Старинные индейские рассказы

– Ах, сын мой, сын мой! Придётся мне опечалить тебя! Я не хотела говорить тебе об этом, пока ты не поел. Её мать увела их всех в Фарибо – к белым! Я не могла убедить её дождаться твоего возвращения. Их семья любит белых: они перешли в их веру! – с плачем проговорила старуха.

– Мать моя, я слишком горд, чтобы покинуть своё племя и жить теперь с женой среди белых. Пусть мой зять в моих интересах лжёт и уверяет, что мои руки не запятнаны кровью. Духи тех, кто погиб сегодня, упрекали бы меня, и эти упрёки были бы справедливы. Нет, теперь я обязан до самой смерти воевать с белыми. Но прежде, чем уйти, я хочу ещё раз увидеть сыновей.

Тауазуота вышел от матери и быстрым шагом направился к палатке старейшин, чтобы поговорить с Канги. Он натянул на себя покрывало и спрятал под ним оружие. Зоркий глаз вождя сразу подметил строгое выражение лица гостя, и он первым повёл речь:

– На долю каждого выдающегося человека время от времени выпадают тягости и заботы. Для блага народа он должен принести в жертву и свою жизнь, и свои выгоды.

– О себе я не забочусь, – ответил Тауазуота, – но мне сегодня очень тяжело. Моя тёща увела мою жену и сыновней к белым. Если узнают, что мы наделали, их жизни грозит опасность. Я ухожу повидаться с ними.

– Угх, угх! Ты понадобишься мне завтра. Я хочу утром с большим отрядом напасть на форт Риджели. В нём немного войска. А потом мы двинемся на Нью-Ульм и другие города. Мы прогоним белых назад к Сент-Полу и к форту Снеллинг. – Канги говорил очень решительным тоном. – Ты обязан остаться. Ты поведёшь нападение на форт или на Нью-Ульм.

Несколько минут Тауазуота молча думал. Наконец, он сказал:

– Хорошо, я повинуюсь.

Было произведено нападение на форт Риджели, но оно не увенчалось успехом. Поднялась вся Миннесота. Все пограничные поселенцы, оставшиеся в живых, бежали в более крупные, хорошо укреплённые города. Большая часть Дакотов была уже готова сдаться. Они хотели показать, что не принимали никакого участия в резне и не одобряли этот необдуманный поступок своих вождей.

К вечеру Тауазуота понял, что предстоит продолжительная война с белыми. Индейцам пришлось спешно уводить семьи в какое-нибудь надёжное место. Ночь не принесла никакого облегчения его тяжёлому состоянию духа, но зато в нём созрело решение на смелый шаг. Он не стал ни с кем советоваться, а прямо отправился к посёлку Фарибо, находившемуся на довольно большом расстоянии.

Он шёл вдали от торных путей, направляясь по невысоким холмам вдоль Миннесоты. Он шёл быстро, зная, что придётся пройти около ста миль за очень короткое время. Каждый упущенный день всё более и более затруднял ему свидание с семьёй.

Он старался держаться как можно дальше от всяких поселений, но всё же, иногда, ему приходилось наталкиваться на одинокие остатки построек, разрушенных до самого основания. Вокруг них валялись трупы белых. О, как дорого заплатит его народ за это!

От всего хозяйства одного фермера оставалась лишь собака, жалобно вывшая возле мертвецов.

Иногда Тауазуота слышал шум повозок, нагруженных женщинами и детьми беженцев. Вооружённые мужчины шли перед фургонами и за ними. Повозки, запряжённые обыкновенно быками, медленно двигались по направлению к более крупным городам.

На рассвете Тауазуоте пришлось отыскать себе укромное местечко. Он завернулся в одеяло, улёгся на дне высохшего ручья под красными ивами и сейчас же заснул.

Вечером он снова двинулся в путь и к полуночи добрался до Фарибо. Здесь тоже считались с возможным нападением индейцев, и потому день и ночь были настороже. Тауазуота прекрасно знал эту лесистую местность. Вскоре он набрёл на индейский посёлок, но не решился зайти, так как эти индейцы были в союзе с белыми. Если бы они приняли враждебного Лакота, то их могли заподозрить в предательстве, а уж никого не ненавидели с такой силой, как Маленького Ворона и его военного вождя!

Тауазуота отыскал себе укромный уголок, откуда он мог бы наблюдать за своей женой. Да была ли она там? А вдруг её подстерегли в пути и убили?!

Это была самая ужасная ночь, какую когда-либо переживал Тауазуота. Ему всё время снилось нападение и боевые крики. Наконец, он проснулся. Солнце уже стояло высоко в небе… Но что это? Разве это не его сыновья играют у палатки, совсем, как в прежние времена?.. И вдруг из глубины леса он услышал голос жены. Она громко скорбела о своём супруге.

– Милый, возьми нас с собой, возьми! Умрём вместе! – воскликнула она, бросившись к мужу, которого считала уже мёртвым.

Она знала, во что была оценена голова её супруга, – о, эти метисы, которые любили деньги больше, чем кровь своих индейских матерей!

Тауазуота стоял несколько минут молча, не будучи в состоянии проговорить ни одного слова. Его мощное тело трепетало, как сосна в бурю.

– Нет, – сказал он, наконец, собравшись с духом. – Я уйду, а вы оставайтесь. Ты – женщина. Незачем говорить белым, что твои мальчики – также и мои. Приведи их ко мне сегодня вечером, я хочу на прощание поцеловать их.

Они встретились уже в сумерках, когда солнце склонялось к верхушкам деревьев.

– Ате! Ате! Папа! Папа! – закричали мальчики, несмотря на то, что их предупреждали о необходимости быть осторожными.

Мать быстро зажала им рты, и они умолкли. Тауазуота взял их на руки и стал нежно ласкать. Он улыбался им, а слёзы, крупные слёзы текли у него по щекам. Затем он исчез во мраке леса, – и семья больше никогда не видела отца.

Военный вождь всю свою жизнь был врагом белых, до самой своей смерти. Но один из его сынов стал впоследствии помощником Длинноволосого Священника (так называли епископа Уиппля Миннесотского) в распространении его веры в стране краснокожих.

Вести Белого

На широкой плоской равнине, за зданиями правительственного агентства известной индейской резервации, раскинулся лагерь почти в тысячу палаток, расставленных по кругу, согласно старому обычаю. В середине этого кольца стояла палатка старейшин. После обеда туда собрались все пожилые и уважаемые мужчины. Одни приходили в покрывалах, другие – в военном уборе, а некоторые даже в мешкообразной одежде белых. Но мысли всех обращались назад, к дням их юности и золотой свободы, и в этом они были едины.

Они располагались вкруг костра палатки совета. Трубка не раз набивалась и пускалась вкруговую, и мужчины печальным голосом, но твёрдо помня слова, пели под аккомпанемент большого барабана песни старых времён. В паузах они говорили о своих подвигах. Их рассказы отличались живостью и непосредственностью – казалось, они всё ещё жили в те далёкие времена.

– Тум, тум, тум! – гремел барабан. – Ух, ух! – радостно вскрикивали они в конце каждой песни.

– Хо, – сказал, наконец, старшина собрания. – Суйямани – Идущий-На-Войну – хочет рассказать нам о своей знаменитой верховой поездке. Это было недалеко отсюда, вдоль по Миссури. Многие ещё помнят этот случай. Вы, молодёжь, слушайте!

– Хо, хо! – ответили все хором.

Забил большой барабан.

Набили трубку и передали её Суйямани. Он молча покурил несколько минут и начал рассказ:

«Летом тысяча восемьсот шестьдесят третьего года генерал Сибли, перейдя Большую Миссури, преследовал одну из групп нашего народа. Мы, Лакоты из племени Хункпапа, относились к белым дружески. Зимой того года мы разбили лагерь милях в двух от форта Райс, на территории Дакоты. Это место называлось Гон Дичи.

Однажды начальник белого гарнизона созвал вождей нашего племени и сказал каждому из них:

– Дай мне на время храбрейшего из твоих воинов.

Каждый вождь созвал своих лучших воинов и передал им желание белого предводителя.

– Белый вождь, – говорили они, – хочет послать весть другому вождю, который находится в форте Бертхолд, где живут Арикары и Манданы. Солдаты Великого Отца не знают дороги, и никто из них не сможет проехать через землю враждебных племён. Он просит прислать ему храбреца, который мог бы выполнить это поручение.

Манданы и Арикары были нашими врагами с давних времён. Но не потому медлили мы с ответом. Мы поклялись в верности Великому Отцу в Вашингтоне и потому стали противниками многих из наших же соплеменников, и враждебные нам Лакоты обращались с нами в те времена гораздо хуже, чем прочие враги!

Каждый вождь опрашивал только самых выдающихся своих воинов, и каждый послал коменданту отказ.

Тогда белый вождь отправил к нам посыльного спросить:

– Нет ли у вас юноши, который не побоялся бы взглянуть в глаза смерти? Если он доедет до форта с моими вестями, то он докажет свою находчивость и храбрость, и Великий Отец не забудет его заслуги!

Тогда все вожди созвали собрание и передали юношам просьбу представителя Великого Отца. Мы знали, что вся область между нами и фортом Бертхолд, миль на сто пятьдесят вокруг, была занята враждебными нам Лакотами. Если они поймают и узнают кого-нибудь из нас – смерти не миновать. Обмануть их, прикинувшись врагом правительства, тоже было нельзя, ведь образ мыслей каждого индейца был хорошо известен. Воины не хотели идти. Они знали, что услуга белому не считалась у нас особым подвигом. Некоторые не хотели идти именно по этой причине. В те времена мы не очень-то уважали белых.

Все молчали. Тогда вызвался я.

Общее удивление!.. Я был ещё очень юн и неопытен.

В конце концов, наш вождь Мато Нонпа – Два Медведя – мой дядя, передал моё имя белому вождю. Он похвалил мня за мужество и посоветовал соблюдать как можно большую осторожность. Переводчик сказал ему, что я не участвовал ещё ни в одном походе. Меня прирежут, как кролика. Но так как никто не хотел идти, то пришлось взять гонцом меня. Белый вождь дал мне хорошего коня, красивое седло, ружьё и форму. Ружьё и форму я не взял, но попросил револьвер. Затем я взял лук со стрелами и спрятал письмо в мокасин.

Я выехал на рассвете следующего дня. Снег был глубоким. Я ехал по западному берегу реки, зорко осматриваясь, но не заметил ничего необычного. Мне дали хороший бинокль, так что я мог осматривать местность на большое расстояние. Я ехал без отдыха до самой ночи. Ночью я решил дать отдохнуть и себе, и коню.

Рано-рано утром я поехал дальше, закусив пеммиканом. Ещё только начинало светать, когда я добрался до вершины невысокой цепи холмов, откуда хотел осмотреть местность. Когда я съезжал с холма, меня вдруг окружил целый табун лошадей. Не подлежало сомнению, что они принадлежали лагерю враждебных нам Лакотам.

Я решил, что надо возможно скорее объехать этот лагерь. Несколько индейцев начали ловить лошадей, но мне показалось, что меня ещё никто не заметил. Если б было светлее, меня, конечно, увидали бы. К счастью, мне удалось добраться до лощины, и я радовался тому, что так легко избежал опасности.