Потапыч

И выходил какой-то безумный пат. Я медведю был неприятен, если не по зубам, то точно не по желудку. Но и сам не наносил твари достаточных повреждений (если наносил вообще). На колючки ответил колючками, на огонь, взревев – водой. А на меня накатывала злость, просыпалась клаустрофобия, а из неё – страх. Бояться – нельзя, это я уяснил, но бороться со страхом мог только бешенством. В итоге творилось натуральное безумие, как и сколько – чёрт знает, я просто не понимал, сколько времени прошло, как и что. В голове билась злоба и слова: “ПРОВАТЬ! УНИЧТОЖИТЬ! ВЫРВАТЬСЯ!” Менялась моя форма, форма моего окружения, время от времени чувствовалось удушье или боль. На определенный момент в меня начал впитываться ярко сияющий янтарный туман – я было возликовал, что всё, добил зверюгу. Но шип, чуть не разорвавший шипастые вращающиеся цепи, которыми я был в этот момент, меня разубедил. Вот только этот шип ткнулся в меня, замер и отдёрнулся. А окружающие меня медвежьи недра стали плотным туманом, без какой-бы то ни было структуры. И я замер, задумавшись – не была ли эта очередная попытка шипования агонией? И я, всё-таки, нанёс этому невозможному медведю смертельный ущерб?

И вдруг, впервые за всё это безумное противостояние, ко мне обратились. Оборотень, перед тем как началось – конечно что-то блеял. Хоть и рычал, но всё равно – блеял. Но это “что-то” проблеянное явно было ругательным. Кроме того – на неизвестном мне языке. Я все языки, достойные называться разумными, если и не знаю, то хотя бы знаком с ними на слух. И такой белиберды там точно не было, хотя знакомые слова проскакивали – что, кстати говоря, может ни черта не значить. Или значить что-то противоположное, типа “красной рожи”, что у каких-то там – комплимент красоте.

Так вот, судя по ощущениям, ко мне обратился этот громадный медведь. Не словами – какими-то мыслями, эмоциями, образами и ощущениями, чем-то таким. Можно было бы воспринять это за бред. Но, вообще-то, всё вокруг меня после того, как я поймал очередь – бред. Так что, в рамках всего, я принял решение, что это именно попытка наладить коммуникацию. Хотя прямо скажем, очень странная, понимаемая скорее интуитивно-эмоционально. Это обращение было досадливым, усталым, раздражённым, но при этом ощущалось как: “всё, прекращай!” При этом направленное именно на наше противостояние.

Вообще, судя по втянувшемуся в меня туману, я этом топтыгину нанёс какой-то ущерб. И получалось, что получив по наглой ряхе (в данном случае, конечно, требухе, ну да не суть) от непокорного завтрака он “сдал назад”. По уму – надо на этого деятеля продолжать давить, конечно, но… Я, блин, в таком положении, что делать этого не хочется. А хочется получить информацию, наладить контакт, хоть что-то узнать и понять, уложить в привычную картину Мира. Или создать новую, что, скорее всего, придётся делать. Но общение оказалось просто настоятельной потребностью, так что после этого обращения я замер, задумавшись… и, через секунду, оказался снаружи! Очень надеюсь, что мной эту здоровенную тушу стошнило, а не наоборот! Только я успел это подумать, как здоровенная зверюга, с хмурой и раздражённой мордой, меня сграбастала своими лапищами! И начала меня мять, плющить – не рвать когтями и не давить насмерть, а мять, как пластилин, досадливо порыкивая! То есть, я чувствовал, что это не атака, но ни хрена не понимал, что происходит. Надеюсь, сексуального подтекста это не несёт: я, конечно – не депутат какой, но морально не готов с огромной медвежатиной…

“Придурок!” – почувствовалось досадливое от медведя, не словами, но чертовски оскорбительно от зверюги, с эмоциональной наполненностью и прочим. – “Как же я задолбался… спать хочу…” – последовало от зверя следующая эмоция, обращённая даже не мне, а в пространство.

– Ну так и отвали от меня, перестань щупать, чтоб тебя! – пискнул я.

“О! То, что надо!” – радостно отэмоционировал зверь, перестав мацать мою голову, которая приняла нормальный вид для того чтобы высказаться, и продолжил мацать переплетение всякой хрени, которым было тело.

Я чуть в голос не заржал: видимо, зверюга добивалась от меня антропоморфной формы. Так и представился этот здоровенный, жуткий потапыч, укоризненно покачивающий головой и человеческим языком говорящий: “Михаил, будьте человеком, в конце-то концов!”

“Да!” – последовало возмущённое эмоционирование от медведя, явно в ответ на мной представленное.

Ну… ладно, сделаем, решил я, становясь собой. Но зачем это…

– Ты что творишь?! – возмутился я, ухваченный зубищами за шкирку.

“Надо! Не копошись!”

Блин, да что за фигня-то такая, только и успел подумать я, как Мир вокруг мигнул. И я зажмурился, только это ни хрена не помогло: я был практически полностью прозрачным! А вокруг была дорога, лес, прозрачный, но гораздо более “плотный”, чем я и медведь. Хотя видел я лишь часть топтыгина, бережно удерживаемый за шкирку.

А, главное, на дороге валялся оборотень, в том самом виде, что я его впервые увидел: парусиновая одежда, отороченная, где можно и нельзя, мехом. И впечатления живого этот детина не производил, а вот персонажа сводки происшествий – напоминал до отсутствия различий. И, что я заметил только сейчас – пропала та самая, ограниченная примерно сотней метров дымка! То есть деревья скрывали обзор, это понятно, но смазанность-размытость вдали точно пропала.

Правда, обдумать я это не успел: медведь поднёс меня к мёртвому трупу и разжал челюсти. А я на труп плюхнулся, и тут… Медведь стал меня запихивать, утрамбовывать призрачного меня в раскинувшегося детину! Я было возмутился, но тут же до меня дошло:

Поток искр был от оборотня, который находился в неком симбиозе с медведем. Мои предположения, построенные на тенях, предположительно отражённых в посмертии людей – верны. Я был в каком-то месте, в котором свойственно пребывать трупанам. Оборотень – колдун, шаман. Видит мертвецов, слышит голоса, ну в общем, примерно так. Я, копошась в недрах медвежатины, где и был заныкан оборотень, точнее, его душа или что-то такое, эту душу порвал, борясь с медведем. И даже не заметил этого толком – мне немножко не до того было. А медведю, очевидно, живой оборотень нужен. И он сейчас реанимирует дохлое тело моей душой, скажем так. И рыпаться и сопротивляться – совершенно дурацкое дело, я от возможности пожить не откажусь!

Так что трамбование прозрачного меня медвежьими лапами происходило без сопротивления с моей стороны, а с интересом и даже надеждой. Через минуту он меня утрамбовал, то есть я оказался в мёртвом теле. Но попытка пошевелиться привела к тому, что мои прозрачные руки высунулись из трупа. Обидно, но вообще-то – логично…

Но медведь, недовольно взрыкивая, отэмоционировал: “Придурок!” – И стал выпершие части меня впирать обратно в труп. Ну и хрен с тобой, мысленно махнул рукой я, утрамбовываясь, но уже ни на что не рассчитывая. А топтыгин, утрамбовав и осмотрев, вращая здоровенной башкой, кивнул. Поднёс лапу к рту трупа, разжал его огромным когтем и выдохнул ярко светящийся янтарный туман. Этот туман не развеялся, а струйкой втянулся в рот, а на меня стала наваливаться усталость. Более того, я лишался возможности видеть – окружающее темнело, хорошо ещё явно не так, как при смерти.

Медведь же довольно фыркнул, вздохнул и стал исчезать, становясь всё более и более прозрачным. Гораздо быстрее, чем темнело всё вокруг меня. Ну уж нет, возмутился я, потянувшись за исчезающим, желая оказаться там, где он. Возможно – глупость, но эта зверюга была единственным, от кого я рассчитывал получить хоть какие-то ответы.

И – получилось. Я оказался не в призрачном, а вполне плотном виде в некоей.. пещере, гнезде, берлоге. Здоровенная овальная полость из переплетения ветвей и листьев, с мохом, из которого росли светящиеся огромные ягоды. Такие же росли и из ветвей “стен” и “потолка”, давая вполне сносное освещение. Медведь, тем временем, с усталым вздохом плюхнулся на задницу, ОЧЕНЬ недовольно уставившись на меня. Натурально подняв бровь! И выдал: “Чего надо?!”

– Э-э-э… поговорить? Что тут происходит, как и зачем… – довольно бессвязно начал я, с удивлением рассматривая себя: на мне была парусиновая одежда с мехом.

“Иди нахрен! Устал я!!!” выдал топтыгин, развернул меня верхней лапой, и, не вставая… отвесил лютейшего пенделя задней лапой! Я даже возмутится и озвереть не успел – от этого пинка на меня навалилась тьма, и сознание погасло.

4. Подорожная в столицу

Пришёл в себя я от неприятной, просто отвратительной вони, причём явно человеческого (хотя иначе как свинотами источники ТАКОГО запаха не назовёшь, да и свиньи, вообщем-то, почище будут!). Вонь сменилась невнятным бормотанием и подёргиванием моей ноги, явно этим вонючкой (или вонючками). Причём сапог с ноги стал стягиваться, на что я совершенно рефлекторно слегка трансформировал стопу, зацепившись в стягиваемое имущество когтями. Вскакивать меня, почему-то, не тянуло, потому что я судорожно, до головной боли, пытался уложить в голову всё недавно произошедшее. Впрочем, много времени это не заняло: не понять вообще, само собой, а просто хоть как-то, начерно уложить происшествие. А вор сапог, тем временем, оттолкнул мою лапу и заголосил, что я, к собственному удивлению, понял:

– Хучь срезай с питуха этого придорожного, да негоже вещь портить! – гундосил голос.

– Та плюнь ты, мож не питух…

– А хто? Пеший, да одет, как скоморох! А мехов-то накрутил, рухляди! Видно, добытчик: расторгался и упился на радостях. Так мы даже по суме не шарим! Но такому пропойце всяко добрая обувка не с руки, варнаки какие всё одно снимут. А так – добрым людям достанется, нам то бишь! Говорю тебе: благо мы творим, Мысел, не сумлевайся!

– Ну-у-у… не зна-а-аю-у-у… – протянул сомневающийся голос.

– Зато я кумекаю! Щаз маслица тележного плесну, да и помогу бедолаге. Почитай, не снимаются совсем – опух от водки.

Так, прежде, чем дёргаться, бегло пробежаться мыслью по имеющемуся. Первое: похоже, медведь меня таки утрамбовал в трупана оборотня. Это и по шмоткам в его берлоге было понятно, а его скотский пинок выпнул меня из берлоги, а не вообще.

Второе: я понимаю, что трындят “благодетельные” воры сапог. При этом понимаю, что от русского отличия ощутимые. Да и от английского или хохдойча. Но корни и общие слова точно есть. Это – память оборотня, скорее всего, память телесная. Хотя, возможно, я её получил, поглощая туман… К чёрту, потом о мистике и колдовстве подумаю, сейчас не до того! Так вот, память есть, но очевидно неполная. Правда, имя я знаю, да и титулованный этот оборотень выходит: некий видом Михолап, из рода Потапа. Что, учитывая мою имя-фамилию, даже смешно. А меня сейчас изволят гопать на обувку какие-то проезжие пейзане, купцы, ну или ещё какой пролетариат. Подлое сословие, как всплыло в памяти, причём очень метко: тырить сапоги с МОЕГО бессознательного тела – подло. Правда, резоны рассудительного вонючки… ну скажем так, тема для обдумывания. Потому что ни хрена не понятно: с хрена ли титулованый аристократ, которым выходил… выхожу я, без транспортной скотины (что, насколько мне известно, показатель статуса во всяких средневековьях, куда меня, судя по косвенным данным, и замедведило). И одежда такая дурацкая – тоже непонятно, с хрена ли.

И третье: принимать “благо” от воров сапог я не желаю категорически. Вообще, надо бы этим деятелям продемонстрировать их неправоту, с занесением в тела. И, само собой, с сохранением уже моих сапог.

Вот только последнее вызывает вопросы: прежде, чем рыпаться, нужно понять, а не огребу ли я от пролетариата? Говорят-то двое, но чёрт знает, сколько их. Память упорно подсказывает: вскочить и запороть каналий хлыстом – единственным, что можно назвать оружием на теле. Ну ещё нож, почти меч, но им против “подлого сословия” Михолап не только не пользовался, но и сама мысль вызывала чуть ли не сбои памяти.

Да и, в общем-то, этих воров сапог, ни в чем ином, кроме намерения, не виновных, убивать как-то… Я всё-таки – адвокат, а не клиент: оставить без штанов, занести неудовольствие в тело. Но убивать из-за сапог – это точно не ко мне.

Но всё это ведёт к тому, что нужно понять… Опа! А в черноте за закрытыми глазами проявилась какая-то непонятная, схема-не схема, модель не модель… В общем, абрисы трёх человек и пары лошадей. Видимо, какое-то колдовское “виденье жизни”, свойственное телу оборотня – или моей душе в “материальном мире”. Причём, на телеге (ну не в воздухе же сидит пышнотелая баба?) больше никого нет. Так что можно спокойно подниматься.

Тем временем говорливый явно возвращался от телеги, нагибался, тянясь к моей ноге, очевидно с намереньем изгваздать меня маслом. Ну и получил носком сапога по наглому нагнувшемуся рылу. Взвыл, скрючился, а я, тем временем, вскочил, оглаживая хлыст без рукояти на поясе.

Второй, сомневающийся, отскочил, вскинул руки и имел вид “непричастного очевидца”. Толстая бабища на телеге, полной какой-то аграрной продукции, таращила на меня глаза, краснела и явно набирала воздух: голосить собиралась, практически гарантированно.

– И кто вы такие, канальи, что столь пренагло решили обокрасть самого видома Потапыча?! – надменно рявкнул я.

– Пощади, твоя мило-о-о-о…!!! – зачастил говорливый, отошедший от пинка и тут же получил хлыстом с оттяжкой по спине.

Тело в этом случае действовало на удивление органично, правда возникло несколько странностей, обдумывание которых я решил отложить на будущее. А вот эти пейзане (или купцы, чёрт их знает) были вполне нормальными людьми. Говорливый – с короткой бородкой с проседью, сомневающийся – с вислыми усищами до плеч. Он, как раз, шапку с себя стащил и поклонился в землю, молча. Ну и баба на телеге ничем не отличалась от тюков с продовольствием, кроме разве что красной пухлощёкой физиономии поверх. Кстати, одеты совсем не в парусину, если исключить мех, сапоги и шапку – я в парусине выглядел победнее этих деятелей.

– Я задал вопрос, – негромко озвучил я, поигрывая кнутом.

– Столь я, ваша милость! – наконец, дошло до говорливого (через жопу всегда доходчивее доходит, педагогика гарантирует это), снявшего шапку, поклонившегося и почёсывающего спину. – Жинка моя, Гарна, – махнул он на надутую бабищу. – И свояк-подельник, Мысел, сталбыть. Перекупы мы, да вот нав попутал… Не лишайте живота, будьте ласковы! – натурально бухнулся этот Столь на колени.

– Ещё руки об вас марать, – хмыкнул я. – Так, за попытку кражи тебе, плетей, – треснул я Столя вполсилы. – Тебе – что татьбе не помешал, – вполсилы треснул я усатого. – И тебе, – зарядил я по бабище, начавшей издавать звук.

– А-а-а-а…. – гудела белугой она.

– А за компанию, – наставительно пояснил я. – И хватит с вас. А я…

А вот тут меня ждал облом. Я, будучи и вправду без средства передвижения, хотел запрячь этих торгашей везти меня в телеге. В ней поваляюсь, подумаю, перетрясу воспоминания – а то они то ли неполные, то ли “не прижившиеся” толком. И над странностями подумаю, не “по жизни”, а вот прямо сейчас нарисовавшимися. Но мне помешала очередная “странность”, а именно: лошади, и без того косящие на меня выпученными глазами, при шаге к ним издали чуть ли не визг, шарахнувшись в сторону. Усатый молнией метнулся, ухватился за какой-то облучок или ещё какой-то аксессуар, но удерживал конятину не без труда. Впрочем, мне хватило двух шагов назад, чтобы лошади успокоились. Не совсем, поводили боками, дёргались, косили, но не убегали.

Так что облом мне выходит с телегой, дошло до меня. И причина, почему конятина так себя ведёт, да и странности. Так что отойдя, махнул я на этих типов рукой, рявкнул:

– Валите с глаз моих! Мигом!

На что они и свалили, причитая какие-то хвалы и славословия. А я, присев на обочину (предварительно проверив на всякие норы и жизнь), стал обдумывать. Итак, выходило, что я, точнее тело, но тело теперь моё, а значит и я – териантроп, оборотень. Беролак, как всплыло из памяти Михолапа, то есть человек с элементами медведя. Сам принцип оборотничества и колдовства всяческого – дело десятое, просто все мои непонятки – следствие этого. Пейзане не “невыносимо воняли” – это я, в попытках получить больше информации, принюхивался. Звериным нюхом, которому на застарелый пот похрен, но оценочные критерии-то мои! Кстати, Михолап выходил чистюлей – каждый день минимум обтирался, при невозможности помыться, что с таким обонянием и неудивительно.

Далее, отсутствие ездовой животины и шарахнувшиеся в сторону тележные. Так они во мне медведя чуют! А у лошадей, как я смутно припоминаю, на медведя и даже на медвежий запах (от шкуры или сала) натуральная фобия, что-то видово-природное.