– С чего ты взяла?
– Вид у тебя такой. Но лучше бы ты туда так часто не ходил!
– Чепуха, деточка. Я полтора месяца там не был. О чем ты говоришь?
– Просто на твоем месте я бы держалась от миссис Грэхем подальше.
– Роза, неужели и ты поддалась общему предубеждению?
– Не-ет, – ответила она нерешительно. – Но последнее время я столько про нее наслышалась и у Уилсонов, и у Миллуордов, да и мама говорит, будь она порядочной женщиной, так не жила бы здесь одна. И разве ты забыл, Гилберт, как прошлой зимой она объяснила, почему подписывает картины неверно? Что у нее есть близкие… или знакомые, от которых она прячется, и она боится, как бы они ее не выследили? И как потом она вскочила и вышла из комнаты, когда пришел кто-то, и она не хотела, чтобы мы его увидели? А Артур так загадочно сказал, что это мамин друг?
– Да, Роза, я все это помню. И могу извинить твою подозрительность, потому что, не знай я ее, как знаю, так и сам, возможно, сопоставил бы все это и поверил тому, чему веришь ты. Но, благодарение Богу, я ее знаю. И я буду недостоин называться человеком, если поверю о ней чему-нибудь дурному, пока не услышу подтверждение из ее собственных уст. Уж скорее я поверил бы такому о тебе, Роза!
– Гилберт, ну что ты говоришь?
– Значит, по-твоему, что бы там про тебя ни шептали Уилсоны и Миллуорды, я не должен был бы им верить?
– Еще бы!
– А почему? Потому что я знаю тебя. Ну вот и ее я знаю не хуже.
– Вовсе нет! Что ты знаешь о ее прошлой жизни? Год назад ты ведь и представления не имел, что она живет на свете!
– Неважно. Можно посмотреть человеку в глаза, заглянуть ему в сердце и за какой-то час узнать о его душе столько, сколько и за всю жизнь не обнаружишь, если он или она не захотят тебе открыться или у тебя не хватит ума понять то, что тебе откроется.
– А, так ты все-таки идешь к ней!
– Конечно.
– Но, Гилберт, что скажет мама?
– А зачем ей об этом знать?
– Если ты и дальше будешь так продолжать, от нее ведь не скроешь!
– Продолжать? Что продолжать? Мы с миссис Грэхем просто друзья и такими останемся, и никто на свете не может этому помешать или встать между нами!
– Если бы ты слушал, что они говорят, то вел бы себя осторожнее – и не только ради себя, но и ради нее. Джейн Уилсон считает, что твои визиты туда просто еще одно доказательство ее безнравственности!..
– Чтобы Джейн Уилсон провалилась в тартарары!
– А Элиза Миллуорд очень из-за тебя огорчается.
– Пусть ее.
– И все-таки на твоем месте я не стала бы.
– Не стала бы – чего? Откуда они знают, что я туда хожу?
– От них ничего не спрячешь. Что угодно сумеют выведать и подсмотреть.
– Об этом я не подумал. И они смеют превращать мою дружбу в новую пищу для сплетен и клеветы против нее? Во всяком случае, вот доказательство их лживости, если тебе требуются доказательства. Опровергай их, Роза, когда только сможешь!
– Но они прямо при мне ничего не говорят. О том, что они думают, я знаю только по намекам и умолчаниям. И еще из чужих разговоров.
– Ну, хорошо, сегодня я не пойду, тем более что время позднее. Но пусть они отсохнут, их проклятые языки! – проворчал я со злостью.
И как раз в эту минуту в комнату вошел священник. Мы так увлеклись нашим разговором, что не услышали его стука. По обыкновению, поздоровавшись с Розой отечески ласково – она была его любимицей, – старик смерил меня строгим взглядом.
– Ну-ну, сэр! – начал он. – Да знакомы ли мы с вами? Ведь уже… дайте-ка подумать… – продолжал он, опуская дородное тело в кресло, которое ему услужливо придвинула Роза. – Ведь, по моему счету, уже шесть недель, как вы не переступали моего порога! – Он отчеканивал каждое слово и постукивал палкой по полу.
– Неужели, сэр? – сказал я.
– То-то и оно! – Он добавил торжественный кивок и продолжал взирать на меня с величавым неудовольствием, положив ладони на набалдашник зажатой между колен толстой трости.
– Я был очень занят, – сказал я, так как от меня, видимо, ждали оправданий.
– Занят! – повторил он с усмешкой.
– Да. Вы ведь знаете, я убирал сено, а теперь начинается жатва.
– Гм-гм!
Но тут вошла матушка и отвлекла от меня внимание, почтительно, радостно и многословно здороваясь с его преподобием. Как жаль, что он не пришел чуточку пораньше, к чаю! Но если он сделает ей честь и выпьет чашечку, она тут же заварит свеженького.
– Не для меня, благодарю вас, – ответил он. – Я тороплюсь домой.
– Право, останьтесь и выкушайте чашечку. Через пять минут все будет готово.
Но он величественным жестом остановил ее и произнес:
– Вот чего бы я выпил, миссис Маркхем, так это стаканчик вашего превосходного эля!
– Да на здоровье! – воскликнула матушка, быстро дернула сонетку и приказала подать любимый пастырский напиток.
– Я просто подумал, загляну-ка к вам на минутку, раз уж иду мимо, и пригублю ваш домашний эль. Я возвращаюсь от миссис Грэхем.
– Да неужто?
Он сурово кивнул и добавил грозным голосом:
– Я почел это своим долгом!
– Право?
– А почему, мистер Миллуорд? – спросил я, но он ответил мне строгим взглядом и, отвернувшись к матушке, повторил, пристукнув палкой:
– Я почел это моим долгом!