оторвался от нее, проклиная викторианские условности и чувствуя, что у меня подгибаются от волнения ноги.
За всеми этими внезапными встречами и разговорами мы забыли о посылке и оставленном в санатории саквояже, и пришлось возвращаться, да и Наташе надо было переодеться. Я ждал ее в саду, когда она вышла в клетчатом платье с небольшим свертком в руках и решительно взяла меня под руку.
– Проводите меня домой.
– Разве ты живешь не здесь? – удивился я.
– Нет, на соседней улице, санаторий только для пациентов, мне только разрешают держать тут некоторые вещи.
И мы снова двинулись по улочкам Бадена до небольшого домика, утопающего в зелени и цветах. Благообразная старушка в опрятном переднике, возившаяся около розового куста, поздоровалась с «фрау Натали», провела по мне взглядом, в котором сверкнула веселая искорка, и вернулась к своим занятиям.
– Я снимаю половину дома, во второй живет фрау Эмма, она же убирается и готовит.
– Покажи мне домик, – я уже знал, что сегодня я отсюда не уйду, и по туману в ее глазах понял, что она тоже это знает.
– Тише, – сказала она, – тише.
И я снова поцеловал ее в глаза, потом в губы, потом в шею и дальше, дальше, дальше вниз.
– Я тебе нравлюсь?
Господи, девочка, да что же ты спрашиваешь… пшеничные волосы, глаза, губы, талия, бедра…
– Очень.
– Я худая, да?
О господи. Это вечное – даже самая первая раскрасавица обязательно придумает себе изъян и будет из-за него комплексовать.
– Ты идеальна, – и я ни капельки не соврал, с ее ногами можно было свести с ума всю Москву моего времени.
– Ты обманываешь…
Я просто поцеловал ее. Долго, очень долго, затем медленно оторвался, а ее руки гладили меня, будто она была слепой.
– Миша, пожалуйста… Пожалуйста… – и снова мы целовались, скидывая с постели снятую второпях одежду. И снова гладили друг друга нежно и медленно, и ее грудь прижималась ко мне, и ее длинные волосы умопомрачительно пахли молодостью, и мы сплетались и расплетались, и раскачивались и вскрикивали, пока все внутри не сжалось и все тело не полыхнуло жаром.
И мое сердце остановилось, мое сердце замерло…
Лето 1902
Надо мной в утреннем полумраке плавал беленый потолок с балками, и даже на какое-то мгновение показалось, что я в том шале в Кицбюэле, куда меня как-то раз вытащили кататься на горных лыжах.
Но слева повернулась во сне и закинула на меня ногу Наталья, и все мысли о XXI веке из головы вышибло…
Оторваться друг от друга мы смогли только после того, как к нам постучалась фрау Эмма и насмешливым голосом через дверь сообщила, что оставит завтрак на двоих на столике. И надо было вставать и ехать в Гамбург, черт бы его побрал. Будь я в своем времени – дозвонился бы, послал эсэмэски, стукнул в вацап, телегу и вайбер, наконец, отписал бы «по мылу», что никак не могу и встречу надо переносить. Но здесь это было невозможно – крутилась тяжеловесная машина больших дел, медленной связи, взаимных обязательств, в которой жившие по чужим документам люди с риском собирались в одном месте в одно время, как небесные тела на парад планет раз в сотню лет, и отменить встречу означало внести в слаженную работу десятков людей тяжелый сбой.
И еще я подумал, что было бы мне лет двадцать – послал бы я всю революцию и остался здесь, но мне не было двадцать и мне надо было ехать.
А ведь через десять лет я буду совсем старичком.
Мы умывались, поливая друг друга из кувшина, счастливо смеясь и брызгаясь, а когда я наконец разогнулся от раковины мойдодыристого умывальника, Наташа провела пальчиком по моей груди, и меня тряхнуло как током.
Вот оно, твое счастье – ты можешь легко купить его ценой миллионов неспасенных жизней, и никто об этой цене не узнает.
Никто, кроме тебя.
И как тогда жить с этим счастьем и этим знанием?
Значит, собираюсь и еду.
Кофе стоял на едва тлеющей спиртовочке, и мне опять стукнул в голову «Сплин»:
И ровно тысячу лет мы просыпаемся вместе,Даже если уснули в разных местах.Мы идем ставить кофе под Элвиса Пресли…Да, с Пресли тут недоработочка. Нет ни радиотрансляций, ни пластинок, а даже будь они – хрен бы кто смог оценить рок-н-ролл. Не поймут-с. Как и с некоторыми социальными идеями – не готов народ. И можно закатывать глаза: «Ах, в цивилизованных странах! Ах, надо нам такое же!»
А в цивилизованных странах всеобщее среднее образование и выборы уже лет пятьдесят. Куцые, конечно, но хоть какие, вот люди и попривыкли. А у нас пока такой социальной привычки нет.
А раз нет – надо ее нарабатывать. Даешь общественные практики, кооперативы, советы уполномоченных и профсоюзы.
И вообще, инженер Скамов, ты нормальный? Перед тобой сидит лучшая в мире женщина, смотрит на тебя влюбленными глазами с темными кругами под ними (не отпирайся, мерзавец, твоя работа), а ты о чем думаешь?
И я отбросил все мысли и просто ловил кайф и отвечал Наташе порой невпопад, но мне это было неважно до тех пор, пока она не спросила:
– Ты уедешь сегодня?
– Да.
– Надолго?
– Месяца на три-четыре.
Она вопросительно подняла брови.
– Гамбург, Лондон, Нью-Йорк, Сан-Франциско, Владивосток. Кругосветное путешествие получается, – рот сам растянулся в улыбку.
– Это опасно? – потемнели вдруг голубые глаза.
Женская интуиция, вот как они чувствуют?
– Ну почему сразу «опасно», – получилось у меня вполне уверенно, так держать. – Просто груз, его надо забрать в Америке, а кто лучше меня с этим справится?
– Оружие? – тихо спросила Наташа.
– Нет, всякое для артелей. Это куда важнее оружия. Так что не бойся – я вернусь обязательно.
И ведь насчет артелей я не соврал.
* * *Я помнил тот Гамбургский порт, в котором вместо пакгаузов и пристаней были культурные набережные с филармонией, музеями, ресторанами и гостиницами, но до такой красоты было еще лет сто.
Здесь же все было не так, кроме неистребимых орущих чаек. Пальцы земли и воды переплелись лабиринтом пирсов и бассейнов-гаваней, свистели паровозы, толкая по внутренним путям вагоны с грузами, скрипели ручные лебедки, и кое-где пыхтели паровые краны, разгружая и загружая разнокалиберные корабли, стоявшие у обшитых деревом причалов. Дымное, громогласное, вонючее великолепие большого порта, с запахом смолы, угольного дыма, рыбы, горячего машинного масла… Разве что морскими водорослями не пахло – до моря было километров семьдесят вниз по Эльбе, да не было высоченных портовых кранов. Ну и крупных кораблей мало, зато парусников пока на любой вкус.
И люди, докеры.
Пять лет назад грандиозная забастовка гамбургских портовых грузчиков основательно встряхнула Второй рейх – семнадцать тысяч человек, в том числе десятилетний Эрнст Тельман, бастовали три месяца. Насмерть перепуганное правительство кинуло все силы на разгром стачки и принялось закручивать гайки социал-демократам.
Вот в таком месте собралось наше маленькое совещание. Найти нужное здание, несмотря на размеры порта и сутолоку, оказалось просто – все было с немецкой педантичностью пронумеровано и снабжено указателями. В маленькой комнатке, арендованной под контору «Рога и копыта», на задворках второй линии пакгаузов меня ждали Красин, Савинков и еще двое ребят.
После приветствий перешли к новостям – оказывается, Зубатова уже перевели в Питер, начальником Особого отдела Департамента полиции. Жаль, не успел я с ним переговорить до перевода, теперь бог знает когда получится.
– …так что методы московской охранки будут использовать по всем губерниям и ухо надо держать востро, – закончил Савинков-Крамер.
– Ухо востро держать надо всегда, но он точно начнет разворачивать свои профсоюзы по всей стране. Агентов «Правды» у нас прибавилось, опыт внедрения в зубатовские организации есть, так что, думаю, с этим проблем не будет, но расслабляться никак не стоит. А кто на его место?
– Кожин Николай Петрович.
– Кто??? – я подался вперед, отчего стул подо мной, до того скрипевший изредка, пискнул просто отвратнейшим образом.
– Кожин… А, так это тот самый, который вас в типографии арестовать пытался! Забавно… – покрутил головой Савинков. – Помощником у него будет Меньщиков.
Меньщиков, Меньщиков… Что-то очень знакомое, надо постараться вспомнить.
– Из хороших новостей, – продолжил Борис, – организаторов Батумской стачки выпустили на поруки, юридическая группа постаралась.
Да, это было громкое дело. Стачка случилась весной на нефтяных заводах Манташева и Ротшильда, «большевикам» удалось направить ее в относительно спокойное русло и довести до победы, но тем не менее были вызваны войска и произведены аресты. Последовала мирная манифестация с требованием освободить арестованных и передачей петиции начальству, обошлось без стрельбы, но число арестованных увеличилось. Большинство отпустили по мере включения в дело группы Муравского, а вот организаторам пришлось четыре месяца сидеть в Кутаисской тюрьме.
– Имеет смысл переводить кого-то на нелегальное? – а ведь если я правильно помню, там всем делом руководил некий Коба, интересно, если сейчас рулил он же…
– Да, пару человек.
– Хорошо, что по контракту с датчанами? – я придвинулся к столу, гадский стул снова взвизгнул так, что у меня отдалось в зубе.
Красин подобрался и начал. План мы разрабатывали давно, сейчас нужно было проговорить детали, чтобы «всяк солдат знал свой маневр».
Все было на мази: в Гамбурге зафрахтован пароход, в команду войдет десяток наших ребят, в том числе вот эти двое, сидящие напротив, для подписания контракта завтра прибывает полковник Леонсио Тенадо Миранда, доверенное лицо экс-президента Венесуэлы Игнасио Андраде, делегация будет состоять из него, американского и немецкого инженеров (меня и Красина) и молчаливого латиноамериканца Эрнесто де ла Серна, то бишь Медведника.
– Почему подписывает Тенадо? – стул подо мной опять резко скрипнул.
– Руководители Rekylriffel Syndikat – чины Датской армии, им будет проще вести дело с таким же офицером. Кроме того, если вдруг случится накладка, то вся ответственность падет на полковника, мы же просто нанятые им специалисты.
Я кивнул. Да, это сословное общество и корпоративная солидарность – военные предпочитают вести дела с военными, а не со шпаками. А в целом хорошая получается делегация, солидные люди, не какая-то повстанческая шпана, сбоя быть не должно. А сейчас эти же солидные люди сидят в бедноватой комнатке, с обрывками табелей на стенах и расшатанной мебелью.
Также в Дании закуплена партия сельскохозяйственного инвентаря, сеялки-веялки и железные изделия в качестве прикрытия. После подписания контракта деньги переводят со счета подставной якобы венесуэльской фирмы. Тем временем пароход приходит на погрузку из Гамбурга в Копенгаген.
– Пароход возвращается в Лондон через Кильский канал, в Рендсбурге останавливаемся на ремонт из-за «мелкой неисправности», – палец Красина указал на городок как раз в середине канала, – тайно передаем пять разобранных пулеметов моей группе.
– Зачем? – что-то я не помнил такого пункта в нашем предварительном плане.
– Пойдут на Крит через Гамбург, в пулеметную школу, также под видом плугов и жаток. Рендсбург выбран потому, что там слабее надзор и есть боевитая ячейка германских социал-демократов, они на подстраховке.
Мы проследили за пальцем, описавшим дугу вокруг Европы через Гибралтар до недавно ставшего независимым государством острова на востоке Средиземноморья. Эх, позагорать бы… Ну вот красинцы и позагорают. И Медведник – он из Лондона двинется через Суэц во Владивосток, за два месяца должен успеть, туда же едут из Москвы два «бура», чтобы группа знала друг друга. Может, и мне перепадет, во всяком случае из Англии в Америку я пойду на большом пассажирском пакетботе, на чем-то мелком меня укачает вусмерть.
Главное в Лондоне – не только принять попутный груз, но и получить от местных «специалистов» поддельные документы, на пять пулеметов вместо пятидесяти. Как только получим, корабль с грузом сразу отходит на Нью-Йорк. Самое трудное предстоит ребятам – в море разобрать сорок пулеметов, три ствола отлично ложатся вдоль оси датской сеялки, специально подбирали. Неспециалисту понять, что там что-то лишнее, будет невозможно. Бойки и прочие узнаваемые детали спрячут в ящики с инвентарем, все остальное с железными изделиями. В Нью-Йорке нашу долю перекинут в вагоны и отправят поездом в Сан-Франциско.
– А если там найдется какой-нибудь дотошный таможенник и начнет спрашивать, почему груз на Дальний Восток идет не через Суэц, а через САСШ? – попытался я застать Красина врасплох, но не вышло. Во-первых, препротивнейше взвыл стул, и это настолько отразилось у меня на лице, что все засмеялись, а во-вторых, у Леонида был готов ответ.
– Нашли сверхдешевый фрахт, пароход должен был взять хоть какой-то груз, взял наш за бесценок, – Красин вытащил из пачки бумаг и показал мне контракт на перевозку.
Да, хороший аргумент, как раз для американцев. Да и взятки они сейчас берут на отличненько. А дальше все просто: пароход, часть груза «сеялок» и полковник Тенадо убывают на юг, ребята сопровождают груз на поезде до Фриско. Тем временем я делаю свои дела в Нью-Йорке и еду курьерским на запад. Патроны Крага закупаются через несколько подставных фирм как охотничьи и перебрасываются небольшими партиями, обычное сейчас дело, практически неконтролируемое.
Перевозка «сеялок» через Штаты идет в опечатанном таможней виде, так что проблем с отправкой на Дальний Восток быть не должно. А Владивосток нынче – порто-франко, как в Одессе, можем растаможить «для Сахалина», а можем и контрабандой перетаскать.
– Думаю, что лучше растаможить, все спрятано надежно, – Красин наконец сжалился над моими мучениями и передал стоявший у стены табурет. Я прямо ожил, теперь можно шевелиться.
– Да, а что с теми веялками, которые уедут в Венесуэлу?
– Там и продадим, цена в Латинской Америке значительно выше, чем в Европе. Я думаю, что даже заработаем. Вот такой основной план. В целом я отвечаю за доставку на Крит, вы сопровождаете груз до Владивостока, Крамер обеспечивает связь и общую координацию.
Еще часа два мы гоняли запасные варианты на случай сбоев или провалов, обговаривая мелочи и взаимодействие.
– Ну что же, будем считать, что мы предусмотрели все что можно, а прочее не в нашей власти. Значит, расходимся и приступаем, как оговорено.
Все задвигались, вставая из-за стола и собирая вещи. Савинков потянулся, стараясь размять затекшие от долгого сидения члены.
– А вас, Крамер, я попрошу остаться.
Когда все вышли, я тихо сказал:
– Борис, как друг, я вам очень благодарен за остановку в Бадене. А вот как товарищ считаю смешение личного и конспиративного недопустимым. И ладно бы это касалось только меня – но вы подвергали риску и Наташу, и Сергея.
– Сосед, бросьте, ну какой риск в Бадене?
– Боря, не расслабляйтесь, у нас впереди еще лет двадцать борьбы и мы подписали контракт на весь срок.
Савинков посерьезнел и кивнул. А я решил, что самое время подгрузить его еще одним делом.
– Как закончим с переброской пулеметов, придет пора готовить активистов. Какие-нибудь краткосрочные курсы, скажем, под Стокгольмом, для вида изучать станки или что-то в этом духе.
– В Финляндию они могут выехать легально, там поменять документы и переправиться в Швецию.
– Да, так будет правильней. Но надо продумать, чем объяснить их фиктивное нахождение в княжестве.
– Само собой. Программа? – деловито поинтересовался Борис.
– Основы конспирации, самым проверенным – кое-что из наших методов, простенькое, – начал я перечисление. – Основы наблюдения и контрнаблюдения, это с вас. Создание распределенных структур – это с меня, я в дороге набросаю тезисы. Принципы агитации и пропаганды от Андронова. Возможно, небольшую юридическую подготовку от Муравского.
– Оплата маршрута, проживания и суточных из общей кассы?
– Да, из оргчасти. Опять же, чтобы лишнего не тратить, шведские социал-демократы наверняка знают какие-то недорогие места, где можно поселить человек десять-двадцать и организовать им столовую.
В Копенгаген «делегация» выехала на поезде, составленном из новеньких вагонов, и я с удовольствием заметил, что сцепки-то на них наши! В таком приподнятом состоянии духа и доехал, контракт с датчанами мы подписали вполне успешно, правда, они вынули нам душу финансовыми вопросами и торговались за каждый эре, но мы отыгрались, когда пришел платеж – дотошно проверяли каждый болтик и даже упаковочные ящики. До последнего момента, когда все было погружено, бумаги подписаны и пароход дал отвальный гудок, я держал пальцы на удачу, а когда кораблик скрылся из виду, развернулся и медленно пошел на вокзал – в Лондон я ехал поездом до Кале и только оттуда через пролив по воде. Что поделать, не люблю морские путешествия. А ведь мне предстоит еще пересечь Атлантику и Тихий океан…
