Никто не хотел уступать

– Да я вижу, что ты не знаешь, куда себя пристроить. Уже и стол протерла, и плиту пошоркала, успокойся, через полчаса можно будет идти.

– Я вроде не трусиха, а все внутри трясется. Скорее бы уже все это закончилось

– Мама, давай будем о хорошем, потому что плохого и так уже очень много

Через полчаса мама ушла, и теперь облако негатива навалилось на меня. И я принялась по накатанной мыть, стирать, и готовить. Если все будет замечательно, то мама вернется через два часа. Ну а если что-то пойдёт не так, то после двух часов ее отсутствия можно быть почти наверняка уверенным в том, что Ирку опять не отдали. И лучше об этом не думать. Потому что я уже не то, что задолбалась, я вообще всю веру в справедливость потеряла. Что мне останется, если ее не отдадут? Вот вообще не знаю. Да и вообще не верю в то, что есть причины изоляции детей от родителей, это же травма на всю жизнь.

Я услышала звук открывающейся двери, когда выливала грязную воду после мытья полов в унитаз. Трясясь от страха, я не спешила увидеть тех, кто там стоит. Но бойся, не бойся, а то, что произошло, все равно придется увидеть. Господи, сделай так, чтобы это была ожидаемая картинка, а не картинка разочарования. И я все-таки медленно повернулась к двери, а мама в этот момент повернулась ко мне спиной, и мне было не понятно, есть у нее кто то на руках, или нет. Потому что в коридоре было темно, или я просто не хотела видеть то, что может меня разочаровать. Сердце так стучало в груди, что казалось, что оно сейчас сломает ребра.

Но вот мама развернулась наклонилась и поставила на пол маленькую девочку, которую мы с ней ждали четыре месяца. Хоть я и ждала свою дочь, я не ожидала увидеть её прямо сейчас и прямо перед собой. Мне все-таки не верилось в это. Вот вообще не верилось. Я поставила ведро на пол и потихоньку пошла к двери, как будто хотела проверить это правда Ира, или это ростовая кукла. А эта кукла смотрела на меня голубыми глазами и было такое ощущение, что она меня не видит, или не знает. Она просто стояла и смотрела на меня с немым вопросом на лице, а куда это я попала, и что это за люди тут ходят. Мне все это было не понятно и страшно.

Все разрядила Оля. Она выскочила в коридор, увидела Иру, и разошлась. Она видимо была старше, поэтому сразу поняла кто это. Подбежала к Ирине и давай ей рассказывать, как она ее ждала, как соскучилась и как они сейчас будут играть. Ирка ходить еще не умела. В смысле, по стеночкам она передвигалась, а вот самостоятельно нет. А пока она слушала Олю, уж не знаю, понимала она ее или нет, помнила или так себе, но глаза сделались заинтересованными. Она стянула с себя шапку, пальтишко, села на пол и сняла ботинки. А потом встала на корачки, доползла до стенки, и уже держась за опору, не спеша, отправилась за Олей.

Мама тоже разделась, и мы со стороны наблюдали за сеструшками. Мне было радостно просто от того, что одновременно кончились и кошмар, и ужас, и Ира уже наконец то дома, и не надо больше думать о том, как вырвать ее из лап опеки. А все остальное мы переживем.

Все вроде устаканилось, я выдохнула и пошла наблюдать за своей младшей дочерью. Потому что предполагала, что дите моё сильно изменилось. Я же вижу, что она не помнит ни меня ни мать мою, свою бабку любимую. Ребенок отреагировал только на Олю. Но это не говорит о том, что Ира помнит Олю. Просто последние четыре месяца она находилась среди детей, поэтому Оля оказалась тем персонажем, с которым можно было общаться. Ну хоть это радует. Потому что контакт, это хорошо. Да вон и сейчас сидят на кровати, и играют так, как будто и не было этих четырех месяцев. Это меня очень радует, прямо от всей души.

Но было и то, что меня не то, что не радовало, но и напрягало. Первое то, что Ира совершенно разучилась улыбаться. Вся надежда была на то, что Оля хохотушка, научит Иру и улыбаться, и смеяться. Кроме отсутствия улыбки, Ира забыла те слова, которые знала, и теперь говорила какими-то звуками и междометиями. Тут я тоже надеялась на Олю. Она говорила чисто, выговаривая все звуки, только несколько слов у нее не получались. Кайтошка, кайбаса и ахадильник. Но для Иры это не важно, она за весь вечер ни одного полного слова не произнесла. А я к ней не приставала, пусть адаптируется. Так будет правильно.

Ну и еще она, конечно, разучилась ходить на горшок. Вернее проситься. Но об этом я догадалась во время своего визита в дом малютки, это не страшно, и решаемо. На днях сходим к врачу на осмотр, и все будет понятно. У нее, моей белой девочки, очень выросли волосы. А волосы у нее были очень белые и очень тонкие. Мать моя видимо утром заплела ей эти хвосты мышиные. И они уже все расплелись. Ну да ладно, сейчас поиграют и пойдем есть, посмотрим, как Ира отреагирует на еду, которой много. Я изначально хотела ее сначала накормить, но раз она пошла за Олей, значит не была голодной. Как только пойму, что оголодала, пойду кормить.

Но Ира оголодала только тогда, когда есть захотела Оля. И мы все вместе пошли на кухню. Оля у нас девушка скромная, никогда она не ест больше, чем надо. И никогда не будет есть, то, что ей не нравится. Поэтому Олю я не регулировала. А вот Ире поставила полную тарелку всего, что у меня было. И пока Ира ела, я понимала, что за четыре месяца изоляции она реально оголодала. И даже когда я понимала, что Ире уже достаточно, она пыталась мне показать, что хочет ещё. Пришлось призвать на помощь Олю. Оля и на горшок Иру посадила вполне успешно, и от еды отвлекла. Я была очень благодарна старшей дочери. И надеялась на то, что все поправится.

Весь вечер я наблюдала, как идет процесс адаптации, и по пути думала, как же мне рассчитаться с Юлией Борисовной. Ну теперь то реально было за что рассчитываться. Да и проблема у нас получилась одинаковая, дети. У нее сын, у меня дочь. Только у меня малышка, а у нее взрослый остолоп. Ну а как его еще назвать? Вот куда он свинтил и зачем? Кому что хочет доказать? Ведь кроме его матери никто не заметит его исчезновения. Ну а мать вот, сообщила мне, что у нее сын куда-то делся. Вот куда он мог деться? Где его искать? Мне то проще его найти, чем сдавать его пароли и явки. И что придумать?

И тут мне пришла идея. Ведь Слава то, наверное, в курсе, где находится Дима. Ведь ему то услуги врача могут понадобиться в любую минуту. Ни тот, ни другой , скорее всего не будут прерывать сотрудничество из за того, что Дима решил наказать маму или меня. Никто ведь не знает, что у него в голове. А Слава, скорее всего не знает про Димину забастовку. Потому что вряд ли Дима будет делится личными проблемами, ведь этому Славе они ни к чему. Ему нужен врач без проблем. Но даже если Дима где-то шифруется, как договорился с начальством в больнице? Он же там штатный врач? Или больничный продлил?

Так. План разведки я придумала. Это хорошо. Но надо подумать, куда идти искать Славу, на работу или домой? До рынка ехать надо и по рынку искать, а живет он рядом, два квартала. Вот теперь надо было решить это. Желательно до завтра. Чтобы завтра получить координаты Димы. Наверное, пойду домой. А если Слава не захочет выдать секрет? Ладно. Сегодня не будем придумывать, что попало. Послушаем Славу, и тогда подумаем. Если, конечно, Слава захочет со мной говорить. А почему это вдруг не захочет? Он же не будет знать, с каким вопросом я пришла.

Ирка осваивалась очень быстро. Но вот со смехом и с речью была небольшая засада. Фиг знает, что там происходило, в этом доме малютки. Им там запрещали разговаривать и улыбаться? Но так как все остальное шло вроде как по плану, я не нервничала. Два дня не срок. Узнавать нас стала, но никак не называла. Просто подползала к ноге, вставала и дергала за подол. А потом пальцем показывала, что ей надо. Есть она тоже могла без перерыва. Мы даже все съедобное убрали с нижних полок холодильника. А я постоянно вспоминала этих теток, которые вызвали на меня милицию. Неужели им так жрать хочется, что детей совсем не жалко?

Но Ирка была уже дома, и адаптировалась, и я сильно надеялась на то, что она скоро и смеяться начнет и говорить. Она же все это умела делать до заключения. Поэтому я усиленно им читала книжки, искала в телевизоре мультики, и водила гулять в парк, пока совсем не похолодало. Витя опять где-то затерялся, и мы жили замечательно. Радость от возвращения Иры, и домашняя суета, сильно повлияли на содержание моей головы, Димы там стало мало, а Ирки много, потому что как я не надеялась, а постоянно думала о том, как простимулировать ее устную речь и заразительный смех. У Иры на лице была маска. Ни грусти, не радости.

А еще я помнила, что я должна помочь Юлии Борисовне, и дни уже прошли, и пора идти к ней в гости, так как я обещала. Она то свои обещания выполнила все. Долго, конечно, это длилось, но и дело было не простое. Поэтому надо было хотя бы для себя что-то решить. Куда я иду? К Юлии Борисовне сдавать явки и пароли, или к Славе, узнавать о том, знает ли он куда исчез Дима. Я дала себе на разгон два дня. То есть два дня у меня было на раздумья. А потом собираюсь и иду туда, куда ноги понесут. Но что-то я догадывалась, что понесут они меня к Славе. Хотя к Славе тоже идти было страшно. Он теперь совсем не тот Слава, которого я знала в школе.

Ну а попутно я решила позвонить Диме. Вдруг он уже дома, а я тут волосы на голове себе дергаю! Поэтому, уложив вечером детей спать, я отправилась к Насте. Навстречу шла Катерина. И даже здороваться со мной не стала. Ну нормально, так и должно быть. Не жалей Галя больше никого. У самой все не очень складно. Дима, конечно, припугнул чем-то Катьку, но кто сказал, что она не осмелеет и не пойдет откровенничать с Витькой? Я прошла мимо, не навязываясь в подруги и зашла к Насте. Диме я позвонила три раза, трубку никто не взял. Значит все по-старому. Димы нет, Юлия Борисовна на измене, придется ей помогать.

Через день я решила идти к Славе. Конечно вечером. Я не знала, когда он работал, но его мама работала днем, она была медсестрой. Поэтому желательно было застать хотя бы маму. Она хоть расскажет, когда он бывает дома. Идти от моего подъезда до его подъезда было метров двести пятьдесят, но по ухабам и взгоркам. Зато я выскакивала из зарослей прямо у его подъезда. И это мне нравилось. Я отдышалась после физических упражнений и поднялась по трем ступенькам к подъездной двери. Сейчас пошлет меня Слава по известному адресу и придется идти поддерживать Юлию Борисовну способами, которые совсем не понравятся Диме.

Но навстречу мне неожиданно вышла Славина мама с мусорным ведром. И действительно, во дворе звучал колокольчик мусорной машины. Знакомы мы были давным-давно, поэтому узнали друг друга .

– Гал, а ты к кому в наш подъезд?

– К Славе вашему.

– Подожди, я мусор унесу

– Конечно подожду

– А его дома нет

– А когда он бывает?

– Знаешь, Галя, я не знаю, когда он бывает, и даже предположить не могу. Бывает по трое суток дома не появляется.

– Вы бы знали, как он мне нужен! А как его на рынке найти?

– Я один раз его целый день там искала. Без результата.

– И что мне делать то?

– Сильно нужен говоришь? Давай, если увижу его, передам. Может повезет. Он вообще то ответственный, обязательно зайдет. Тем более тут идти две минуты.

– Спасибо большое. Скажите ему, что я сильно его жду.

– Скажу, скажу, не переживай. Жди

– Спасибо, до свидания

Я шла домой и думала о том, что теперь без вариантов идти к Юлии Борисовне. Ладно, за сутки привыкну к этой мысли. А может Слава проявится?

Я, конечно, старалась верить в то, что Слава ответственный и придет, но получалось у меня плохо. Когда ему ходить то? У него своих забот полон рот. Но за всю жизнь, а я к нему обращалась и после, Слава, чем бы он не занимался, никогда не забывал про то, о чем его просила я. И всегда старался мне помочь. Ну, естественно в той сфере, в какой работал на данный конкретный момент. Но в то-то время я еще этого не знала. Поэтому тихо готовилась идти в гости к Юлии Борисовне. Как я не хотела совершать предательский поступок по отношению к Диме, а придется. А у меня оказывается есть совесть, и она плачет и болит.

Слава пришел утром. Так сказать, ни свет ни заря. Я думала, это Витя от своих бурятов вернулся. Поэтому к двери летела со всех ног. Открыла. А там Слава. Видно, что на работу собрался, побритый, свежеотглаженый, румяный. Ещё и улыбается. Наверное, настроение хорошее. Но у меня то на лице было написано, что настроение у меня плохое. Я же не Славу совсем ждала, а Витю. Да к тому же и выглядела я экзотически. В ночной рубахе, на одной ноге. На лице написано, что я никого с утра не ждала. Но Слава был товарищ тренированный, не смотря на свой возраст. Осторожно отодвинул меня к стене, зашел в коридор и закрыл за собой дверь.

– Утро доброе! Ты чего-то хотела? Я пришел, говори.

– Слава, может я не по адресу, но скажи, ты не знаешь, где Дима?

– Ты что, серьезно не знаешь, где он? Не врешь?

– Нет, не знаю! И самое главное не это. Его мать не знает! И она очень хочет об этом узнать. Вот сегодня иду к ней, что ей сказать? Рассказать про Димины подработки? И о том, что на каждой из этих работ он может жить?

– Не, Галь. Он не на работе. Можешь не открывать секретов. Но лучше бы был на работе. Он в реанимации, Галя.

– Слава, в какой реанимации? Он на днях был здоров как конь.

– Да, на днях был. Да он и болен то не сильно. Но большая потеря крови. И кстати, если скажешь матери, она мигом все исправит.

– Но ему то это не понравится?

– Ему сейчас все равно, он без сознания.

– Это у вас на рынке случилось?

– Давай я тебе не буду отвечать на этот вопрос. Скажу одно. Сколько я знаю Диму, да и Игорь со мной согласен, а он Диму знает дольше, чем я, столько этот самый Дима смерти ищет. Честное слово. Он, конечно, в этот раз спас жизнь, наверное, троим нашим ребятам. Но если бы рядом не было больницы, и его там не знали, он бы умер. Серьезно заявляю.

– А что случилось то?

– Я же сказал, не буду рассказывать. Дима очнется, захочет, расскажет.

– А он правда очнется?

– Даже не сомневайся. Он же ментов спас. Там в реанимации за ним следят, как за генсеком. Только крови надо. Мы уже все что могли сделали, наши идут, сдают. Но еще бы маленько. И тут бы его мать пригодилась.

– Понятно. Он, конечно, в третьей Кировской?

– Конечно. Ты сначала сама пойди, посмотри на него, оцени, можно туда мать вести или нет. У тебя фамилия та же?

– Да, фамилия та же.

– Я позвоню в приемный покой, тебя пропустят. Сегодня сможешь?

– Смогу.

– Еще вопросы есть, или я могу идти?

– Иди. Спасибо, что зашел.

– Ну пока, до встречи

– Пока

Я закрыла за Славой дверь и села на кресло в коридоре. Господи, ну почему я опять целую вагонетку ерунды придумала? В прошлый раз так же было. И если бы я не пошла к Катьке, я бы так и не узнала, что его ранили. И сейчас, не караулит под окном, значит психанул, обиделся и на работе спрятался! А он ведь совсем не давал повода так о себе думать. Надо сегодня выделить время и сходить в больницу посмотреть на него. Хотя я и так догадываюсь, как выглядят люди, потерявшие много крови. Они как будто сдуваются, скукоживаются, и становятся черными или темно зелеными.

Ладно, схожу, посмотрю, я и не такое в жизни видела. Но как это сказать Юлии Борисовне? А сказать надо. Она может с кровью помочь. Пойду, наверное, ближе к вечеру, сначала на него посмотрю, а потом сразу к ней зайду. Господи, сделай так, чтобы у меня язык не отсох, когда я ей это говорить буду! Дима ищет смерти. Зачем? Чего ему не хватает? Нервы себе щекочет? Или действительно жить надоело? Никто не знает. Но результат налицо, реанимация. А реанимация, это прямо преддверие кладбища, об этом я все знаю. Но я то живая, значит надо жить. И ему помочь.

Я боялась. Я всего боялась. Боялась, что не успею, и он умрет, боялась увидеть его и не вынести этой картинки. Картинка страшная. Людей с потерей крови я видела, перевидела. Это не люди, это темно серые мумии, у которых нет сил даже пошевелиться. А я же знала Диму не мумией, а красивым здоровым мужиком! Господи, дай мне сил и терпения! Сделай так, чтобы я смогла ему помочь хотя бы в себя прийти, пусть глазки откроет, и все, скроюсь за горизонтом. А то какая-то страшная сказка получается. То подрежут, то кровь выпустят, что в следующий раз случится? А я же все равно переживаю за него.

Все складывалось так, как сказал Слава. В приемном покое услышали мою фамилию, дали халат, крикнули кого-то и меня повели по длинным, темным коридорам туда, где лежал Дима. Мне открыли дверь, запустили вовнутрь, и я осталась одна. Палата была большая, кроватей на двенадцать- четырнадцать. И я пошла вдоль кроватей. Идти пришлось недолго. Сразу было понятно, что это он. На белоснежной наволочке почти черное лицо. Да какое лицо то? Лица и не осталось. Это личико взрослого мужчины было с кулачок. Он лежал на спине, такой скелетик. Если бы я сама никогда не была такой, я бы испугалась. Зрелище вообще не для слабонервных.

Да и вообще, когда смотришь на такого человека, кажется, что еще чуть-чуть и он умрет. Ну а что думать то? Он же худой, черный, без сознания, бутылками обвешан, еле дышит. Кто-то позаботился обо мне, поставил стул рядом с Диминой кроватью. Я села, взяла его за руку. Надо же, теплый. А по виду и не скажешь совсем. Вид мертвеца. Так и некоторые мертвецы лучше выглядят, чем Дима сегодня. Спит он, конечно, а не без сознания. Вон бутылок сколько стоит. И пустых, и полных. Если у него только потеря крови, что ему можно капать? Кровь, глюкозу вместо еды и снотворные. Но может я что-то не так понимаю, я же не врач.

И вдруг я задумалась. Если у него потеря крови, значит, где-то есть дырка? Иначе откуда кровь вытекла? Я встала и огляделась, есть кто живой? Не, никого с открытыми глазами не было, все под наркозом. Ну на то она и третья Кировская. Здесь контингент такой. Я Прошла между кроватями, для страховки, чтобы никто не спалил. Все проверила. Глазастых нет. Можно попробовать. Я подошла к Диме, и подняла простыню. Ох мама ж дорогая, под простыней еще страшнее! Как будто вчера из концлагеря освободили. Страшная картина.

Но я передохнула, и снова приступила к разведке. На груди старая рана заклеена лейкопластырем, понятно. Живот целый, пыска целая. Не смейтесь, он под простыней вообще без ничего. Хоть бы никто не зашел и не увидел мои поиски. А то я была здесь последний раз. Вот она, повязка. Совсем не большая, аккуратная. На единственной красивой ноге. Что это? Ножевое ранение? Огнестрел? Еще что-то? Ведь если кровь вытекла, значит крупный сосуд повредили? Ну кое как я успокоила свое любопытство. Сейчас к Юле зайду, она пойдет сюда и все узнает.

Я села на стул, опять взяла Диму за руку, и поняла, что я не хочу, чтобы он умирал. Пусть живет, как хочет, пусть делает, что хочет, только пусть живёт. Потому что так мне легче. Вот смотрю я на него полумертвого, и если бы он был не такой худой и не такой черный, я бы упала на него и рыдала. Димочка, живи пожалуйста, не умирай, ты же еще совсем молодой! Сейчас я сбегаю к твоей бешеной матери, и она тебе обязательно поможет, потому что она знает, где взять крови. Да и от нее, наверное, перекачать немного можно. Она же не будет жадничать.

Я поцеловала Димку. Губы тоже были тёплыми. И пошла на выход. Напротив палаты на диванчике сидел Слава. Наверное, ждал меня. Настучали медики. Скорее всего договор у них такой. Я подошла к нему, села рядом, и тут у меня закончились силы. Я легла ему на грудь и зарыдала. А он гладил меня по плечу. Тогда мы были еще почти близкими. Как изменят нас ближайшие пять лет! А в тот момент мне нужен был рядом тот, кто перетерпит мои слезы, успокоит меня, настроит на лучшее, и проводит до выхода из больницы.

Мне хватило пяти минут, чтобы избавиться от лишней жидкости, и успокоится. У меня всегда так. Стресс длится не больше двадцати минут. Все пять стадий проживаю в ускоренном режиме. Вот и сейчас, рыдая на груди у Славы я доказала себе, что все будет хорошо, что рядом с Димой есть Слава, он следит за ситуацией и стимулирует врачей. У Димы есть я, которая сейчас быстро дохромает до мамы, а мама добудет крови. И Дима начнет походить на человека, а не на мумию. А вообще меня всегда интересовал вопрос, а сколько при солидной потере крови надо влить в человека этой самой крови, чтобы он снова более-менее стал походить на человека?

Ведь Слава сказал, что дорогая милиция подгоняет доноров. А там народу много. Да и в те времена еще не лили группу в группу, так что я думаю, что влили уже достаточно, а Дима черный, и еле живой. Да и плазму льют однозначно. А вот результат не очень заметен. Хорошо, что жив. Хотя со мной было так же. Вся железная дорога мне кровь сдавала, а восстанавливалась я не сказать, чтобы быстро. Но восстановилась же? А Дима, мужик, он сильнее, надо просто подождать. Конечно, видуха у него, прямо ужасная, но завтра должно быть лучше. Я успокоилась, и пошла умываться. Слава шел вслед за мной, наверное, боялся, что опять распсихуюсь.

– Гал, всё? Полегчало?

– Да, все нормально. Ты что то сказать хотел ? Подожди я сейчас умоюсь.

– Конечно подожду, у меня есть пара слов для тебя.

– Я готова. Здесь будем говорить или на улицу пойдем?

– Давай здесь. Пошли к реанимации, там никто не видит.

– Как скажешь.

– Во первых, на денег. Тут только полтинник, но у меня пока больше нет, потом добавлю.

– А зачем так много то?

– Гал, прошу тебя, пожалуйста, приходи к нему каждый день. Если времени нет, на такси приезжай, деньги будут.

– Слава, ты же тут рядом, зачем я то?

– Да, Гал, я рядом, и забегаю, но я ему на фиг не нужен.

– Знаешь, что Слава?

– Да я вообще много что знаю. Ты на возраст мой не смотри. Я за два года в ментовке так поумнел, что никакие университеты уже не нужны.

– Я тебе что-то про возраст говорила?

– Гал, помолчи, а? Я скажу тебе пару слов и пойду работать.

– Молчу.

– У вас с ним какой-то разлад вышел на днях?

– Ну, было.

– Так вот, по нему это сразу было видно, приходи к нему пожалуйста, очень прошу. Если что надо будет, напиши и записку матери моей отдай. И еще. К матери его сходи сегодня. Ты же видела его? Пусть поможет, чем может. Вроде все.

– К матери его я пойду сейчас, я думаю она поможет. И ходить я к нему буду. Если смогу, каждый день, если не смогу, простите.

– Спасибо, Галя. Я ему не сват и не брат, но могу сказать, что он хороший человек. Редко такие в жизни встречаются.

– Слава, у вас какие отношения? Деловые. Разницу чувствуешь?

– Знаешь, если человек хороший, он при любых обстоятельствах человек. Я это точно знаю. Я пошел, мне пора. Выйдешь чуток попозже меня.

Слава ушел, а я сидела и думала, как я все это опишу Диминой маме. Ведь врать смысла нет, через пять минут она будет уже здесь. Значит надо сказать как-то не сильно больно. Чтобы у нее было время привыкнуть к тому, что ее сын в тяжелом состоянии. Ну вот как, как это можно не больно сказать матери, у которой единственный сын? И одно дело, если бы у него пневмония была, а совсем другое дело, когда кровопотеря. Она то медик. Повязочку снимет и поймет откуда у этой кровопотери ноги растут. И что можно сделать в таком случае, чтобы у любой мамы сердце не порвалось, и не остановилось? Она сейчас ему очень нужна.

Я шла по Тимирязева, вдоль трамвайных путей, и понимала, что речь готовить смысла нет, потому что ляпну все равно что-нибудь другое. Самое главное, надо взять себя в руки, чтобы, глядя на нее не заплакать. Потому что все-таки Димка, очень родной и близкий мне человек. Вот только почему такой д у р а к? Ну вот что ему не живётся тихо и спокойно? Четыре месяца его знаю, и за эти четыре месяца его уже чуть два раза не убили? Вот что это за персонаж? И тут я вспомнила, что если дверь в подъезд закрыта, мне придется что-нибудь придумывать. Но дверь была открыта. И Юлия Борисовна открыла, как только я нажала кнопку звонка. Дверь она распахнула широко, сделала шаг мне навстречу, взяла за руку, и затащила в квартиру.

Юлия Борисовна провела меня на кухню, усадила за стол, и стала метать на стол все подряд из печи и холодильника. Я даже не предполагала, что она может быть такой хозяюшкой. Вообще, по идее, надо было ее остановить, но как? Я боялась даже думать о том, что она сейчас сядет напротив меня и начнет спрашивать про сына. У меня мозги выключались от такой перспективы. Что я ей скажу? Она мне вон какой стол накрыла, чего только на нем нет. Радуется тому, что я пришла. А я ей сейчас такая сообщу, что в соседней больнице ее единственный сын умирает от потери крови! Ну прямо не гостья, а вестник счастья!

Юлия Борисовна видимо все выставила, оглядела стол и осталась довольна. Она сняла фартук и села.

– Слушай, Галя, давай выпьем. У меня рябиновая на коньяке есть?

– Давайте рябиновую на коньяке.

– А ты что такая приземленная? Дома что случилось? Или с Ирой что?