Глазами альбатроса

Несколько лет назад, когда недалеко от тех мест наш 80-метровый корабль попал в сильнейший шторм и сутки не мог сдвинуться с места, я наблюдал за тем, как альбатросы самым непостижимым образом парили в воздухе, невзирая на ураганный ветер: они кружили над нашим парализованным судном с невероятным спокойствием, не обращая, по-видимому, ни малейшего внимания на оглушительный рев пенных волн. В XIX веке, заинтересовавшись парением альбатросов, капитан Жан-Мари Ле Бри подстрелил одного из них. Подставив крыло птицы ветру, он был настолько поражен его аэродинамическими свойствами, что, по его же словам, мгновенно постиг тайну полета. Позже в Бретани Ле Бри построил из дерева и парусины крылатую лодку, которую, конечно же, назвал «Альбатрос». В один из воскресных дней 1856 года ее водрузили на повозку и пустили лошадей во весь опор с холма. Летательный аппарат, пилотируемый Ле Бри, воспарил на сотню метров над землей. Для начала эры авиации оставалось только дождаться изобретения двигателя, способного обеспечить эту машину энергией.

Мореплаватели столетиями восхищались исключительными размерами и выносливостью альбатросов, но разгадать маршруты океанских путешествий этих птиц не могли. Куда они летают? Моряки строили догадки, иногда довольно близкие к истине. Ученые высказывали ошибочные предположения. Но представить себе всей картины не мог никто, потому что альбатросы живут с невообразимым размахом.

В последние годы появилась возможность отслеживать перемещения альбатросов при помощи передатчиков, посылающих сигналы на орбитальные спутники, и истинный масштаб их путешествий превзошел все ожидания. Прежде чем альбатросы достигнут зрелости, они годами кружат над открытым океаном, никогда не опускаясь на твердую поверхность, порой ни разу не увидев даже проблеска суши на горизонте. В течение жизни они проводят 95 % времени в море, причем большую часть его – в полете. Их изменчивый мир необузданных вод и ветров пребывает в постоянном движении, а земля необходима им лишь для гнездования. Для того чтобы вывести птенцов, альбатросы разыскивают самые отдаленные острова в сотнях, а иногда и тысячах километров от большой земли. И даже на самых уединенных архипелагах эти птицы часто предпочитают строить гнезда на крошечных окруженных водой скалах, как будто чем меньше вокруг суши, тем им лучше. Когда приходит время покинуть далекий остров и отправиться на поиски пищи для проголодавшегося птенца, альбатросы порой совершают путь в несколько тысяч километров, во время которого выслеживают добычу, спят на лету, охотятся при свете солнца и луны – и все лишь для того, чтобы один раз вдоволь накормить единственного детеныша, большого, ненасытного, готового неделями ждать пищи. За долгие часы полета птицы преодолевают огромные расстояния, проносятся в потоках ветра вдали от берегов, которые лишь изредка мелькают на горизонте. И если бы они прокладывали свой маршрут по экватору, то за год могли бы три раза обогнуть Землю. К 50 годам альбатрос пролетает около 6 миллионов километров.

Альбатрос – весь порождение воздушной стихии и снаружи, и изнутри: его органы окружают воздушные мешки, которые заходят даже в полые кости крыла. Скелет альбатроса – это всего лишь 13 % от общей массы его тела. Вы, вероятно, рассчитываете услышать о мощных летательных мышцах, но и здесь эти птицы вас удивят. У других видов пернатых вес этой группы мышц достигает 16 % от общего, а у альбатросов тот же показатель не превышает и 9 %, при этом у таких гигантов, как королевский (Diomedea epomophora) и странствующий альбатросы с их тощими бицепсами, он и вовсе равен скромным 6 %[2 - Сейчас выделяют два вида королевских альбатросов – северный и южный. – Прим. науч. ред.]. Эти создания – настоящие воздухоплавательные машины. Именно длинные узкие крылья наделяют альбатросов способностью к неограниченно долгим перелетам. У странствующего альбатроса соотношение размаха крыльев к ширине крыла составляет 18 к 1, как у самых совершенных планеров, созданных человеком. Аэродинамическое качество крыла альбатросов – отношение подъемной силы к лобовому сопротивлению – удивляет пропорцией 40 к 1, что в три раза больше, чем у многих орлов[3 - У птиц, использующих «статическое парение» в восходящих термических потоках над сушей (орлов, грифов, аистов и др.), необходимая несущая площадь крыла добирается за счет и длины, и ширины. Для альбатросов и их родственников характерно «динамическое парение», использующее разницу в скорости ветра у поверхности моря (где движение воздушного потока замедляется трением о воду) и в более высоких слоях атмосферы. С учетом многочисленных мелких завихрений воздуха, а также периодически возникающей необходимости лететь «галсами» по касательной к направлению ветра, для такого типа полета подходят лишь узкие несущие поверхности. Поэтому достаточная для парения площадь крыльев добирается в основном за счет их длины. У морских птиц, как и у сухопутных, наблюдается увеличение весовой нагрузки на крылья с возрастанием размеров тела. У качурок она составляет около 0,20 г/см

, у буревестников и тайфунников – 0,35–0,95 г/см

, у крупных буревестников и альбатросов – свыше 1 г/см

. – Прим. науч. ред.].

Черпая энергию главным образом из природных стихий, королевский и странствующий альбатросы с чрезвычайной легкостью парят в воздухе, но при этом не приспособлены к продолжительному активному полету. Они вынуждены пережидать безветренную погоду, покачиваясь на волнах. Их существование полностью зависит от того, поднимется ли ветер вновь. К счастью для птиц, недостатка в нем нет, по крайней мере пока. И конечно же, стать такими, какими мы их теперь знаем, альбатросы могли только в самом ветреном месте на Земле – в Южном океане, где изобильные потоки воздуха дали жизнь доселе непревзойденной способности к полету.

Почти все в альбатросах совершенно и исключительно. Исключительный размер. Исключительная продолжительность полетов. Исключительная выносливость. Даже у самых мелких представителей семейства размах крыльев достигает почти двух метров. Странствующий и королевский альбатросы обладают самыми длинными крыльями в природе – около 3,5 метра от кончика до кончика. Вес странствующих альбатросов порой составляет 12 килограммов, что в два раза больше веса самой крупной особи белоголового орлана (Haliaeetus leucocephalus). Эти пернатые очень велики. Птенцы странствующего альбатроса набирают до 15 килограммов, превосходя своих родителей, а потом теряют в весе перед тем, как встать на крыло. Спустя годы, когда птица достигает половой зрелости, приходит время для поиска пары и ухаживаний, что нередко занимает не менее двух лет. Королевские и странствующие альбатросы начинают размножаться только к 13 годам. Единственное яйцо, масса которого иногда приближается к 500 граммам, они насиживают в течение двух месяцев. Птицы поочередно сменяют друг друга в гнезде. Альбатросы, чьи партнеры по какой-то причине не вернулись, могут немыслимо долго оставаться на месте, поджидая их. Если одна из птиц пропадает или умирает, вторая продолжает высиживать птенца до конца инкубации, теряя до трети своего веса, прежде чем голод вынудит ее отправиться в море. Известен случай, когда альбатрос, который по какой-то причине потерял пару, целых 108 дней преданно насиживал неоплодотворенное яйцо. Для оставшейся в живых особи смерть спутника означает, что она пропустит от одного до четырех циклов размножения, потому что на ухаживания уходят годы. Выведение потомства растягивается самое малое на восемь месяцев, а некоторым видам альбатросов для этого требуется год. При этом за все время, что проходит от появления яйца до первого полета птенца, пара проводит вместе всего от пяти до десяти дней. Многие представители семейства выводят потомство только раз в два года; светлоспинный альбатрос (Phoebetria palpebrata) делает это раз в три-четыре года – самый низкий репродуктивный показатель среди птиц.

У живых существ с таким необычайно медленным темпом воспроизводства судьба вида зависит от продолжительности жизни взрослых особей – при этом они исключительно долго сохраняют способность к репродукции и в этом больше похожи на людей, чем на других животных. В долголетии альбатросы также часто не уступают людям. Самым старым представителем вида – а возможно, и самой старой окольцованной птицей в дикой природе – на сегодняшний день является королевский альбатрос, возраст которого составляет около 60 лет. По некоторым оценкам, эти птицы вполне могут прожить столетие. Хотя сказать наверняка пока сложно, потому что изучать их начали относительно недавно[4 - По последним данным, самым старым, к тому же до сих пор размножающимся альбатросом (и самой старой птицей с документально подтвержденным возрастом) является самка темноспинного альбатроса по кличке Уиздом (Мудрость). Она была окольцована на островах Мидуэй в 1956 году, в возрасте около пяти лет (возраст установлен по промежуточному наряду оперения), и сейчас ей 70. В 2021 году у Уиздом и ее партнера Акиакмая (эта пара образовалась в 2012 году) вылупился еще один птенец. – Прим. науч. ред.].

В дополнение к описанному сходству с людьми альбатросы хоть и обитают вдали от цивилизации, все чаще и чаще поневоле оказываются связаны с нами одной судьбой. За долгую жизнь во время своих длинных перелетов они успевают столкнуться со всеми видами вмешательства человека в их мир – от рыболовецких траулеров до антропогенных изменений климата. Порождения стихий – ветра, воды, погодных явлений – и дикой природы, альбатросы обитают там, куда человек вторгается самыми разными способами. И как бы ни повлияли люди на океан, альбатросы обязательно это почувствуют.

– Теперь я принадлежу к высшей касте смертных, потому что видел альбатроса! – торжествовал американский орнитолог Роберт Кашмен Мерфи во время своей первой экспедиции по южной части Атлантического океана в 1912 году. Встреча с этими птицами вызывает в людях глубокое чувство сродни религиозному. Однажды утром, когда мы возвращались после осмотра небольшой колонии странствующих альбатросов на острове в водах Антарктики, один из моих спутников заметил: «У меня такое чувство, будто в церкви побывал».

Когда я впервые оказался в месте гнездования королевского альбатроса на новозеландском острове Кэмпбелл, у меня неожиданно возникло ощущение, будто мой рядовой визит напоминает аудиенцию у существ, которые не просто занимают, а по праву населяют эту землю. Казалось, они служат объяснением самого существования острова, олицетворяя собой медленное движение Глубокого времени посреди величественных морских просторов. Прежде чем я направился к спуску с холма, осмотр гнезд успел превратиться в паломничество. Там, в присутствии этих птиц, нами овладело проникновенное чувство, которое позже мы, не сговариваясь, описали одним и тем же словом – безмятежность. Выдающийся орнитолог доктор Фрэнк Джилл, который объездил весь мир, изучая пернатых, вспоминал свои наблюдения за гнездящимися странствующими альбатросами:

– Столько мудрости было в их глазах, повидавших немало за долгие годы! Из всех впечатлений от созерцания птиц именно это стало самым волнующим.

Во время своих путешествий альбатросы встречаются с невероятным количеством живых существ, среди которых другие птицы, рыбы, киты, акулы, морские черепахи, тюлени и некоторые удивительные люди. Следуя за альбатросами, вы расширите свои горизонты и тоже узнаете этих достойных восхищения обитателей великолепного мира под названием океан.

Знакомство

Переверните картинку вверх ногами – разницы не заметите. Синяя плоскость неба над вами, синяя плоскость моря под вами и облака между ними. Мир морских птиц прост.

Под ослепительно-белыми облаками – темные бескрайние просторы океана. Проносясь на маленьком самолете сквозь висящие над необъятной синевой клубы пара, мы вспоминаем, что наша голубая планета обязана своим цветом облакам и морю, двум состояниям воды. Отсюда можно пробежаться взглядом по бледной дуге горизонта или смотреть на небо и море вокруг. Внизу под нами чуть подернутая рябью арена, и, с какой скоростью ни двигайся, мы всегда остаемся в самом ее центре под куполом небосвода. Я вдруг отчетливо понимаю, что, если забыться и просто смотреть на океан, он выглядит ошеломляюще огромным. Осознание этого приходит постепенно, но становится незабываемым потрясением.

Прошло уже несколько часов с тех пор, как оставшиеся позади главные Гавайские острова растворились в тропических водах, будто кусочки масла на разогретой сковороде. С рассвета, пока солнце все выше и выше поднимается у нас за спинами, пропеллеры, захлебываясь, тянут наш пятиместный самолет к западу от Гонолулу, преодолевая почти тысячу километров пути над морем.

Отсюда на воде видны узоры. Интригующие узоры. Нежно-голубой цвет преобладает на зыбкой поверхности океана, но в некоторых местах зазубренные выступы рисуют на ней округлые завитки, похожие на огромные отпечатки пальцев, или спирали, или концентрические круги, выгравированные дыханием ветра. На темных участках проступают длинные светло-синие прожилки, напоминающие стрии на округлившемся чреве Матери-Земли.

Линия, уходящая за пределы видимого, отделяет обширные области светлой воды от более темных. Эта граница между двумя столь разными водными массами наглядно демонстрирует тот факт, что определяет жизнь и передвижения всего находящегося там, внизу: океан не просто чаша с водой, а сверкающая, разнородная мозаика грандиозных размеров.

Спустя несколько часов захватывающего полета на синей поверхности океана проступают едва заметные очертания бирюзового пятна. Постепенно оно начинает обретать четкость: это отмели, окружающие широкую, искрящуюся под солнцем лагуну. Атолл Френч-Фригат-Шолс – конечный пункт нашего путешествия. Ажурные волны разбиваются о риф, диаметр которого составляет около 30 километров. С высоты буруны, набегающие на фестончатые выступы, подобны белому жемчужному ожерелью на бирюзовой шее. Над главной лагуной атолла эффектной доминантой возвышается каменный бастион около 200 метров в длину и 36 в высоту, заостренный с обоих концов, как топор. Это скала Лаперуза, остаток кратера древнего вулкана, на месте которого возник атолл.

Мы снижаемся. Окружающий нас Тихий океан мягко вздымается и опадает, напоминая своим спокойствием дремлющего кота. Риф круто взмывает вверх из настоящей морской бездны в километры глубиной, отчего вода ближе к нему меняет цвет с темно-кобальтового на нефритово-зеленый с белыми барашками волн. На вылизанном прибоем гребне рифа кораллы кажутся бежевыми. Их поверхность рассекают борозды, будто оставленные волнами в их бесконечном возвратно-поступательном движении.

Внутри образованной кораллами лагуны дно светлеет ярко-зелеными отмелями, испещренными редкими заплатками темных лавовых глыб. Местами на мелководье проступают плоские островки. Сердцевина некоторых из них зеленеет растительностью, от воды ее отделяет яркий ободок кораллового песка. Другие – низкие настолько, что с них смывает любую зелень, – сияют ослепительной белизной.

Когда мы заходим на посадку, чтобы приземлиться на один из островов – Терн («Крачка»), – второй пилот Рон Лам надевает шлем.

– На случай, если громадный альбатрос пробьет ветровое секло, – говорит он, затягивая ремешок, и тут же со смешком добавляет: – Или если пилота убьет во время приземления.

Нам со спутником, доктором Дэвидом Андерсоном, шлемы никто не предлагает.

Пилот Боб Джастмен в разговор не вступает. Он сосредоточен и делает все для того, чтобы шлемы нам не понадобились.

Ближе к земле от сопровождавшей нас в воздухе прохлады не остается и следа, и застекленный салон самолета оказывается во власти парникового эффекта. Это яркое подтверждение того, насколько тонка пелена спасительного тепла, окутывающая нашу планету. Все живое на Земле обитает в тончайшем мыльном пузыре.

Стремительно приближаясь к грунтовой взлетно-посадочной полосе, Джастмен замечает:

– Вот это да! Сколько там птиц в небо поднялось!

По обеим сторонам от нас ввысь взмывает великое множество морских птиц. Встречным ветром многих из них сносит в сторону аэродрома.

Вдруг впереди мелькает размытый силуэт, а затем раздается удар в лобовое стекло – такой силы, что, открыв глаза, я удивляюсь тому, что птица не внутри салона.

У Джастмена вырывается крепкое словцо.

– Ну как тут избежишь столкновения? – сокрушается он.

Самолет подруливает к месту стоянки.

Остров просто крошечный, метров 800 в длину и 150 в ширину. Я замечаю написанную от руки вывеску со словами: «Добро пожаловать в международный аэропорт острова Терн, высота над уровнем моря 2 метра». Терн не совсем обычный остров. Во время Второй мировой войны американские военные взяли пятачок суши площадью 0,04 квадратных километра, расширили его, а потом надстроили на нем вытянутый прямоугольник, создав тем самым что-то вроде наземного авианосца. Поэтому «береговая линия» большей частью представляет собой стену из ржавого металла, хотя со временем вдоль нее, особенно со стороны лагуны, образовался небольшой намыв. Примерно треть острова занимает расположенная по центру взлетно-посадочная полоса, а оставшимся по обе стороны от нее пространством завладели растительность и птицы. В здании бывшей казармы, стоящем на краю, теперь живут и работают ученые.

Но как только дверь самолета открывается, мы сразу забываем об искусственном происхождении острова, окруженные гомоном исполняющих брачный танец альбатросов и головокружительными маневрами тысяч морских птиц. С первого же взгляда, с первых же звуков, с первого мгновения становится ясно, что здесь совсем другая жизнь. Вот это да!

Мы выходим из самолета, щурясь от неожиданно яркого солнца, которое отражается от покрытой коралловым песком полосы аэродрома. Посреди живой природы, окруженный со всех сторон водой, сразу чувствуешь, будто попал в самый центр мироздания. А затем понимаешь, что всякий, кому повезло стоять здесь вот так, как мы, просто счастливчик! Мы приземлились всего 30 секунд назад.

В этом месте много пастельных тонов, кораллового песка и многоцветных вод. Окружающая полоску суши лагуна невозмутимо спокойна и кристально чиста. Облака здесь разноцветные. Они похожи на белые паруса, поднятые лишь для того, чтобы отражать фиолетовые, синие и бирюзовые оттенки моря. И повсюду птицы.

Нас встречает человек 10 или 15, среди которых в основном опытные ученые и их молодые коллеги. Они стояли вдоль взлетно-посадочной полосы и прогоняли с нее птиц во время нашего приземления, а теперь собрались, чтобы поприветствовать новичков. Молодая женщина, которая представилась Мелиссой – просто по имени, без лишних церемоний, – говорит, что сбитую нами птицу, темноспинного альбатроса, удар всего лишь оглушил, она ненадолго потеряла сознание, но теперь уже очнулась и чудом цела. Какое облегчение!

Затем к нам подходит девушка лет двадцати в майке и выцветших шортах, покрытых пятнами краски. Это Карен, в руках она несет бурую кланяющуюся крачку, морскую птицу размером с голубя. Наш самолет убил ее. Тысячи других птиц уже возвращаются в свои гнезда, расположенные на кустах или на земле. Но нас не покидает тревога от того, что мы убили одну из тех птиц, ради наблюдения за которыми прилетели так далеко.

Мы проделали долгий путь, чтобы исследовать морских птиц, которые летают на большие расстояния. Обстоятельно понаблюдать за ними люди могут только на крошечном отрезке их жизни – в период высиживания птенцов на суше. Если бы птицы изучали нас подобным образом, им пришлось бы выполнять всю научную работу у нас в спальне. Мы надолго покидали бы «район исследований», а с нашим возвращением они детально регистрировали бы, как мы надеваем пижаму, сколько раз переворачиваемся во сне, и до неприличия подробно описывали бы, как у нас происходит спаривание. Именно так обстоят дела с изучением большинства морских обитателей: мы следим за ними на суше или вытаскиваем их на палубы судов, потому что не способны отправиться за ними туда, где их дом, – в море. Но пришло время перемен. Прикрепляя маленькие, крайне сложные приборы спутникового слежения к крупным морским птицам, тюленям, морским черепахам, громадным рыбам, небольшая группа людей, среди которых – Дэвид Андерсон, выясняет, куда на самом деле путешествуют жители океана.

До недавнего времени никто не догадывался, где бывают альбатросы, когда отправляются в море. Сейчас благодаря новым передовым технологиям мы можем наконец получить ответ на самый важный, основополагающий вопрос: куда они летают? Во время пробного эксперимента Дэйв выяснил, что те альбатросы, которые выводят здесь птенцов, могут пересечь пол-океана в поисках пищи для своего ребенка. В этот раз он вернулся, чтобы продолжить свои исследования.

Самолет привез все, от необходимых для работы материалов до свежих фруктов, от жидкого азота для хранения анализов крови до каперсов к обеду. Пока остальные приступают к разгрузке, мы с Дэйвом все еще стоим под впечатлением от морских птиц и окружающей обстановки.

Среди тех, кто встречает нас, аспирантка Дэйва Патти Фернандез. Она явно рада видеть профессора, на лицах обоих расцветают улыбки. Руководители нередко испытывают к своим ученикам отеческие чувства, но если между ними присутствует настоящее взаимопонимание, наставник играет в этих отношениях роль особой движущей силы. В нашем случае с первого взгляда понятно, что со взаимопониманием тут все в порядке.

Прямо у нас над головами, словно какой-нибудь легкомоторный самолет, пролетает альбатрос. Всплеснув руками, Патти заливисто смеется.

– Просто чудесно, ведь правда же? Мне так нравится здесь работать!

– Чудесно! Сказка просто! – соглашается Дэйв.

И будто в подтверждение того, что Алиса очутилась в Зазеркалье, а Элли попала в Изумрудный город, птица под названием масковая (чернолицая) олуша (Sula dactylatra) – кипенно-белая, с маской насыщенно-черного цвета на глазах и такой же окантовкой крыльев – приближается к нам на больших перепончатых лапах, словно хочет поприветствовать прибывших от лица старшины Страны жевунов. Наша одиссея привела нас в ее вотчину. Дэйв уважительно кланяется ей, точно иностранному дипломату, и вполне официальным тоном говорит: