Когда поют сверчки

– Не он один.

– А вот мне врач не разрешает есть чизбургеры. Он говорит, мне это вредно.

С этим я был не согласен, но говорить ничего не стал. Во всяком случае, я не решился высказать свое мнение в достаточно категоричной форме.

– По-моему, это преступление – не разрешать ребенку лакомиться чизбургерами.

Энни улыбнулась:

– Я так ему и сказала.

Пока я допивал лимонад, Энни внимательно следила за мной, но в ее взгляде не было ни нетерпения, ни раздражительности. В ее бутылке под прилавком собралась уже порядочная куча денег, которые – я знал – были ей очень нужны, и все же меня не покидала уверенность, что, даже если бы я не заплатил Энни ни цента, она продолжала бы наливать мне лимонад до тех пор, пока я не пожелтел или пока бы меня не смыло. Увы, проблема – ее проблема – заключалась в том, что в моем распоряжении были годы, а у нее… у нее времени почти не осталось. Деньги в бутылке давали ей кое-какую надежду, однако, если Энни не повезет и в самое ближайшее время ей не пересадят новое сердце, она, скорее всего, умрет еще до того, как вступит в подростковый возраст.

Энни еще раз оглядела меня с ног до головы.

– Вы очень большой, – сказала она наконец.

– Ты имеешь в виду вес или рост? – улыбнулся я.

Она приставила ко лбу ладонь козырьком.

– Рост.

– Во мне всего-то шесть футов. Бывают люди и повыше.

– А сколько вам лет?

– Человеческих или собачьих?

Она рассмеялась.

– Собачьих.

Я немного подумал.

– Двести пятьдесят девять с хвостиком.

Энни снова окинула меня внимательным взглядом.

– А сколько вы весите?

– В английской системе или в метрической?

Она закатила глаза.

– В английской, конечно!

– До завтрака или после ужина?

Этот вопрос поставил ее в тупик. Энни потерла затылок, оглянулась по сторонам и кивнула.

– До завтрака.

– До завтрака я вешу сто семьдесят четыре фунта.

Энни посмотрела на меня заинтересованно.

– А какой у вас размер обуви?

– Американский или европейский?

Сжав губы, она попыталась сдержать улыбку, но положила руки на колени и прыснула:

– Да американский же!

– Одиннадцатый.

Энни невольно взглянула на мои ноги, словно спрашивая себя, правду ли я говорю или обманываю. Наконец она одернула подол платья, встала с кресла и выпрямилась, втянув живот и выпятив грудь.

– Мне семь лет, – продекламировала она. – Я вешу сорок пять фунтов и ношу шестой размер туфель. И еще во мне три фута и десять дюймов.

«И сердце тигра в женской оболочке!»[3 - У. Шекспир «Генрих VI».] – добавил я мысленно.

– И что? – уточнил я.

– Вы больше меня.

Я рассмеялся.

– Согласен. Я немного побольше.

– Но… – Энни подняла вверх палец, словно пытаясь определить направление ветра. – Мой доктор говорит, что, если у меня будет новое сердце, я смогу еще немножко подрасти.

Я кивнул.

– Очень, очень возможно.

– А вы знаете, что я буду с ним делать?

– Со своим новым сердцем или со своим новым ростом?

Она на секунду задумалась.

– И с тем, и с другим.

– Что же?

– Я стану миссионеркой, как мои мама и папа.