Идеальная мишень

И, словно услышав его мысли, сотрудник прокуратуры негромко сказал:

– После обыска в вашем кабинете мы поедем на квартиру и на дачу. Вы не хотите добровольно выдать все ценности, которые мы можем у вас найти?

Ахметов хотел что-то сказать, возразить, начать спорить, возмущаться… Но он по-прежнему сидел в кресле и не мог произнести ни слова. Отныне его жизнь была разделена на две части, и водораздел проходил через этот день. Эти утренние часы двадцать седьмого июня.

«Хорошо, что часть денег я успел спрятать за рубежом, – подумал Ахметов, – жена не проболтается. Это не в ее интересах. Тем более что часть суммы переведена на ее счет, открытый в немецком банке. Господи, когда они приедут домой, с ней наверняка случится истерика».

– Мы составим протокол, – сказал седовласый, извлекая пачки «зеленых».

Ахметов вспомнил, что в портфеле у него лежат документы, от которых он хотел бы избавиться. Но теперь и это поздно. Все поздно. Документы попадут в руки сотрудников прокуратуры, и все будет кончено. Он обреченно закрыл глаза. Какая разница, думал Ахметов, немного больше или немного меньше улик. Все равно крах неизбежен. Ну и черт с ними! Ведь его арестовали наверняка с разрешения кого-либо из руководства страны. Чтобы получить санкцию на арест заместителя министра, нужно обращаться к премьеру или в администрацию президента. Значит, на самом верху принято решение о его сдаче. Значит, они решили его сдать. Пусть теперь пеняют на себя. Он не станет молчать. Расскажет обо всем. Он не хочет играть роль крайнего. Расскажет все, что знает. Ему-то терять нечего!

– Я хочу сделать заявление, – сказал он вдруг хриплым голосом, стараясь нe смотреть на своего секретаря, у которой в глазах стоял неподдельный ужас.

За девять месяцев до начала

Москва. 3 июля

Когда раздался утренний звонок, он посмотрел на часы. Половина восьмого утра. Интересно, кто мог позвонить так рано? Он толкнул жену, надеясь, что та возьмет трубку. Но жена, невразумительно буркнув что-то, продолжала спать. Коротко ругнувшись, Силаков поднялся и, не надевая тапочек, побежал в другую комнату к телефону.

– Слушаю, – хрипло сказал он, стараясь не выдать досады.

– Витя, это я, – услышал он знакомый голос. Силаков поежился от испуга – неужели случилось что-то серьезное?..

– Я тебя слушаю, – сказал он дрогнувшим голосом, – что-нибудь случилось?

– Случилось. Через полчаса к тебе приедет Бык. Он будет ждать тебя на улице. Нам нужно встретиться. Дело очень важное.

– Понятно.

Абонент отключился. Силаков растерянно посмотрел на телефонную трубку, которую все еще держал в руках.

– Кто звонил? – крикнула из другой комнаты жена.

Силаков молчал, глядя на телефонный аппарат.

– Кто звонил?! – еще громче крикнула жена.

– Никто. Молчи и спи, дуреха! – взвился Силаков, положив наконец трубку на рычаг. И решительно направился в ванную. Видимо, случилось нечто весьма серьезное, если сам Женя Чиряев решил ему позвонить. Неужели опять по делу Ахметова? Черт бы побрал этого татарина, не мог язык держать за зубами. Хотя у него, кажется, чисто. Силаков почесал затылок. Деньги все спрятаны, никакого компромата дома не держит, все наиболее ценное перевез к тетке за город. Там искать наверняка не будут. Документов у него нет, если будут спрашивать, он Ахметова никогда и в глаза-то не видел.

Уже кончая бриться, вспомнил, что в фотоальбоме должна быть его фотография с Рашитом Ахметовым, кажется, на каком-то дне рождения. Он торопливо вытер лицо полотенцем, побежал в комнату и, найдя фотоальбом, начал быстро листать страницы. За этим занятием его и застала жена.

– Что ты делаешь? – испуганно спросила она.

– Иди спать! – закричал он. – Убирайся, сказал ведь! Не зли ты меня.

Женщина с испугом скрылась в спальне, зная, что мужа действительно лучше не злить. Он наконец нашел фотографию и, изорвав ее на мелкие клочки, положил на столик, чтобы затем вынести вон из дома. Быстро одевшись, взглянул на часы. В запасе оставалось несколько минут. Подумав, он прошел на кухню, выпил для храбрости рюмку коньяка, закусил лимоном, поморщился и снова вернулся в столовую. Клочки фотографии лежали на столике. Он сунул их в карман, решив выбросить на улице, и вышел за дверь.

На углу соседнего дома уже стоял знакомый «Ниссан», в котором сидели два боевика Чиряева. Одного из них, Матвея Очеретина по кличке Бык, Силаков знал. Второй, очевидно, был водителем.

– Садись, – пригласил Бык, сидевший на заднем сиденье, – поехали.

– Что случилось? – спросил Силаков, усаживаясь рядом с уголовником. – Почему такая спешка? Я ведь тысячу раз просил, чтобы Чиряев не звонил ко мне домой.

– А мне откуда знать? – пожал плечами Бык. – Значит, так надо. Чиряев приказал тебя привезти, говорит, очень важное дело.

– А куда мы едем?

– За город, – успокоил его Бык, – здесь совсем недалеко. Минут тридцать езды.

– Я должен вернуться домой к одиннадцати, – Силаков посмотрел на часы. – У меня важная встреча.

– Вернешься, – успокоил его Очеретин, – я же говорю, всего полчаса езды.

Силаков успокоился и больше не задавал вопросов. Он презирал уголовников и не особенно скрывал свое отношение к этим типам, с которыми иногда вынужден был встречаться. Силаков даже не подозревал, что он никогда больше не вернется домой. И вообще больше не вернется в Москву. Через полчаса, за городом, когда машина остановится у небольшого парка, Бык пригласит его выйти и застрелит двумя выстрелами в упор, не забыв сделать контрольный выстрел в голову. Затем, забросав Силакова ветками и листвой, они уйдут. И конечно, обыщут труп перед тем, как уйти, но на клочки фотографии не обратят внимания, прихватив лишь деньги и документы.

Но если для Силакова и это утро, и этот рассвет стали последними в его жизни, то и для его убийц этот день оказался не совсем удачным. Уже к вечеру гуляющая молодая парочка наткнется на труп Силакова. А еще через день, восстановив фотографию, следователи прокуратуры будут точно знать, что убитый был хорошим знакомым Рашита Ахметова, с которым неоднократно встречался. Еще через два дня в этом признается и сам Ахметов.

Всего этого Силаков пока не знал. Он сидел на заднем сиденье автомобиля и недовольно поглядывал на поток машин, спешивших в город. Мысли его были заняты арестованным Ахметовым. В душе он даже жалел того, не подозревая, что его самого ждет участь куда более печальная.

Берлин. 10 июля

Самолет немецкой авиакомпании «Люфтганза» должен был сесть в берлинском аэропорту Тегель точно по расписанию. Несмотря на то что Берлин вот уже десять лет как стал единым городом, в нем исправно функционировали несколько крупных аэропортов, которые, как и прежде, были распределены по отдельным зонам. Если самолеты Аэрофлота прилетали в бывший аэропорт Восточного Берлина Шенефельд, то самолеты немецкой авиакомпании «Люфтганза» по-прежнему летали в Тегель, некогда расположенный в Западном Берлине.

В полупустом салоне первого класса летело несколько пассажиров. Среди них – двое молодых мужчин. Один, невысокий, с бычьей шеей и тройным подбородком, очень коротко стриженный, явно не отличался изысканными манерами. Едва усевшись на свое место, он потребовал принести ему водки и коротал время с бутылкой всю дорогу. Время от времени он делал паузу и принимался донимать стюардесс своими наглыми вопросами. Малиновый пиджак он снял, словно специально для того, чтобы демонстрировать окружающим свою золотую цепь, просвечивающую через белую тенниску, свои неприлично дорогие часы и браслет на правой руке. Список его драгоценностей был бы неполным без большого перстня с бриллиантом на толстенном пальце правой руки.

В отличие от этого здоровяка второй пассажир был и пониже ростом, и телом худ. Сквозь светлые волосики кое-где проглядывала плешь. У него были бесцветные глазки, почти лишенные ресниц. У правого глаза белел небольшой шрам. В отличие от своего приятеля он почти ничего не пил, так молча и просидел более двух часов у иллюминатора. Лишь изредка закрывал глаза, но стоило кому-то пройти рядом, и он снова обращал взгляд к иллюминатору – дремал, как дикое животное, опытом жизни наученное осторожности. Он даже отказался от еды, хотя немецкая авиакомпания славилась своим обслуживанием пассажиров, заплативших за путешествие немалые деньги. Недоумевающие стюардессы предлагали ему и выдержанные коньяки, и самые лучшие вина, которые были у них на борту, но он ограничился лишь стаканом апельсинового сока и бокалом шампанского.

В последние годы стюардессы «Люфтганзы» привыкли к типам вроде обладателя малинового пиджака, наглецам, привыкшим считать, что весь мир у них в кармане. Но пассажиров из Москвы, отказывающихся от еды и напитков, они еще не встречали. Каждый из попадавших в салон первого класса считал для себя обязательным перепробовать все, что полагалось пассажиру, – еще бы, такие денежки заплачены.

Служащие «Люфтганзы» ни за что не поверили бы, услышав от очевидца повествование о жизни двух пассажиров. Еще десять лет назад они сидели в колонии усиленного режима, и койки их стояли рядом. Первый, Матвей Очеретин по кличке Бык, четырежды судимый, славился своим буйным нравом и невероятной физической силой. Но еще более известным человеком был молчун. В колониях, куда он попадал, его имя произносили шепотом; ходили легенды о том, как безжалостно и страшно расправляется он со своими врагами. Если посчитать, сколько людей было убито по приказу вора в законе Евгения Чиряева по кличке Истребитель, то перечень жертв вполне мог превысить список убитых в бомбежках летчиком-асом времен Второй мировой войны. Чиряев был известен и своей замкнутостью, крайне недоверчивым характером, о котором тоже ходили легенды. Этот человек словно шкурой чуял опасность, обходя все расставленные ловушки. С врагами он расправлялся быстро и безжалостно, друзей держал на расстоянии, предпочитая никому не доверять. Друзей, как таковых, у него и не было, лишь подельники, шпана, выполнявшая его поручения, да женщины, с которыми он спал и к которым относился как к самкам, удовлетворявшим его потребности. И еще – небольшой круг равных ему, бандитов, которые справедливо опасались его, ожидая в любой момент коварного подвоха.

В последние годы, когда из каждых десяти королей преступного мира восемь были уничтожены, Истребителя спасали только его недоверчивость и беспощадная жестокость, с которой он расправлялся с любым из своих, кто показался ему подозрительным.

События летних месяцев особенно встревожили его. Сначала был арестован Рашит Ахметов, поручения которого его люди выполняли и с которым их связывали деловые отношения. К этому времени бывший вор уже хорошо знал, что самые большие деньги бывают не у бандитов и даже не у авторитетов, наводивших ужас на жителей крупных городов. Самые большие деньги водятся у людей, присосавшихся к государственным организациям и бюджетным источникам. Они были по-настоящему богатыми и влиятельными и умели при необходимости использовать уголовные авторитеты.

От одного из таких Чиряев и получил приказ устранить Силакова. Он понимал, что необходимость в этом после ареста Ахметова очевидна. Силакова убрали третьего июля. А уже через несколько дней сам Чиряев получил приказ исчезнуть из города. Он хорошо сознавал, как это важно для человека, занимающегося таким неприятным делом, – вовремя исчезать, не подставляясь под прицел наемного убийцы. Не решаясь искушать судьбу в очередной раз, он решил срочно улететь за границу, чтобы, обосновавшись в Австрии, оттуда руководить своими людьми. В Европе он собирался переждать опасное время и вернуться через полгода. В девяносто втором, когда уголовный беспредел захлестнул Москву и криминальная война унесла жизни многих известных в уголовном мире бандитов, он уже предпринимал нечто подобное. В стране тогда шел процесс передела власти, и многие заплатили слишком большую цену за самонадеянность. Он в те дни несколько перестарался, решив «наехать» на торговцев наркотиками, и получил вместо ожидаемой прибыли трупы своих «шестерок». Усвоив урок, он улетел за рубеж, а его люди еще долго торговались об условиях мира.

Истребитель улетел тогда в Прагу, где и просидел, пережидая опасное время, полгода. С годами он стал еще более осторожен и терпелив, старался действовать наверняка, не подставляться и не вызывать гнева своих «коллег»-авторитетов. Но не всегда все шло гладко. После ряда спокойных лет он снова решил немного нарушить правила игры и оставить себе часть доходов, которые обязан был разделить с другими авторитетами. Был уверен, что успеет рассчитаться с ними, но, когда арестовали Рашита Ахметова, стало ясно, что Истребителю нужно срочно скрыться. Это была уже не проблема долга, а вопрос жизни или смерти самого Евгения Чиряева.

В аэропорту его провожало больше телохранителей, чем это положено даже федеральному министру. В напарники он взял Быка, парня, который отличался неимоверной физической силой при полном отсутствии мозгов. Последнее обстоятельство особенно устраивало Чиряева. Всякий рассуждающий опасен – так он считал. Наличие мозгов означало, что в какой-то момент человек может начать рассуждать и дорассуждаться до того, что выгоднее предать своего патрона, если кто-то заплатит гораздо больше. С Очеретиным это исключено. Во-первых, тот обязан Чиряеву своей жизнью и свободой, а во-вторых, Бык элементарно глуп, чтобы просчитывать варианты, с кем-то вести переговоры.

В салоне бизнес-класса находился еще один человек, с которым Чиряев не расставался во время своих поездок, хотя внешне их связь никак не проявлялась. Об этом сотруднике не знало даже ближайшее окружение Чиряева. Франца Баугиса, бывшего сотрудника латвийской милиции, Чиряев «перекупил» еще в начале девяностых. Они были даже чем-то похожи внешне, оба замкнутые, хмурые, нелюдимые. К услугам Баугиса Чиряев прибегал тогда, когда требовалось применить нечто из арсенала нестандартных приемов. Но Баугис выполнял и роль резервного «наблюдателя», который со стороны изучал и оценивал степень опасности, грозящей Истребителю. В качестве этакой «тени» он сопровождал Чиряева во всех его поездках. Несмотря на то, что Чиряева и Очеретина провожала толпа телохранителей из Шереметьево-2, а в берлинском аэропорту их должны были встречать группы других охранников, Чиряев и в самолете находился под двойным наблюдением – Очеретина и Баугиса.

И тем не менее в самолете был еще один сопровождающий, о существовании которого Чиряев не подозревал. Он сидел в салоне экономического класса на одном из последних кресел и дремал, безучастный ко всему, затем, проснувшись, с аппетитом съел принесенный ему обед, выпил стакан минеральной воды и снова задремал. Человек с невыразительным лицом, сдержанный в движениях, незаметный, стандартно одетый, он мог спокойно затеряться в толпе, даже небольшой. Тип идеального наблюдателя, скользящего за «объектом» ловко и незаметно.

В берлинском аэропорту самолет приземлился точно по расписанию, ровно в пятнадцать часов пятьдесят минут. Очеретин, с трудом оторвавшись от кресла, тяжело поднялся, достал с полки большую сумку. Кроме личных вещей, в сумке было около двадцати тысяч долларов, записанных на его имя. Чиряев справедливо считал, что в этой поездке могут срочно понадобиться именно наличные деньги, хотя многочисленные кредитные карточки, которые у него имелись, могли помочь практически в любой точке мира. Все вывезенные им из Москвы деньги были безупречно оформлены. Очеретин владел небольшим магазином в центре Москвы, исправно платил налоги и, вывозя деньги за рубеж, неизменно предъявлял необходимые банковские документы на таможне. Сделал он это и на сей раз.

Выходя из самолета, Чиряев незаметно кивнул молчаливо стоявшему в сторонке Баугису. Несмотря на то что ни у Баугиса, ни у Очеретина не было оружия, тем не менее наличие рядом двух «своих» придавало Чиряеву уверенность. Уже выйдя из самолета, он заметил нескольких мужчин, явно ожидавших кого-то из пассажиров. Чиряев насторожился. В Германии не принято встречать кого бы то ни было у трапа самолета – кроме официальных государственных лиц. Все без исключения пассажиры обязаны пройти пограничный и таможенный контроль по единым правилам, и лишь после этого встречающие могли общаться с приехавшими.