Запах соли, крики птиц

Патрику было достаточно взглянуть на него, чтобы Мартин рассмеялся.

– Все зависит от того, как это подать.

– Ну разумеется, все зависит от того, как подать. – Патрик тоже засмеялся и встал. Затем он вновь обрел серьезность. – Ты считаешь, что я совершаю ошибку? Делаю из мухи слона? Ведь Педерсен не обнаружил никаких конкретных указаний на то, что это не просто несчастный случай. Но вместе с тем, – он замахал факсом с отчетом о вскрытии, – вместе с тем что-то тут настораживает, только я никак не могу… – Он взлохматил рукой волосы.

– Давай поступим так, – сказал Мартин. – Начнем расспрашивать народ, постараемся узнать побольше деталей и посмотрим, к чему это нас приведет. Возможно, ты и наткнешься на то, что не дает тебе покоя.

– Да, ты прав. Послушай, я сейчас уломаю Мельберга, а потом давай поедем и поговорим поподробнее с сожительницей Марит.

– Идет, – отозвался Мартин, вновь возвращаясь к написанию отчетов. – Заходи за мной, как освободишься.

– О’кей. – Патрик уже шагнул за дверь, когда Мартин остановил его.

– Послушай… – нерешительно сказал он. – Я давно хотел спросить, как у тебя там дома? Со свояченицей?

Патрик улыбнулся в дверях.

– У нас появилась надежда. Анна, похоже, стала выбираться из глубочайшей ямы. Во многом благодаря Дану.

– Дану? – переспросил Мартин. – Эрикину Дану?

– Извини, как это – Эрикину Дану? Он теперь, с твоего позволения, наш Дан.

– Да-да, – засмеялся Мартин. – Вашему Дану. Но какое он имеет к этому отношение?

– В понедельник Эрику осенила гениальная мысль позвонить ему и попросить приехать, чтобы поговорить с Анной. И сработало. Они встречаются, совершают долгие прогулки, и, похоже, Анне только того и требовалось. Буквально за пару дней она стала совершенно другим человеком. Дети счастливы.

– Как здорово! – с теплотой произнес Мартин.

– Да, чертовски здорово, – отозвался Патрик, но затем ударил рукой о косяк двери. – Ладно, пойду к Мельбергу, чтобы покончить с этим. Мы сможем поговорить позже.

– О’кей, – согласился Мартин и предпринял новую попытку вернуться к отчетам. Они составляли вторую часть работы – часть, от которой он бы с удовольствием уклонился.

* * *

Дни просто ползли. Казалось, что пятница, на которую назначен ужин-свидание, никогда не наступит. Или, вернее, само свидание. Мыслить такими терминами в его возрасте казалось странным. Но ужин будет в любом случае. Он позвонил Роз-Мари, не имея никакого конкретного плана, поэтому сам чрезвычайно удивился, услышав, что предлагает поужинать в ресторане «Постоялый двор». А его бумажнику предстояло удивиться еще больше. Мельберг просто не понимал, что с ним происходит. Уже сама мысль о том, чтобы отправиться поесть в столь дорогое место, была ему решительно непривычна, а в довершение всего еще и готовность заплатить за двоих – нет, на него это абсолютно не похоже. Однако его это на удивление мало волновало. По правде говоря, он с нетерпением ждал возможности угостить Роз-Мари шикарным ужином и, пока им будут приносить изысканные блюда, в свете свечей смотреть на ее лицо по другую сторону стола.

Мельберг растерянно замотал головой с такой силой, что прикрывавшая лысину прядь свалилась на ухо. Он действительно не понимал, что с ним творится. Может, он заболел? Он снова закинул волосы на лысину и пощупал лоб – но нет, лоб холодный, и никаких признаков повышенной температуры. Но волнение не проходило – он просто-напросто чувствовал себя не в своей тарелке. Может, стоит немного поднять сахар?

Рука уже потянулась к лежавшему в нижнем ящике кокосовому печенью, когда Мельберг услышал стук в дверь и с раздражением произнес:

– Да?

В кабинет вошел Патрик.

– Извини, я не помешал?

– Нет, – ответил Мельберг и вздохнул про себя, бросив последний жадный взгляд на нижний ящик. – Проходи.

Он подождал, пока Патрик сядет. При виде очень юного (в его глазах) комиссара Мельберг, как всегда, испытал смешанные чувства. Того, что Патрику на самом деле было уже под сорок, он предпочитал не замечать. К плюсам сотрудника относилось то, что он очень разумно действовал во время расследования выпавших на их долю в последние годы убийств. Благодаря его блистательной работе о Мельберге довольно много писали в прессе. Однако у него имелись и минусы – Мельбергу вечно казалось, что Патрик поглядывает на него с чувством превосходства. Это никак особенно не проявлялось, тот вел себя почтительно, как и подобает подчиненному, но смутное ощущение не проходило. Впрочем, ладно, пока Хедстрём работает настолько хорошо, что Мельберг предстает в СМИ компетентным руководителем, он готов был закрывать на это глаза. Однако следовало не терять бдительности.

– Мы получили отчет о произошедшем в понедельник ДТП.

– И? – без всякого интереса спросил Мельберг. Автомобильные аварии относились к рутине.

– Ну… там, похоже, имеются кое-какие неясности.

– Неясности? – Тут уже у Мельберга проснулся интерес.

– Да, – ответил Патрик, глядя в бумаги, как и в кабинете Мартина. – У жертвы имеются отдельные повреждения, которые нельзя отнести на счет аварии. Кроме того, к моменту крушения Марит была уже мертва. Алкогольное отравление. Шесть и одна десятая промилле в крови.

– Шесть и одна десятая? Ты шутишь?

– К сожалению, нет.

– А что там за повреждения? – спросил Мельберг, наклоняясь вперед.

Патрик помедлил.

– У нее раны во рту и вокруг губ.

– Вокруг губ, – скептически произнес Мельберг.

– Да, – словно оправдываясь, ответил Патрик. – Это не много, я понимаю, однако, учитывая то, что все дружно заявляют, будто она вообще не пила, а у нее такое колоссальное содержание алкоголя в крови, мне это кажется подозрительным.

– Подозрительным? Ты хочешь, чтобы мы начали расследование только потому, что тебе мерещится нечто подозрительное?

Мельберг поднял бровь и посмотрел на Патрика. Ему это не нравилось, основание казалось слишком слабым. С другой стороны, если прежние странные идеи Патрика себя оправдывали, то, может, стоит ему не мешать. Под напряженным взглядом подчиненного он с минуту подумал и наконец сказал:

– Ладно. Потрать на это несколько часов. Если вы – ведь я полагаю, ты потащишь за собой Мулина – обнаружите какие-либо признаки того, что дело нечисто, валяйте, продолжайте. Но если ничего толкового с ходу не найдете, то я не желаю, чтобы вы попусту тратили время. О’кей?

– О’кей, – с явным облегчением согласился Патрик.

– Ладно, тогда отправляйся работать, – распорядился Мельберг, махнув правой рукой. Левая уже опускалась к нижнему ящику.

* * *

Софи осторожно вошла в квартиру.

– Ау! Керстин… ты дома?

В квартире стояла полная тишина. Софи уже успела проверить – на работе Керстин не было, она сказалась больной. Ничего удивительного – Софи саму, принимая во внимание обстоятельства, освободили от школы. Но где же она может быть? Софи стала обходить квартиру, но слезы хлынули потоком, и девушка, кинув рюкзак на пол, села прямо посреди ковра в гостиной. Она закрыла глаза, пытаясь не видеть того, что сейчас причиняло ей такую боль. Все вокруг напоминало о Марит. Сшитые ею занавески, купленная совместно для украшения новой квартиры картина, подушки, которые Софи, полежав на них, никогда не взбивала, чем вечно расстраивала мать. Как Софи с ней ссорилась! Кричала на нее и злилась, потому что та предъявляла требования, устанавливала правила. Но вместе с тем это доставляло Софи удовольствие. Ругань и ссоры приучили ее тянуться к стабильности и упорядоченности. И главное, несмотря на протест, провоцируемый ее подростковым организмом, Софи ощущала уверенность от сознания, что она здесь. Мама. Марит. Теперь остался только отец.

Почувствовав у себя на плече руку, Софи подскочила. Подняла взгляд.

– Керстин? Ты дома?

– Да, я спала, – ответила Керстин, опускаясь на корточки рядом. – Как ты?