Ловец огней на звездном поле

– Пару дней тому…

– А где она остановилась?

Дядя нажал на педаль и, махнув в знак благодарности какой-то женщине в черном «Субурбане», которая притормозила, давая ему отъехать от бордюра, сказал:

– У нас, конечно.

После нескольких лет, наполненных бесчисленными телефонными звонками, на которые никто не ответил, после сотен возвращенных отправителю писем, после смутных и противоречивых слухов, обернувшихся неприглядной правдой, Томми все-таки возвратилась домой.

* * *

Полчаса спустя мы свернули с Девяносто девятого шоссе на извилистую грунтовую дорогу, ведущую прямо к порогу нашего дома. Вдоль дороги росло пятьдесят четыре могучих пекановых ореха, которые дядин отец – Тиллман Эллсуорт Макфарленд – посадил здесь полвека назад. Дядя довез меня до старого амбара.

– Я зайду чуть позже, – пообещал он, глядя на окно под крышей, где на чердаке была оборудована жилая комната – не особенно большая, но зато со всеми удобствами. – Надо же вам хоть немного побыть вдвоем.

Я быстро поднялся по лестнице, глубоко вдохнул и толкнул дверь. Чердачное помещение дядиного амбара когда-то было моим «домом вне дома». Я жил здесь, пока учился в старшей школе и в колледже, и даже некоторое время после того, как закончил учебу. Даже сейчас, когда мне бывает лень возвращаться на яхту, я иногда ночую здесь.

Кондиционер был выставлен на максимум, и по оконным стеклам стекали капельки конденсата. Когда я вошел, Томми как раз стояла возле открытого холодильника, протянув руку к стоявшему на верхней полке стакану. На ней были брюки от тренировочного костюма, которые выглядели так, словно были велики ей на пару размеров, и рубашка с укороченным подолом, обнажавшим поясницу, на которой я разглядел татуировку с изображением восходящего солнца. Волосы Томми – некогда черные и блестящие, как вороново крыло, – были сейчас выкрашены в неопределенный светло-соломенный цвет и выглядели безжизненными и тусклыми.

Услышав, как открылась дверь, Томми обернулась. Ее лицо показалось мне очень худым. Надбровные дуги выдавались вперед, а похожие на два изумруда глаза, которые я помнил еще со школы, утратили блеск и налились кровью.

Томми улыбнулась, слегка наклонила голову и… Вам когда-нибудь приходилось видеть по телевизору или в кино, как от тающих ледников отламываются огромные глыбы размером с небоскреб – отламываются и падают в океан? Что-то подобное может произойти и с человеческим сердцем. Я, во всяком случае, ощутил что-то подобное, когда заправленные за ухо волосы Томми упали ей на глаза, а правый уголок губ слегка приподнялся в пародии на улыбку. Именно в этот момент мне показалось, будто мое сердце треснуло и развалилось пополам.

Я кивнул в сторону распахнутой дверцы холодильника.

– Ты что-нибудь ищешь?

– Безвестности, – ответила она, не отрывая от меня глаз.

Продолжая рассматривать меня, Томми шагнула вперед по вытертому ковру. На пальцах ее босых ног блестел свежий ярко-красный лак. Еще шаг. Она остановилась в нескольких дюймах от меня, взяла за руки и мягко потянула. Это не было настоящим объятием – она как будто просила «встретить ее на полпути»[15 - «Встреть меня на полпути» – название песни Джесси Вейр.]. Руки и спина у нее были сильными, но маленькая, почти девичья грудь показалась мне неестественной и по-голливудски твердой. Несколько минут мы стояли неподвижно. Томми по-прежнему полуобнимала меня, но какое-то время спустя силы ее иссякли. Прошло еще какое-то время, и я осознал, что теперь уже не она обнимает меня, а я поддерживаю ее, не позволяя упасть.

В тот день, когда она уехала – а это было почти девять лет назад, – шел дождь, и Томми ворвалась в эту комнату под крышей амбара промокшая, с посиневшими то ли от холода, то ли от страха губами. С ее волос капало, с одежды текло. За плечами у нее был небольшой рюкзачок с теми немногими вещами, которые она сумела забрать из своей квартиры, а на лице запеклась кровь. Разбудив меня, она с силой прижалась губами к моим губам. Ее кровь показалась мне горькой на вкус, распухший подбородок был неестественно горячим. Призывая меня к молчанию, Томми коснулась моих губ кончиками пальцев и прошептала:

«Не забудь: однажды я была счастлива. Здесь… С тобой. Я была!..» – Она проглотила готовые пролиться слезы, вытерла лицо рукавом и прищурилась. В одно мгновение ее взгляд стал твердым и пристальным.

«Запомни еще одну вещь, Чейз… Не верь лжи. Она никогда не заменит правду. – Томми откинула голову назад, продемонстрировав несколько параллельных кровоподтеков у себя на шее. – Никогда!.. – Кровь хлынула у нее из носа и закапала с подбородка. – Обещай мне!..»

Я поднял руку, чтобы вытереть кровь, но Томми только отмахнулась. – «Обещай!»

Я кивнул.

Еще один поцелуй – и она снова исчезла, словно растворившись в потоках дождя. Какое-то время я еще различал в дождливом сумраке задние огни ее «Шевроле», похожие на два багровых глаза, потом и они пропали за пеленой падающей с неба воды.

Ее сегодняшнее объятие выдало Томми с головой, как и то, давнишнее.

Она легко поцеловала меня в уголок губ, и я почувствовал, как половинки моего сердца рухнули в океан. Формально Томми считалась моей двоюродной сестрой, но поскольку я был приемным ребенком, родственниками мы были только на бумаге. Кузен, кузина – все эти ярлычки не имели для нас никакого практического значения.

Подавшись вперед, я тоже прижался губами к ее губам. И Томми почти ответила, но тут же отстранилась и, взяв себя в руки, лишь легко провела кончиками пальцев по моим губам. Когда-то она умела разговаривать без слов, с помощью жестов и движений, но теперь забыла этот язык. Уверенная в себе, прямолинейная, отчасти даже резковатая девушка-подросток, которую я когда-то знал, исчезла, уступив место спокойной и сдержанной женщине.

Я открыл холодильник, достал бутылку молока и сделал несколько глотков прямо из горлышка.

– Дома была?

Томми огляделась по сторонам, потом скрестила руки на груди.

– Я уже дома.

Я протянул ей молочную бутылку. Она налила немного молока в стакан, потом вернула бутылку мне. Я смотрел, как Томми маленькими глотками цедит холодное молоко. Ее кожа была похожа на грубую серую стеклоткань, натянутую на искореженный деревянный каркас. Впрочем, несмотря на худобу, фигура у нее оставалась спортивной, словно она питалась только здоровой пищей, регулярно занималась йогой и пилатесом и не брезговала услугами пластических хирургов.

Я пытался придумать, о чем бы еще с ней поговорить, когда в дверь постучали. Я почти не сомневался, что это был дядя.

– Раньше ты никогда не стучал! – крикнул я ему. – С чего бы тебе вздумалось изменять старым привычкам?

Войдя в комнату, дядя поцеловал Томми в лоб и вручил ей тарелку, накрытую алюминиевой фольгой.

– Вот, ешь, пока горячие. Лорна сейчас придет – только завьет волосы.

Томми сняла фольгу, зажмурилась и втянула носом поднимающийся от тарелки пар. Свежие печенья выглядели очень аппетитно.

– Как здорово!.. – выдохнула она. – Есть же вещи, которые никогда не меняются!

Я посмотрел на нее.

– Кое-что все же меняется.

Томми отправила в рот первое печенье и стала жевать, на обращая внимания на прилипшие к губам крошки расплавленного шоколада. Покончив с печеньем, она вытерла руку о штаны и прижалась к дяде Уилли, просунув плечо под его левую подмышку.

Я готов был сказать еще что-то столь же глупое, как моя предыдущая реплика, но тут зазвонил телефон. Сев на край стола, я нажал клавишу громкой связи.

– Чейз слушает.

– Чейз! – Это был Ред Хэррингтон, мой редактор, сравнительно недавно сменивший Нью-Йорк на наш захолустный Брансуик. – Ну как, понравились тебе твои трехдневные каникулы?

Ред был чистокровным северянином – настоящим янки, который, несмотря на свои сорок с лишним, носил длинные волосы, собирая их на затылке в конский хвост. Дядя часто повторял, что на Юге Ред должен чувствовать себя как кошка с длинным хвостом, случайно попавшая в гостиную, где два десятка людей раскачиваются в креслах-качалках. На самом деле Ред перебрался в наши края лет десять назад, последовав за женой-южанкой, которая, закончив один из привилегированных нью-йоркских колледжей, довольно скоро обнаружила, что ее тошнит и от Манхэттена, и от собственного мужа, обзаведшегося любовницей чуть ли не через год после свадьбы. В настоящее время Ред был бездомным холостяком, вынужденным работать, чтобы выплачивать жене положенные алименты. Газета – вот все, что у него осталось. Насколько я мог судить, прошлое лежало у него на плечах тяжким грузом, однако, несмотря на это, Ред оставался прекрасным газетчиком, обладавшим отменным нюхом на сенсации. Кроме того, он был наделен всепоглощающим стремлением во что бы то ни стало докапываться до правды, как бы глубоко она ни была зарыта. Порой Ред даже представлялся мне квинтэссенцией человека эпохи постмодерна, который никому не доверяет, пребывая в уверенности, что каждый из тех, кто его окружает, скрывает какую-то тайну или секрет.

– На самом деле это было совсем неплохо. – Я посмотрел на телефонный аппарат. – Кстати, спасибо за ужин.

– Не за что. Его стоимость я вычту из твоей зарплаты… Слушай, Чейз, я отлично понимаю, что после тюряги тебе, наверное, охота побыть дома, чтобы поскорее все забыть, но…

Я бросил быстрый взгляд на Томми. Она ухмыльнулась. По всему было видно, что услышанное произвело на нее впечатление.

– …Но ты мне нужен. Действительно нужен!

Судя по его голосу, Ред не шутил.

– Что стряслось?

– Товарный поезд столкнулся с автомобилем на каком-то богом забытом переезде. В машине была пьяная женщина. Похоже на самоубийство, но…