Кукушонок

* * *

– Ты говорил с ней?

Тильда расширила красивые голубые глаза и подняла перед собой платье с глубоким вырезом.

Взгляд Рикарда Бауэра упал на этикетку. «Дольче и Габбана» – эта вещица обошлась ему не меньше чем в тридцать-сорок тысяч, что совершенно не беспокоило Тильду. До тех пор, во всяком случае, пока бездонного кошелька Рикарда хватало на удовлетворение любого каприза – в Стокгольме, Париже или Дубае.

– Я поговорю с ней, – пообещал он, не в силах скрыть раздражения от ее голоса, который все больше действовал ему на нервы. Неужели она всегда так скулила?.. – Я поговорю с ней, но не раньше, чем после праздника. Ты знаешь, какая у меня беспокойная мама. Не хочу портить ей вечер.

– Хорошо, но ты точно поговоришь с Элизабет завтра? Обещаешь?

Тильда выпятила грудь и поджала губы. Только что из душа, она стояла перед Рикардом голая, если не считать обернутого вокруг головы белого полотенца. Рикард почувствовал свою реакцию – полный восторг. Он мог не принимать Тильду умом, но тело реагировало на одно только ее присутствие.

– Обещаю, дорогая.

Он повалил ее на кровать, которую они только что оставили. Тильда хихикала и визжала.

– Иди сюда, детка, – застонала она. – Просто иди сюда…

Рикард зарылся лицом между ее огромными грудями, как будто спрятался от остального мира.

* * *

Элизабет Бауэр вынула из футляра красные серьги. Они достались ей от бабушки и идеально подходили к платью, которое она приготовила на вечер. Еще одно платье – черное и более легкое, для танцев, висело рядом. «Ив Сен-Лоран» и «Оскар де ла Рента». Куплены прошлой весной, когда они с Хеннингом пару недель прожили в парижской квартире. Если хотите сделать покупку на особый случай – например, празднование золотой свадьбы, – лучшего места, чем Париж, не придумать.

Элизабет бережно уложила серьги в темно-синюю обитую бархатом коробочку и вздрогнула, когда в окно спальни ударил очередной каскад брызг. Здесь, в одноэтажном доме на Шелерё, не было ни одного окна, которое не омывали бы волны. Из всех их «резиденций» эта самая скромная. Стокгольмская и парижская квартиры, не говоря о доме в Тоскане, обставлены куда более роскошно. Но Элизабет больше нравится здесь, на Шелерё, где она едва ли не с рождения проводила каждое лето.

Название острова не имело ничего общего с «душой»[1 - Шелерё (шв. Skj?ler?) по-шведски созвучно с sj?l («душа»).] и восходило к древнему бохусленскому слову, обозначавшему «синие мидии», которые и в самом деле были здесь повсюду. Целые горы красивых голубых ракушек. Чайки сбрасывали их с высоты, чтобы разбить о розовый гранит и добраться до съедобного содержимого. Так бесплодные скалы оживились голубоватыми вкраплениями.

Дедушка Элизабет купил этот остров, и теперь он принадлежал ей. Крохотный пятачок скалистой суши за Фьельбакой, он производил на Элизабет почти магическое действие. Стоило выбраться сюда, как все заботы развеивались. Здесь, на Шелерё, Элизабет чувствовала себя как в неприступной крепости, где никто не мог до нее добраться. Много лет они жили даже без телефона – только рация. Но теперь пользовались всеми благами цивилизации – телефоном, электричеством, вай-фаем и огромным количеством телевизионных каналов для детей.

Детские программы – слабость Луизы и Петера. Дети часами могли следить за приключениями мультяшных фигурок на экране – нет чтобы почитать хорошую книгу. Элизабет пыталась наставить их на путь истинный, но в целом была очень осторожна в том, что касалось воспитательной работы. Особенно после того, что случилось с Сесилией.

Она стряхнула неприятные воспоминания и бережно уложила оба платья в пакеты. Конечно, можно было попросить об этом Нэнси, но Элизабет так нравилось прикасаться к нежной, дорогой ткани… Нигде больше не шьют таких платьев, как в «Оскаре».

– Хеннинг? – позвала Элизабет, не рассчитывая услышать в ответ ничего, кроме невнятного бормотания.

И улыбнулась, когда ожидания подтвердились.

– Ммммм… – раздалось из-за закрытой двери.

– Я думаю взять смокинг с Сэвил-роу[2 - Сэвил-роу – улица в Лондоне, на которой исторически расположены самые дорогие и престижные мужские ателье.], тот, который мы сшили в этом году. Согласен?

– Мммм… – снова донеслось из кабинета.

Элизабет опять улыбнулась.

Смокинг уже лежал, упакованный, среди вещей, предназначенных к отправке на Большую землю. За годы брака Элизабет усвоила, насколько важно, чтобы муж чувствовал себя вовлеченным в домашние дела. Поэтому его нужно спрашивать, даже если решение уже принято. Этот совет она могла бы дать и Луизе.

Стокгольм, 1980 год

Пютте любила наблюдать, как Лола готовится к вечеру. Это повторялось изо дня в день, но рутина не отменяла волшебства.

Пютте лежала животом на большой бархатной подушке, подперев подбородок руками, а Лола сидела перед заставленным баночками и пузырьками туалетным столиком и прихорашивалась.

– Что ты наденешь сегодня? – спрашивала Пютте, глядя блестящими глазами в сторону платяного шкафа. В гардеробе Лолы ей нравилось все. – Как насчет розовой блузки с кружевами на спине? Плюс розовые брюки в обтяжку, простой шиньон и серьги с бриллиантами?

Лола повернулась к Пютте, и та живо кивнула:

– Да! Розовая блузка моя самая любимая.

– Я знаю, дорогая.

Лола снова повернулась к зеркалу и продолжила аккуратно наносить макияж. Каждый вечер почти одно и то же. Если праздник или какое-нибудь торжество, можно позволить себе больше, но сегодня работа. Поэтому сначала крем, потом пудра… каял, тушь, коричневый карандаш для бровей – совсем чуть-чуть. Наконец губная помада – одна из тех, что стоят в кофейных кружках на туалетном столике. Сегодня подойдет пронзительно-розовая.

Лола осторожно провела помадой в уголках рта, звонко чмокнула, прежде чем промокнуть кусочком туалетной бумаги, и добавила еще. Теперь очередь парика. Свои волосы у Лолы длинные, блестящие, медно-русые, но на работе она обычно в парике. Вот они, все пять – на круглых пенопластовых колодках, похожих на головы. Лола выбрала каштановый средней длины, надела поверх собственных волос, тщательно убранных под сетку, поправила и сделала обычный шиньон на затылке. Потом подошла к шкафу, осторожно, чтобы не зацепить длинными, накрашенными ногтями, надела розовую блузку и более яркого оттенка брюки и потянулась к флакону духов – последний штрих. Наконец она предстала перед Пютте во всей красе.

– Вуаля! Ну, как боевая раскраска?

– Отличная боевая раскраска! – Пютте громко рассмеялась.

Она хотела стать такой же красивой, как Лола, когда вырастет.

Лола схватила симпатичную розовую сумочку и вышла в прихожую.

– Ты справишься, дорогая, не так ли? Еда в холодильнике. Можно разогреть в духовке, только не забудь потом выключить. Спать ложись не позже десяти, не сиди, не жди меня. Я запру дверь, никому не открывай. Хорошо, дорогая?

Лола перешагнула порог и вставила ключ в замочную скважину.

– Люблю тебя! – крикнула она Пютте.

После того как дверь захлопнулась, в прихожей несколько секунд висело легкое парфюмерное облачко.

– Мне это кажется странным. Почему бы нам не пойти?

– Потому что я так решил.

Рольф Стенкло бросил раздраженный взгляд на жену. Для себя он уже закрыл эту тему.

Вивиан наблюдала за мужем от входа в выставочный зал, который Рольф наполнил своими мечтами – всем тем, что заставляло его сердце болеть и петь.

– Но, Рольф, у наших лучших друзей золотая свадьба. Я не понимаю тебя. Там будут все знакомые, близкие нам люди. Кое с кем из них, честно говоря, было бы неплохо повидаться.

Голос Вивиан сорвался на фальцет, как бывало всегда, когда она расстраивалась. Они женаты без малого двадцать лет, и этот голос каждый раз наводил Рольфа на мысль, что по крайней мере девятнадцать из них лишние.

– Я просто не хочу, что тут непонятного? Не люблю многолюдных вечеринок, для тебя это новость?

Рольф нажал на спусковой крючок пистолета для забивания гвоздей и выругался, когда гвоздь вошел в стену слишком глубоко. Похоже, здесь нужен пистолет меньшей мощности.