Потапыч: Остров Пряностей

Завалился я на койку, став проваливаться в берлогу-пещеру Потапа. Потому что поведение для его мохнатой задницы ни черта не типичное. А про духов я знаю не так и много, и что первым приходит в голову: Потап как-то завязан на леса Зиманды. Мы от них удаляемся, а ему становится плохо. Не факт, что так, но первое, что приходит в голову. Ну и в таких раскладах надо валить со страшной силой с этой калоши, да и чёрт с Корифеем и рядом и прочей фигнёй. Жить (пусть без комфорта и хреново) можно и в жопемира волных земель. А вот без Потапа не факт, что получится, да и меня как бы на войну везут. В общем, понять, что творится с мохнатой задницей, надо срочно.

Древесно-лиственная берлога предстала перед моим душевным взглядом через минуту. И была древесной, лиственной и всё так же освещаемой светючими ягодами. Хотя, если подумать, света от этих овощей, по логике, не должно хватать на немалое пространство, а освещено всё прекрасно. С другой стороны – это место в мире мёртвых, нави или каком-то мистическом плане, так что логика и законы физики здесь применимы весьма условно.

А сам Потап вызывал практически жалость: валялся этакой тряпочкой, с несчастной мордой, медленно перекатываясь.

– Что это с тобой, Потап? – поинтересовался я, на уже серьёзно обеспокоенный.

“И сюда добрался, шебуршень беспокойный! Плохо мне, у-у-у…” – недовольно сообщил мне топтыгин.

– А что случилось-то?

В ответ Потап, постанывая и порыкивая, завалил меня мыслеобразами. Поскольку это были мыслеобразы, то общий эмоциональный посыл был: “это ты во всём виноват”, “не особо виноват, но не я же”, ну и “пока ты на этой бесовской таратайке – я буду спать!”

Разбор привёл к тому, что я умеренно и не слишком сильно поржал. Дело выходило вот в чём: у Потапа нарисовалась… морская болезнь. Причём зрительно-психологическая, а не физиологическая. Этому деятелю было интересно, но та часть восприятия меня, что была ему доступна, плавно покачивалась туда-сюда. Что за пару часов привело топтыгина в состояние недееспособной страдающей тряпочки (ну, тряпищи, по большому счёту, но так). И оценить иронию момента что мне – нормально, а от картинки его крючит, Потап не мог.

“Скоти-и-ина” – провыл страдающий мохнатый на мои мысли.

– Естественно, – честно и не без некоторой гордости признал я. – Только мы же уже плавали на речном корабле. И всё было нормально.

“Я за тобой не смотрел почти”, – буркнул Потап. – “И там так не качалось!!!”

Разбор полётов выявил такие вещи: во-первых, Потап в момент, когда мы плыли к Золотому, приглядывал за мной редко и вполглаза (ну кроме акта пожирания духов-рыбы, само собой). Занят был, судя по недооформленным образам, “душевной хирургией” меня любимого, вроде и в теле что-то менял относительно эталонного беролака. Ну а про огненного жаба можно и не говорить, хотя сама идея мне его подложить, очевидно, зародилась в медвежьей башке как раз по аналогии: он как бы этим и без того не первую неделю занимался, в смысле, душевно хирургичил.

Во-вторых, как понял уже я, Гордость возвышалась над водами Золотой почти на десяток метров, а то и побольше. Тогда как речная Быстрица – метра на три, три с половиной от силы. И “амплитуда колебания” у Гордости побольше, усугубляемая, вдобавок, огромными водяными колёсами, у каждого из которых свой дух-двигатель. И синхронные-то они синхронные, но всё равно покачивают.

– Это мы ещё в море не вышли… – покачал головой я.

“Иди в жопу!” – несчастно “рявкнул” Потап. – “И не тереби меня! Я спать буду, пока мы не доплывём!” – сообщил топтыгин.

Вяло дёрнул задней лапой – явно пнуть хотел, мохнатая зараза. Но, как понятно, даже близко до меня не достал. Я посмотрел на меховую задницу, прикинул, а не устроить ли мне возмездие… Но решил проявить безграничное благородство: во-первых, пинать недееспособного (пусть даже и заслужил, жопа такая!) мне не доставляет должного удовольствия. Во-вторых – эта скотина оклемается и ответит! Так что пинать Потапа надо не когда он ослаб, а когда я стану достаточно силён. Это будет и приятно, и справедливо и вообще – выйду красавчиком.

Так что вместо пинка уточнил, на всякий случай, не связано ли недомогание топтыгина с перемещением от Зиманды. Получил ответ, что “нет”, несколько обзываний и посыл в жопу.

– Нет, не буду я тебя пинать, Потап. Ты такой сла-а-абый, вя-а-а-алый – противно. Валяйся тут, а я пойду, – довольно заключил я, стремясь встать с кровати.

Что через несколько секунд получилось, без всяких медвежьих пинков. А возмущённо-обиженный рёв Потапа напоследок искренне радовал, не хуже, чем от возмездного пинка.

На следующий день Гордость причалила к Плиску. Я даже полюбовался за совершенно бешеной суетой загрузки с полчасика и забил: от этой суеты и мельтешения я рисковал подхватить морскую болезнь, как и Потап. Будем на пару валяться, я в койке, он в берлоге, и вяло переругиваться, потому что на не “вяло” – никакого желания не будет.

В комнате прикинул, а не побродить ли мне по портовому городу, но решил, что нахрен оно мне надо. Бессмысленным зевакой я никогда не был, только осмысленным, если от зевания на что-то есть потенциальный толк. Такого толка в Плиске на текущий момент не наблюдалось. А прочитанная приключенческая литература, жизненный опыт, да и потенциально-возможное внимание Шута от самой мысли “побродить” отталкивала.

Так что засел я за книги, перекусив и угумкнув на переданное через Гритку извинения капитана: мол, банкета сегодня не будет, завтра тоже, дела. Ну и продолжил возиться с книгами и на следующий день, даже занявшись вычерчиванием блок-схем. И обнаружил, что покачивает уже заметно, не сказать, что мешает письму, но некоторый дискомфорт доставляет.

Вышел на палубу – и да, Гордость рассекала не серовато-голубую реку, а ультрамариново-синюю гладь океана. И, помимо пейзажа, любовался актом религиозного… чего-то там. Златка стояла у палубы и завывала, не обычным своим “лолькиным” голосом, а прям как буря. И на это завывание отзывались потоки воды, переливающиеся через палубу, но не мочащие жрицу. И ощущение от этой мистики было отличным от того, что чувствуешь от владеющего или одарённого.

Посмотрел я на это, да и направился в комнату читать. А вечером в дверь постучали, что меня несколько удивило.

– Гритка?! – поинтересовался я, вчуствовался и понял, что нет.

– Нет, почтенный собрат, – пропищала Златка, заваливаясь в мою комнату.

– Приветствую, светлая, – произнёс я, не поднимаясь с койки и подняв бровь.

– Приветствую, видом. У меня к тебе есть интимная просьба, – с каменной рожей выдала девица-дельфиниха.

4. Абстрактная сказка

Как-то я от предложения интима от рыбодевки (ну, дельфинодевки, но разница внешне невелика) несколько впал в глубокую задумчивость. Вщемилась, понимаешь, фактически на грани приличий – и то, “на грани” исключительно в силу разных укладов-традиций, в том же Золотом за такое на хрен посылают… Хотя она сама напрашивается: прям вот хрен знает, что делать.

Нет, вообще я от партнёрши не откажусь: плыть пару месяцев, к хорошему и регулярному и я, и тело приучены. Но вот кандидатура… Да и вообще – с хрена ли так? Ей сексом трахаться Ид только с духовными особами велит? Так не было такого, Ид – не депутат какой, в влезании в интимные дела даже своих жрецов не замечен. Да и внешне девица страшновата. Даже не уродлива – страшна, слишком человечна и, в то же время, чужда. Но вообще…

– И у капитана и старших Гордости Лидари – та же просьба. Если возьмёшься – в долгу не останемся.

Нечеловеческим усилием я удержал морду лица. И не стал бегать и орать. А подключил голову: как-то слабо верится, что мной вот прям со страшной силой прельстились все офицеры корыта, со жрицей во главе.

– И в чём просьба, светлая? – решил я перестать офигевать, а получить прямую информацию, что из-под меня хотят.

– Навь на корабле, видом.

– Не понял, – офигел я. – Я обходил корабль, сильную навь бы почувствовал! Да и ты, светлая…

– Не могу справиться, – пожала она плечами. – В яви до них не добраться, в нави – разбегаются. А мой облик… не слишком подходит для погони.

– Хм, кстати слово “интимное” указывает на ярение, – негромко протянул я, обдумывая услышанное.

– У нас на побережье – нет. Мы говорим правильно, про личное и интимное… деликатное дело. Ты – не подчинённый, не нанятый и не направленный богами и пантеоном. А значит дело – интимное. А насчёт пояриться: желаешь? – подняла бровь она.

– Со всеми старшими Гордости? – ответно поднял бровь я, на что Златка постояла, фыркнула, принимая шутку. – Присаживайся, светлейшая. И объясни, как навь может мешать кораблю.

– Не кораблю, а грузу. Живому и мёртвому, – начала рассказ Златка.

Выходила на корабле такая фигня: корабельные крысы, в сочетании с навью. Казалось бы – ерунда для владеющих, но… Для владеющих-то и вправду ерунда. А вот для груза и пассажиров – серьёзная проблема. Укусы, болезни, да и загрызали крысы-нави стаями детей и не только. Про груз можно не говорить. И вывести эту пакость было практически невозможно: хитрые, чувствительные, ныкались от владеющих по закуткам. В мире мёртвых из всего экипажа “в сознании” была только Златка, остальные, как и положено владеющим – звери-зверями. И какую-то часть крыс изводили, а остальные прятались. Ну а у Златки, очевидно, не хватало воображения “плавать по воздуху”. Или сменить облик – теоретически такое возможно.

Раз в четыре рейса (примерно раз в четыре года) корабль дератизировался – вода Ида и прочие прелести. Ну и техосмотр и починку проходил, но для этого его фактически разбирали. Крысы пропадали, но в первом же порту заводились по новой. С начала – простые, но уже через пару-тройку месяцев появлялась навь, а к четвёртому году “крысиные короли” бывали опасны и слабому владеющему.

При этом, недостача груза и пассажиров – ответственность старших корабля. И на жаловании сказывается, и чинуши “жилы тянут”. Все всё знают, всё понимают, но бюрократия и сволочизм в действии. А сейчас, вдобавок, третий год. И при загрузке на корабль точно проникло немало крыс. Проникшие были бы ерундой, если бы не то, что уже заведшиеся “крысиные короли” на них отожрутся. И начнут нападать на пассажиров, со смертями. Это Златка утверждала уверенно.

Ну а я – видом, имеющий возможность свободно работать в нави. Навь в мире мёртвых отражается, обликом тотемного зверя я не ограничен и могу магичить там – это собеседница знала, свойства видомов, как-никак.

И видимо, об этом Златка и хотела поговорить при нашей встрече, но решила отложить. Ну или офицерская общественность, найдя возможность избежать ежегодного (и не очень-то заслуженного) фитиля – за эту возможность ухватилась. И капала жрице на мозг, пока она ко мне не заявилась.

А что мне делать – непонятно. Точнее, помочь-то, в принципе, можно. Но, помимо того, что ле-е-ень, забесплатно помогают только потерпевшие. Да и в целом: корабль и команда – служащие корифея, данники, принёсшие присягу. А у меня к организации Корифейство и к замещающему должность его главы Корифею – бо-о-ольшие претензии. Так что бесплатно пусть работает кто-нибудь другой.

При этом “в долгу не останемся”, это раз. Довольно весомое слово от владеющей, тем более жрицы. Но даже не это главное: мне плыть на этом корыте порядка пары месяцев. И ответ на просьбу “ни за что и никогда вам не буду помогать!” – не совсем то, что требуется для комфортного плавания. По-крупному гадить и топить в океане в ночи глухой вряд ли будут. Но в еду плевать и совершать прочие предосудительные поступки – вполне. Да к тому же капитану на посиделки звать перестанут, например. Это сейчас мне есть, что читать, и этот ужин мне, в общем, не слишком важен. А вот через недельку закончится чтиво… Со скуки же взвою!

“Хоть успокоишься, шебуршень!” – буркнул Потап, в момент моего валяния с книгами “выходящий из спячки”, потому как мутило топтыгина только при относительно широком и далёком угле зрения. – “Иногда – интересно”, – признал он. – “Но ты же постоянно шебуршишь, как в жопу ужаленный!” – на последнем последовал образ меня с задницей, чуть ли не в меня размером.

Это эпически ужаленная часть подгоняла мою персону, в мыслеобразе Потапа, я как бы старался от неё убежать, бестолково дрыгая руками и ногами.