Полная версия
Купить и скачатьДобавить В библиотеку
Стихотворения
Автор:
Жанр:
Год написания книги: 2008
Тэги:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
* * *
Раскрываю страницы ладоней,молчаливых ладоней твоих,что-то светлое и молодое,удивленное смотрит из них.Я листаю страницы.Маячитпережитое.Я как в плену.Вон какой-то испуганный мальчиксам с собою играет в войну.Вон какая-то женщина плачет —очень падают слезы в цене,и какой-то задумчивый мальчикднем и ночью идет по войне.Я листаю страницы,листаю,исступленно листаю листы:пережитого громкие стаи,как синицы,летят на кусты.И уже не найти человека,кто не понял бы вдруг на заре,что погода двадцатого веканачалась на арбатском дворе.О, ладони твои все умеют,все, что было, читаю по ним,и когда мои губы немеют,припадаю к ладоням твоим,припадаю к ладоням горячим,в синих жилках веселых тону…Кто там плачет?…Никто там не плачет…Просто дети играют в войну!1959
БУМАЖНЫЙ СОЛДАТИК
Один солдат на свете жил,красивый и отважный,но он игрушкой детской был:ведь был солдат бумажный.Он переделать мир хотел,чтоб был счастливым каждый,а сам на ниточке висел:ведь был солдат бумажный.Он был бы рад – в огонь и в дым,за вас погибнуть дважды,но потешались вы над ним:ведь был солдат бумажный.Не доверяли вы емусвоих секретов важных,а почему?А потому,что был солдат бумажный.В огонь? Ну что ж, иди! Идешь?И он шагнул однажды,и там сгорел он ни за грош:ведь был солдат бумажный.1959
* * *
Б.А.
Рифмы, милые мои,баловни мои,гордячки!Вы – как будто соловьииз бессонниц и горячки,вы – как музыка за мной,умопомраченья вроде,вы – как будто шар земной,вскрикнувшийна повороте.С вами я, как тот богач,и куражусь и чудачу,но из всяких неудачвыбираю вам удачу…Я как всадник на конесо склоненной головою…Господи,легко ли мне?…Вам-тохорошо льсо мною?…1959
О КУЗНЕЧИКАХ
Два кузнечика зеленых в траве, насупившись,сидят.Над ними синие туманы во все стороны летят.Под ними красные цветочки и золотые лопухи…Два кузнечика зеленых пишут белые стихи.Они перышки макают в облака и молоко,чтобы белые их строчки было видно далеко,и в затылках дружно чешут, каждый лапкойшевелит,но заглядывать в работуодин другому не велит.К ним бежит букашка божья, бедной барышнейбежит,но у них к любви и ласкам что-то сердце нележит.К ним и прочие соблазны подбираются, тихи,но кузнечики не видят – пишут белые стихи.Снег их бьет, жара их мучит, мелкий дождичеккропит,шар земной на поворотеотвратительно скрипит…Но меж летом и зимою, между счастьем и бедойпрорастает неизменно вещий смысл работы той,и сквозь всякие обидыпробиваются в векахлеб (поэма),жизнь (поэма),ветка тополя (строка)…1960
* * *
Г.В.
Тьмою здесь все занавешенои тишина, как на дне…Ваше величество женщина,да неужели – ко мне?Тусклое здесь электричество,с крыши сочится вода.Женщина, ваше величество,как вы решились сюда?О, ваш приход – как пожарище.Дымно, и трудно дышать…Ну, заходите, пожалуйста.Что ж на пороге стоять?Кто вы такая? Откуда вы?!Ах, я смешной человек…Просто вы дверь перепутали,улицу, город и век.1960
СТАРЫЙ ПИДЖАК
Ж.Б.
Я много лет пиджак ношу.Давно потерся и не нов он.И я зову к себе портногои перешить пиджак прошу.Я говорю ему шутя:«Перекроите все иначе.Сулит мне новые удачиискусство кройки и шитья».Я пошутил. А он пиджаксерьезно так перешивает,а сам-то все переживает:вдруг что не так. Такой чудак.Одна забота наявув его усердьи молчаливом,чтобы я выглядел счастливымв том пиджаке. Пока живу.Он представляет это так:едва лишь я пиджак примерю —опять в твою любовь поверю…Как бы не так. Такой чудак.1960
ДЕЖУРНЫЙ ПО АПРЕЛЮ
Ж.Б.
Ах, какие удивительные ночи!Только мама моя в грусти и тревоге:– Что же ты гуляешь, мой сыночек,одинокий,одинокий? —Из конца в конец апреля путь держу я.Стали звезды и круглее и добрее…– Мама, мама, это я дежурю,я – дежурныйпо апрелю!– Мой сыночек, вспоминаю все, что было,стали грустными глаза твои, сыночек…Может быть, она тебя забыла,знать не хочет?Знать не хочет? —Из конца в конец апреля путь держу я.Стали звезды и круглее и добрее…– Что ты, мама! Просто я дежурю,я – дежурныйпо апрелю…1960
ПО СМОЛЕНСКОЙ ДОРОГЕ
Ж.Б.
По Смоленской дороге – леса, леса, леса.По Смоленской дороге – столбы, столбы, столбы.Над Смоленской дорогою, как твои глаза, —две вечерних звезды – голубых моих судьбы.По Смоленской дороге – метель в лицо, в лицо,все нас из дому гонят дела, дела, дела.Может, будь понадежнее рук твоих кольцо —покороче б, наверно, дорога мне легла.По Смоленской дороге – леса, леса, леса.По Смоленской дороге – столбы гудят, гудят.На дорогу Смоленскую, как твои глаза,две холодных звезды голубых глядят, глядят.1960
ОСЕНЬ В КАХЕТИИ
Вдруг возник осенний ветер,и на землю он упал.Красный ястреб в листьях красныхсловно в краске утопал.Были листья странно скроены,похожие на лица, —сумасшедшие закройщики кроили эти листья,озорные, заводные посшивали их швеи…Листья падалина палевыепальчикисвои.Называлось это просто: отлетевшая листва.С ней случалось это частопо традиции по давней.Было поровну и в меру в нейулыбки и страданья,торжества и увяданья,колдовства и мастерства.И у самого порога, где кончается дорога,веселился и кружился и плясалхмельной немноголист осенний,лист багряный,лист с нелепою резьбой…В час, когда печальный ястреб вылетаетна разбой.1960
ЧУДЕСНЫЙ ВАЛЬС
Ю. Левитанскому
Музыкант в лесу под деревомнаигрывает вальс.Он наигрывает вальсто ласково, то страстно.Что касается меня,то я опять гляжу на вас,а вы глядите на него,а он глядит в пространство.Целый век играет музыка.Затянулся наш пикник.Тот пикник, где пьют и плачут,любят и бросают.Музыкант приник губами к флейте.Я бы к вам приник!Но вы, наверно, тот родник,который не спасает.А музыкант играет вальс.И он не видит ничего.Он стоит, к стволу березовому прислонясьплечами.И березовые ветки вместопальцев у него,а глаза его березовыестроги и печальны.А перед ним стоит сосна,вся в ожидании весны.А музыкант врастает в землю…Звуки вальса льются…И его худые ногикак будто корни той сосны —они в земле переплетаются,никак не расплетутся.Целый век играет музыка.Затянулся наш роман.Он затянулся в узелок, горит он – несгорает…Ну давайте ж успокоимся!Разойдемся по домам!…Но вы глядите на него…А музыкант играет.1961
В БАРАБАННОМ ПЕРЕУЛКЕ
В Барабанном переулкебарабанщики живут.Поутру они как встанут,барабаны как возьмут,как ударят в барабаны,двери настежь отворя…Где же, где же, барабанщик,барабанщица твоя?В Барабанном переулкебарабанщиц нет, хоть плачь.Лишь грохочут барабаныненасытные, хоть прячь.То ли утренние зори,то ль вечерняя заря…Где же, где же, барабанщик,барабанщица твоя?Барабанщик пестрый бантикк барабану привязал,барабану бить побудку,как по буквам, приказали пошел по переулку,что-то в сердце затая…Где же, где же, барабанщик,барабанщица твоя?А в соседнем переулкебарабанщицы живути, конечно, в переулке,очень добрыми слывут,и за ними ведь не надоотправляться за моря…Где же, где же, барабанщик,барабанщица твоя?!1961
* * *
Всю ночь кричали петухии шеями мотали,как будто новые стихи,закрыв глаза, читали.Но было что-то в крике томот едкой той кручины,когда, согнувшись, входят в домпостылые мужчины.И был тот крик далек-далеки падал так же мимо,как гладят, глядя в потолок,чужих и нелюбимых.Когда ласкать уже невмочьи отказаться трудно…И потому всю ночь, всю ночьне наступалоутро.1961
ПЕСЕНКА ОБ ОТКРЫТОЙ ДВЕРИ
Когда метель кричит как зверь —протяжно и сердито,не запирайте вашу дверь,пусть будет дверь открыта.И если ляжет дальний путь,нелегкий путь, представьте,дверь не забудьте распахнуть,открытой дверь оставьте.И, уходя, в ночной тишибез долгих слов решайте:огонь сосны с огнем душив печи перемешайте.Пусть будет теплою стенаи мягкою – скамейка…Дверям закрытым – грош цена,замку цена – копейка.1961
ПЕСЕНКА О ПЕХОТЕ
Простите пехоте,что так неразумна бывает она:всегда мы уходим,когда над землею бушует весна.И шагом невернымпо лестничке шаткойспасения нет…Лишь белые вербы,как белые сестры, глядят тебе вслед.Не верьте погоде,когда затяжные дожди она льет.Не верьте пехоте,когда она бравые песни поет.Не верьте, не верьте,когда по садам закричат соловьи:у жизни и смертиеще не окончены счеты свои.Нас время учило:живи по-походному, дверь отворя…Товарищ мужчина,а все же заманчива доля твоя:весь век ты в походе,и только одно отрывает от сна:чего ж мы уходим,когда над землею бушует весна?1961
* * *
Допеты все песни.И точка.И хватит, и хватит о том.Ну, может, какая-то строчкаосталась еще за бортом.Над нею кружатся колеса,но, даже когда не свернуть,наивна и простоволоса,она еще жаждет сверкнуть.Надейся, надейся, голубка,свои паруса пораскинь,ты хрупкая, словно скорлупка,по этим морям городским.Куда тебя волны ни бросят,на помощь теперь не зови.С тебя ничего уж не спросят:как хочется – так и плыви,подобна мгновенному снимку,где полночь и двор в серебре,и мальчик с гитарой в обнимкуна этом арбатскомдворе.1961
КАК Я СИДЕЛ В КРЕСЛЕ ЦАРЯ
Век восемнадцатый.Актерыиграют прямо на траве.Я – Павел Первый,тот, которыйсидит России во главе.И полонезу я внимаю,и головою в такт верчу,по-царски руку поднимаю,но вот что крикнуть я хочу:«Срывайте тесные наряды!Презренье хрупким каблукам…Я отменяю все парады…Чешите все по кабакам…Напейтесь все,переженитеськто с кем желает,кто нашел…А ну, вельможи, оглянитесь!А ну-ка денежки на стол!…»И золотую шпагу нервноготовлюсь выхватить, грозя…Но нет, нельзя.Я ж Павел Первый.Мне бунт устраивать нельзя.И снова полонеза звуки.И снова крикнуть я хочу:«Ребята,навострите руки,вам это дело по плечу:смахнем царя… Такая ересь!Жандармов всех пошлем к чертям —мне самому они приелись…Я поведу вас сам…Я сам…»И золотую шпагу нервноготовлюсь выхватить, грозя…Но нет, нельзя.Я ж – Павел Первый.Мне бунт устраивать нельзя.И снова полонеза звуки.Мгновение – и закричу:«За вашу боль, за ваши мукисобой пожертвовать хочу!Не бойтесь,судей не жалейте,иначе —всем по фонарю.Я зрю сквозь целое столетье…Я знаю, ч т о я говорю!».И золотую шпагу нервноготовлюсь выхватить, грозя…Да мне ж нельзя.Я – Павел Первый.Мне бунтовать никак нельзя.1962
ЛЕНИНГРАДСКАЯ МУЗЫКА
Пока еще звезды последние не отгорели,вы встаньте, вы встаньте с постели,сойдите к дворам,туда, где – дрова, где пестреют мазкиакварели…И звонкая скрипка Растреллипослышится вам.Неправда, неправда,все – враки, что будто бы старятстаранья и годы! Едва вы очутитесь тут,как в колоколакупола золотые ударят,колонныгорластые трубы свои задерут.Веселую полночь люби – да на утро надейся…Когда ни грехов и ни горестей не отмолить,качаясь, игла опрокинется с Адмиралтействаи в сердце ударит, чтоб старую кровь отворить.О вовсе не ради парада, не ради награды,а просто для нас, выходящих с зарей из ворот,гремят барабаны гранита,кларнеты оградысвистят менуэты…И улица Росси поет!1962
* * *
Оле
Я никогда не витал, не виталв облаках, в которых я не витал,и никогда не видал, не видалгородов, которых я не видал.И никогда не лепил, не лепилкувшин, который я не лепил,и никогда не любил, не любилженщин, которых я не любил…Так что же я смею?И что я могу?Неужто лишь то, чего не могу?И неужели я не добегудо дома, к которому я не бегу?И неужели не полюблюженщин, которых не полюблю?И неужели не разрублюузел, который не разрублю,узел, который не развяжу,в слове, которого я не скажу,в песне, которую я не сложу,в деле, которому не послужу…в пуле, которую не заслужу?…1962
ДВА ВЕЛИКИХ СЛОВА
Не пугайся слова «кровь» —кровь, она всегда прекрасна,кровь ярка, красна и страстна,«кровь» рифмуется с «любовь».Этой рифмы древний лад!Разве ты не клялся ею,самой малостью своею,чем богат и не богат?Жар ее неотвратим…Разве ею ты не клялсяв миг, когда один осталсяс вражьей пулей на один?И когда упал в бою,эти два великих слова,словно красный лебедь,сновапрокричали песнь твою.И когда пропал в краювечных зим,песчинка словно,эти два великих словапрокричали песнь твою.Мир качнулся.Но опятьв стуже, пламени и безднеэти две великих песнитак слились, что не разнять.И не верь ты докторам,что для улучшенья кровикилограмм сырой морковинужно кушать по утрам.1962
НОЧНОЙ РАЗГОВОР
– Мой конь притомился.Стоптались мои башмаки.Куда же мне ехать?Скажите мне, будьте добры.– Вдоль Красной реки, моя радость,вдоль Красной реки,до Синей горы, моя радость,до Синей горы.– А как мне проехать туда?Притомился мой конь.Скажите пожалуйста,как мне проехать туда?– На ясный огонь, моя радость,на ясный огонь,езжай на огонь, моя радость,найдешь без труда.– А где ж этот ясный огонь?Почему не горит?Сто лет подпираю я небо ночное плечом…– Фонарщик был должен зажечь,да, наверное, спит,фонарщик-то спит, моя радость…А я ни при чем.И снова он едет одинбез дорогиво тьму.Куда же он едет,ведь ночь подступила к глазам!…– Ты что потерял, моя радость? —кричу я ему.И он отвечает:– Ах, если б я знал это сам…1962
КАРАВАЙ
Вы видели, щиток приоткрывая,в задумчивой и душной глубинеприщуренные глазки каравая,когда он сам с собой наедине?Когда очнуться не хватает мочи,когда румяный край – под цвет зари,о чем он думает?О чем бормочет,ленивые глотая пузыри?А в нем живут сгоревшие поленья,старанья мастериц и мастеров.Он, как последнее стихотворенье,и добр, и откровенен, и суров.И задыхается на белом блюдеот радости рожденья своего…И кланяются караваю людии ломтики уносят от него.1962
ГЛАВНАЯ ПЕСЕНКА
Наверное, самую лучшуюна этой земной сторонехожу я и песенку слушаю —она шевельнулась во мне.Она еще очень неспетая.Она зелена как трава.Но чудится музыка светлая,и строго ложатся слова.Сквозь время, что мною не пройдено,сквозь смех наш короткий и плачя слышу: выводит мелодиюкакой-то грядущий трубач.Легко, необычно и веселокружит над скрещеньем дорогта самая главная песенка,которую спеть я не смог.1962
СТИХИ БЕЗ НАЗВАНИЯ
Оле
1Вся земля, вся планета – сплошное «туда».Как струна,дорога звонка и туга.Все, куда бы ни ехали, только – туда,и никто не сюда. Все – туда и туда.Остаюсь я один. Вот так. Остаюсь.Но смеюсь (я признаться боюсь, что боюсь).Сам себя осуждаю, корю.И курю.Вдруг какая-то женщина (сердце горит)…– Вы куда?! – удивленно я ей говорю.– Я сюда… – так влюбленно она говорит.«Сумасшедшая! – думаю. – Вот ерунда…Как же можно «сюда», когда нужно – «туда»?!»2Строгая женщина в строгих очкахмне рассказывает о сверчках,о том, как они свои скрипкина протянутых носят руках,о том, как они понемногу,едва за лесами забрезжит зима,берут свои скрипки с собою в дорогуи являются в наши дома.Мы берем их пальто, приглашаем к столуи признательные расточаем улыбки,но они очень скромно садятся в углу,извлекаютсвои допотопные скрипки,расправляютпомятые сюртучки,поднимаютнад головами смычки,распрямляютсвои вдохновенные усики…что за дом,если в немне пригреты сверчкии не слышно их музыки!…Строгая женщина щурится из-под очков,по столу громоздит угощенье…Вот и я приглашаю заезжих сверчковза приличное вознагражденье.Я помятые им вручаю рубли,их рассаживаюпо чину и званию,и играют они вечный вальспо названию:«Может быть, наконец,повезет мне в любви…»3Я люблю эту женщину.Очень люблю.Керамический конь увезет нас постранствовать,будет нас на ухабах трясти и подбрасывать…Я в Тарусе ей кружев старинных куплю.Между прочим,Таруса стоит над Окой.Там торгуют в базарные дни земляникою,не клубникою,а земляникою,дикою…Вы, конечно, еще не встречали такой.Эту женщину я от тревог излечуи себя отучу от сомнений и слабости,и совсем не за радости и не за сладостия награду потом от нее получу.Между прочим, земля околдует меняи ееи окружит людьми и деревьями,и, наверно, уже за десятой деревнеюс этой женщиной мы потеряем коня.Ах, как гладок и холоден был этот конь!Позабудь про него.И, как зернышко – в борозду,ты подкинь-ка, смеясь, августовского хворостусвоей белой пригоршней в красный огонь.Что ж касается славы, любви и наград…Где-то ходит, наверное, конь керамическийсо своею улыбочкой иронической…А в костре настоящие сосны горят!4Вокзал прощанье нам прокличет,и свет зеленый расцветет,и так легко до неприличьяшлагбаум руки разведет.Не буду я кричать и клясться,в лицо заглядывать судьбе…Но дни и версты будут крастьсявдоль окон поезда,к тебе.И лес, и горизонт далекий,и жизнь, как паровозный дым,все – лишь к тебе, как те дороги,которыекогда-тов Рим.1962
МУЗЫКА
Симону Чиковани
Вот ноты звонкие органато порознь вступают,то вдвоем,и шелковые петельки арканана горлестягиваютсямоем.И музыка передо мной танцует гибко,и оживает вседо самых мелочей:пылинки виноватая улыбкатак красит глубину ее очей!Ночной комар,как офицер гусарский, тонок,и женщина какая-то стоит,прижав к груди стихов каких-то томик,и на колени падает старик,и каждый жест велик,как расстоянье,и веточка умершаяжива, жива…И стыдно мне за мелкие моистараньяи занепоправимые слова.…Вот сила музыки.Едва липоспоришь с ней бездумно и легко,как будто трубы медные зазваликуда-то горячо и далеко…И музыки стремительное телоплывет,кричит неведомо кому:«Куда вы все?!Да разве в этом дело?!»А в чем оно? Зачем оно? К чему?!!…Вот черт,как ничего еще не надоело!1962
* * *
М. Хуциеву
Мы приедем туда, приедем,проедем – зови не зови —вот по этим каменистым,по этимосыпающимся дорогам любви.Там мальчики гуляют, фасоня,по августу, плавают в нем,и пахнет песнями и фасолью,красной солью и красным вином.Перед чинарою голубоюпоет Тинатин в окне,и моя юность с моей любовьюперемешиваются во мне.…Худосочные дети с Арбата,вот мы едем, представь себе,а арба под нами горбата,и трава у вола на губе.Мимо нас мелькают автобусы,перегаром в лицо дыша…Мы наездились, мы не торопимся,мы хотим хоть раз не спеша.После стольких лет перед бездною,раскачавшись, как на волнах,вдруг предстанет, как неизбежное,путешествие на волах.И по синим горам, пусть не плавное,будет длиться через мир и войнупутешествие наше самое главноев ту неведомую страну.И потом без лишнего слова,дней последних не торопя,мы откроем нашу родину снова,но уже для самих себя.1963
ХРАМУЛИ
Храмули – серая рыбка с белым брюшком.А хвост у нее как у кильки,а нос – пирожком.И чудится мне, будто брови ее взметеныи к сердцу ее все на свете крючки сведены.Но если вглядеться в извилины жесткого дна —счастливой подковкою там шевелится она.Но если всмотреться в движение чистой струи —она как обрывок еще не умолкшей струны.И если внимательно вслушаться, оторопев, —у песни бегущей воды эта рыбка – припев.На блюде простом, пересыпана пряной травой,лежит и кивает она голубой головой.И нужно достойно и точно ее оценить,как будто бы первой любовью себя осенить.Потоньше, потоньше колите на кухне дрова,такие же тонкие, словно признаний слова!Представьте, она понимает призванье свое:и громоподобные пиршества не для нее.Ей тосты смешны, с позолотою вилки смешны,ей четкие пальцы и теплые губы нужны.Ее не едят, а смакуют в вечерней тиши,как будто беседуют с ней о спасенье души.1963
ПОСЛЕДНИЙ МАНГАЛ
Тамазу Чиладзе
Джансугу Чарквиани
Когда под хохот Куры и сплетни,в холодной выпачканный золе,вдруг закричал мангал последний,что он последний на всей земле,мы все тогда над Курой сиделии мясо сдабривали вином,и два поэта в обнимку пелио трудном счастье, о жестяном.А тот мангал, словно пес – на запахорехов, зелени, бастурмы,качаясь, шел на железных лапахк столу, за которым сидели мы.И я клянусь вам, что я увидел,как он в усердьи своем простом,как пес, которого мир обидел,присел и вильнул жестяным хвостом.Пропахший зеленью, как духами,и шашлыками еще лютей,он, словно свергнутый бог,в духанес надеждой слушал слова людей……Поэты плакали. Я смеялся.Стакан покачивался в руке.И современно шипело мясона электрическомочаге.1963
ФРЕСКИ
1. ОХОТНИКСпасибо тебе, стрела,спасибо, сестра,что так ты круглаи остра,что оленю в горячий боквходишь, как бог!Спасибо тебе за твое уменье,за чуткий сон в моем колчане,за оперенье,за тихое пенье…Дай тебе бог воротиться ко мне!Чтоб мясу быть жирным на целую треть,чтоб кровь была густой и липкой,олень не должен предчувствовать смерть…Он долженумеретьс улыбкой.Когда окончится день,я поклонюсь всем богам…Спасибо тебе, Олень,твоим ветвистым рогам,мясу сладкому твоему,побуревшему в огне и в дыму…О Олень, не дрогнет моя рука,твой дух торопится ко мне под крышу…Спасибо, что ты не знаешь моего языкаи твоих проклятий я не расслышу.О, спасибо тебе, расстояние, что яне увидел оленьих глаз,когда он угас!…2. ГОНЧАРКрасной глины беру прекрасный ломотьи давить начинаю его, и ломать,плоть его мять,и месить,и молоть…И когда остановится гончарный круг,на красной чашке качнется вдругжелтый бык – отпечаток с моей руки,серый аист, пьющий из белой реки,черный нищий,поющий последний стих,две красотки зеленых, пять рыб голубых…Царь, а царь,это рыбы раба твоего,бык раба твоего…Больше нет у него ничего.Черный нищий, поющий во имя его,от обид обалдевшегораба твоего.Царь, а царь,хочешь, будем вдвоем рисковать:ты башкой рисковать, я тебя рисовать?Вместе будем с тобоюозоровать:бога – побоку,бабу – под бок, на кровать?!Царь, а царь,когда ты устанешь из золота есть,вели себе чашек моих принесть,где желтый бык —отпечаток с моей руки,серый аист, пьющий из белой реки,черный нищий, поющий последний стих,две красотки зеленых,пять рыб голубых…3. РАБОдин шажоки другой шажок,а солнышко село…О господин,вот тебе стожоки другой стожокдоброго сена!И все стога(ты у нас один)и колода меда…Пируй, господин,до нового года!Я амбар —тебе,а пожар —себе…Я рвань,я дрянь,меня жалеть опасно.А ты живи праздно:сам ешь,не давай никому…Пусть тебе – прекрасно,госпоже – прекрасно,холуям – прекрасно,а плохо пусть —топору твоему!1963
МАРТ ВЕЛИКОДУШНЫЙ
У отворенныху ворот лесных,откуда пахнет сыростью,где звукистекают по стволам,стоит лесник,и у него —мои глаза и руки.А лесу платья старые тесны.Лесник качаетсяна качкой кочкеи все старается не прозевать весныи первенца принять у первой почки.Он наклоняется – помочь готов,он вслушивается,лесник тревожный,как надрывается среди стволовкакой-то стебелек неосторожный.Давайте же не будем обижатьсосновых бабок и еловых внучек,пока они друг друга учат,как под открытым небоммарт рожать!Все снова выстроить – нелегкий срок,как зиму выстоять, хоть и знакома…И почве выстрелить свой стебелек,как рамы выставить хозяйке дома……Лес не кончается.И под его рукойлесник качается, как лист послушный…Зачем отчаиваться,мой дорогой?Март намечаетсявеликодушный!1963
КРАСНЫЕ ЦВЕТЫ
Ю. Домбровскому
Срываю красные цветы.Они стоят на красных ножках.Они звенят, как сабли в ножнах,и пропадают, как следы…О эти красные цветы!Я от земли их отрываю.Они как красные трамваисреди полдневной суеты.Тесны их задние площадки —там две пчелы,как две пилы,жужжат,добры и беспощадны,забившись в темные углы.Две женщины на тонких лапках.У них кошелки в свежих латках,но взгляды слишком старомодны,и жесты слишком благородны,и помыслы их так чисты!…О эти красные цветы!Их стебель почему-то колет,Они, как красные быки,идут толпою к водопою,у каждого над головоюрога сомкнулись, как венки…Они прекрасны, как полки,остры их красные штыки,портянки выстираны к бою.У командира в кулаке —цветок на красном стебельке…Он машет им перед собою.Качается цветок в руке,как память о живом быке,как память о самом цветке,как памятник поре походной,как монумент пчеле безродной,той,благородной,старомодной,летать привыкшей налегке…Срываю красные цветы.Они еще покуда живы.Движения мои учтивы,решения неторопливы,и помыслы моичисты…1963
ЭТА КОМНАТА
К. Г. Паустовскому
Люблю я эту комнату,где розовеет верескв зеленом кувшине.Люблю я эту комнату,где проживает ересьс богами наравне.Где в этом, только в этомнаходят смысли ветромсмывают гарь и хлам,где остро пахнет векомчетырнадцатымс векомдвадцатым пополам.Люблю я эту комнатубез драм и без расчета…И так за годом годлюблю я эту комнату,что, значит, в этом что-то,наверно, есть, но что-то —и в том, чему черед.Где дни, как карты, смешивая —грядущий и начальный,что жив и что угас, —я вижу как насмешливо,а может быть, печальноглядит она на нас.Люблю я эту комнату,где даже давний берегтак близок – не забыть…Где нужно мало денег,чтобы счастливым быть.1963
ПЕСЕНКА О НОЧНОЙ МОСКВЕ
Б.А.
Когда внезапно возникаетеще неясный голос труб,слова, как ястребы ночныесрываются с горячих губ,мелодия, как дождь случайный,гремит; и бродит меж людьминадежды маленький оркестрикпод управлением любви.В года разлук, в года сражений,когда свинцовые дождилупили так по нашим спинам,что снисхождения не жди,и командиры все охрипли…он брал команду над людьми,надежды маленький оркестрикпод управлением любви.Кларнет пробит, труба помята,фагот, как старый посох, стерт,на барабане швы разлезлись…Но кларнетист красив как черт!Флейтист, как юный князь, изящен…И вечно в сговоре с людьминадежды маленький оркестрикпод управлением любви.1963
