Амплерикс. Книга 3. Полет ласточки

– Я продам тебе новый, когда твой потухнет. А теперь иди в дом. Готовься ко сну. Завтра поднимемся до наступления утра. Ступай.

***

Шай уперся руками в края небольшого деревянного умывальника с горячей водой и долго смотрел в старое неровное зеркало, висящее прямо перед ним на отсыревшей стене из черного камня. Рама зеркала проржавела, и местами ржавчина поела стекло, сделав его мутным. Это не мешало патрицию долго смотреть в свои собственные глаза, возвращающие ему из отражения свой зеленый цвет – такой же живой и сочный, как до заточения в темницу.

Удивительные, редкие по красоте глаза Шая были, пожалуй, единственным, что осталось от прежнего патриция. Шай с ужасом рассматривал в зеркале свое отражение. Ему было больно осознавать, что силуэт этого тощего высокого парня, который сейчас плохо проглядывается в старом зеркале, принадлежит патрицию. «Любой драный нивенг и то симпатичнее будет», – подумал про себя Шай, не сводя взгляда со своего печального облика в зеркале. На деле картина, которая сейчас стояла перед его глазами, была не такой уж ужасной, как это казалось Шаю. От сальной длинной скомканной бороды на лице не осталось ничего, кроме короткой щетины и нескольких порезов на шее от неудачного бритья. Грязно-коричневые вшивые волосы он смог отмыть в горячей мыльной воде – правда, только со второго раза. Ему пришлось обрезать их почти на половину длины, и сейчас в зеркале он вновь видел их истинный оттенок – такой бывает еще не до конца остывшая зола. Но вот тело… Тело, которым он так гордился, которым восхищался каждый деквид и ангалиец, проходивший через кровать патриция, сейчас заставляло Шая тяжело вздыхать. Вместо упругой рельефной груди в зеркале он видел дряблую, покрытую мокрыми нарывами кожу, через которую проступали ребра. Сильные когда-то руки беспомощно свисали вдоль бледного тела, как плети, а ноги так исхудали, что выпирающие коленки смотрелись нелепо и неестественно. Он прислонил ладони к груди в надежде ощутить налитые в результате изнурительных тренировок мышцы, но пальцы прощупывали только кости. Соски, от прикосновения к которым раньше Шай моментально распалялся, утратили чувствительность, превратившись в две сухие, бесполезные точки. Патриций с опаской коснулся своего живота. Раньше ему казалось, что скорее получится пробить стрелой деревянный щит, чем его плоский твердый пресс, аккуратно расчерченный на шесть равномерных мускулистых пластин. Но от былой мощи не осталось даже намека. Пальцы ощущали тонкую рыхлую кожу живота, болтавшуюся нелепой складкой. Лицо патриция, о красоте которого ходили легенды далеко за пределами Эрзальской долины, хотя и сохранило некоторые следы былой привлекательности, стало чрезмерно острым – нос и скулы были обтянуты бледной кожей, будто ее натянули на голый череп. У Шая не получилось сдержаться – слезы двумя тонкими нитями скользнули из его глаз вниз, остановившись чуть ниже выпирающей челюсти.

– Не удивляйся тому, что видишь там, – сказал Эльзахир, протягивая ему чистую тунику. – Слишком много времени ты провел в темнице.

– Мне не жалко времени, – ответил Шай, глядя в зеркало столь внимательно, будто это могло бы изменить картинку и вновь показать там самого красивого ангалийца Амплерикса. – Мне жалко свое тело.

– Тело… – задумчиво пробормотал Эльзахир. – Тело ничего не значит.

– Скажи это любому из тех, с кем я ложился, – усмехнулся Шай, все еще изучая изумруды своих глаз в отражении, словно видел их впервые. Хотя бы они у него остались в неизменном виде. – Нет, ты не прав. Тело значит очень многое. Оно значит все. Губы значат все. Ноги, грудь, упругая задница значат все. Член значит все. Это как монеты, понимаешь? Чем больше, тем приятнее пальцам.

– Мне нет дела ни до монет, ни до члена, – голос Эльзахира звучал ровно и приятно, как тихое дуновение ветра. – Как и до тела, о котором ты печалишься так, точно оно покинуло тебя безвозвратно, ушло к другому владельцу. Тело – оболочка.

– И я с рождения был упакован в такую роскошную оболочку, что не готов видеть сейчас в зеркале эту изуродованную нелепость. – Шай ладонью протер запотевшее зеркало и еще раз вздохнул с тяжестью.

– Тело – временный дом для твоей души. Ты же не получаешь дом просто так? Даже если ты унаследуешь хорошую землю и приятных соседей, дом не вырастет сам, сам себя не залатает, не покрасит. Его надо строить самостоятельно. И красота дома будет зависеть лишь от мастерства строителя, а размах – от его запросов. Кому-то нужен дворец, а кто-то будет рад и сараю. И свое тело, которое ты сейчас так смешно оплакиваешь, ты когда-то построил сам, а не получил его в качестве дара черных небес. Значит, построишь еще. Еще краше.

– Я не оплакиваю свое тело, я не идиот. – Шай хотел огрызнуться, но не имел сил даже на это.

– Не идиот, а все равно скорбишь по изгибам на животе, спине и руках. Придет время, и они к тебе вернутся. Вернется все, что у тебя отняли.

– Тебе откуда знать?

– Просто поверь мне. Мне и времени. Я говорю это не для того, чтобы тебя воодушевить. Не собираюсь служить твоим духовным лекарем.

– А кем собираешься служить? Кто ты вообще такой? Почему вызволил меня из плена Альвары?

– И для этого тоже придет время. А тратить его понапрасну – роскошь подороже монет. Нам нужно уходить из Гальтинга, пока твоя сестра не спустилась в темницу и не обнаружила, что ее брат испарился.

– Я уйду из Гальтинга. И отправлюсь туда, куда нужно мне. А не тебе.

– В Серебряную Слезу? К Лафре? – спросил Эльзахир, чем удивил патриция.

– Да кто ты такой, драли бы тебя диетры? Что тебе известно о Лафре?

– А что ты хочешь узнать?

– Скажи, он еще там, в Слезе? В плену у подонка Аргани? Ты видел его? Говорил с ним?

Шай попытался прикрикнуть, но вместо молодого приятного певучего голоса с едва заметной хрипотцой изо рта патриция доносился сиплый скрипучий звук. Ему было все еще непривычно слышать себя.

– Ты так отчаянно говоришь сейчас о Лафре. Но, пока ты был в Аджхарапе, в твоем сердце поселился еще один человек. Мачео его имя. И он жаждет жизни с тобой так же горячо, как того желал Лафре.

– Да кто ты есть такой? И откуда тебе известно про Мачео? Отвечай! Это приказ четвертой ступени! Отвечай немедленно, говорят тебе!

– А это так важно? – улыбнулся Эльзахир, которого особенно позабавила апелляция Шая к номеру ступени.

– Ответь мне! И почему ты сказал, что Лафре желал меня? Он более не желает? Он все еще не помнит меня? Не хочет меня?

– А кого из них двоих хочет патриций Шай Лаплари? – спросил Эльзахир. – Можешь ли ты ответить на этот вопрос?

– Это не касается тебя. Никого не касается. Я покинул Серебряную Слезу, чтобы освободить Лафре.

– А нашел Мачео, и он любит тебя с силой, которой позавидовал бы самый мощный эрзальский ветер. Но если ты уверен, что хочешь еще когда-нибудь увидеть Лафре, то пойдешь за мной, – все так же невозмутимо сказал Эльзахир.

– А если скажу тебе, что не отправлюсь за тобой? – Шай встал к зеркалу спиной и посмотрел на Эльзахира.

– А если я скажу, что от тебя зависят жизни не только Лафре и Мачео, но и всех, кого ты знаешь?

Услышав это, Шай смутился. Он внимательно посмотрел на незнакомца. Отчего-то патриций знал, что Эльзахир не собирается его обманывать.

– Я не мальчик, чтобы верить в сказочный вздор, – покачал головой патриций. – И я пойду в Слезу, в этот проклятый гигантский светильник. Выволоку Лафре из той дыры, где его заставляют добывать это лунное дерьмо, и уведу как можно дальше оттуда, даже если это будет стоить мне жизни.

– Жизни – это вряд ли. Свобода – вот чем ты рискуешь. Ступи на земли Серебряной Слезы, и будешь немедленно схвачен слугами Аргани.

– Но он сам же и выдворил меня из своего замка! Отправил сюда, в Гальтинг, чтобы я убедил Альвару отменить договор между Эрзальской долиной и Серебряной Слезой. Чтобы она вернула Серебряной Слезе возможность делать эспиры. Зачем ему пленять меня?

– Аргани расчетлив и умен. Он не руководствуется страхами, честью или надеждами. Он мыслит монетами. Как, впрочем, и вы – ангалийцы. И если раньше его заложником был Лафре, то теперь он получит куда более ценный экземпляр – бежавшего из плена Альвары патриция.

Шай хотел было ответить, но осознал, что в словах Эльзахира есть правда. «Проклятый незнакомец!» – Патриций безмолвно щурился на Эльзахира, не в силах понять, почему испытывает странное доверие к этому интересному субъекту. Почувствовав, должно быть, что Шай готов слушать его дальше, Эльзахир склонил голову набок, помедлил немного и спокойно продолжил:

– Шай, ты нужен мне. И Королеве, пусть даже она об этом не знает. Порядок на Амплериксе сейчас зависит только от тебя. И только поэтому я решил тебя освободить.

– Как понимать это твое «решил»? Ты что, Маг? Верховный судья? Калирия? Эко ж вас побило в болезнях, Ваше гребаное Величество!

– Я освободил тебя, и ты это видел. Значит, сделать так было в моей власти. – Эльзахир уклонился от ответа, не желая, чтобы Шай узнавал больше, чем было достаточно сейчас.

– Постой… Погоди! Ты Маг… Ну конечно. Кому еще под силу было принять облик стражника Сэндела? Отпереть дверь моей темницы? Кому нет дела до монет и плотских утех? Кто, если не Маг, будет думать о порядке Амплерикса? Ты Маг. Один из трех. Я прав?

Эльзахир лишь улыбнулся и пригладил руками свои густые русые волосы, точно зачесывая их назад, за макушку. Как ни старался Шай приметить ответы или хотя бы подсказки на лице Эльзахира, все впустую. Эльзахир не вымолвил ни слова о том, кем является.

– Ты волен думать обо мне, как изволит твоя душа. Можешь даже думать, что я нивенг. Мне все равно. Но если тебе дороги те двое, кого ты любишь, доверься мне.

– Довериться и пойти с тобой… Но куда?

– В Маударо, – ответил Маг.

– В пиратское прибежище? – воскликнул патриций, впервые за это время услышав, что его голос понемногу возвращает себе характерные звонкие нотки. – Но почему туда?

– Так надо. Большего не скажу.

– И ты не боишься быть ограбленным? Там орудуют банды пиратов.

– Единственное ценное, что я могу дать пиратам – это моя жизнь. Не думаю, что за нее они выручат много монет на перепродаже. В Маударо нам будет безопасно, пусть тебе и сложно в это поверить. Там мы будем вдали от ненужных глаз.