Плейлист двух сердец

Она улыбнулась так широко, что на долю секунды мне показалось, будто эта улыбка способна исцелить мою боль.

– Не называйте меня малышкой, мистер Смиф.

Она поспешила к матери, а я, бездумно попытался проверить свой телефон, который по-прежнему был выключен. Интересно, решили ли все вокруг, что я валяюсь мертвым где-то в канаве? И скольких человек это порадовало бы. Хватит думать о плохом. Больно признавать, но подобные мысли часто проносились у меня в голове. Видимо, так бывает, когда теряешь близкого, который был тебе дороже целого мира.

Я не хочу быть здесь.

Черт. Родители.

Всякий раз, задумываясь о смерти, я рано или поздно вспоминал о родителях.

Они, наверное, ужасно беспокоились обо мне. Уверен, они видели статьи папарацци. Не удивлюсь, если мама уже забронировала билеты первого класса до Лос-Анджелеса, чтобы убедиться, что со мной все в порядке.

– Прости за это, – сказала Эмери, усаживаясь обратно за руль. Она повернулась ко мне и едва заметно улыбнулась. Странным образом эта улыбка еще немного облегчила мою боль. – Куда едем?

Я продиктовал адрес, и мы тронулись с места.

Постукивая пальцами по колену, я вслушивался в музыку, по-прежнему звучащую в салоне. С каждым гитарным риффом Алекса, мое сердце все сильнее сжималось в груди.

– Может, обойдемся без музыки? Я не очень люблю слушать собственные песни. Да, и вообще любые наши записи с тех пор как… – Я замолчал и посмотрел в зеркало заднего вида, заметив, как смягчился ее взгляд. В карих глазах промелькнула вина.

Она быстро выключила музыку и что-то пробормотала себе под нос. Я не расслышал слов. Но если это были соболезнования, то я и не хотел их слышать. Мне приходило столько писем от сочувствующих, что любые слова казались формальными.

Мы проехали несколько кварталов в тишине, прежде чем снова зазвучал мягкий голос Эмери. Мне стало интересно, сводит ли ее с ума молчание так же, как меня. Копаются ли другие люди в своих мыслях так же, как я.

– Ты совсем другой сегодня, – сказала она, начиная разговор и не подозревая, как я в нем нуждался. – Вчера вечером ты вел себя иначе, я не таким тебя представляла. Мне всегда казалось, что ты более сдержанный.

От волнения мой желудок скрутился в узел, я изо всех сил пытался собрать воедино события прошлой ночи. Похоже, я опозорился и выставил себя полным ослом перед этой бедной девушкой.

– Я был сам не свой. – Не знаю, когда в последний раз я был самим собой. – Если я чем-то тебя обидел…

– Не извиняйся, – перебила она. – Я все понимаю. Со мной тоже такое случалось. Однажды я так напилась, что вырубилась в доме какого-то случайного знакомого и проснулась рядом с ведром для блевотины и с оберткой «Тако Белл», прилипшей к щеке. Думаю, это бывало с каждым.

Мне почему-то сразу стало легче. Я совсем не знал Эмери, но было в ней что-то такое, что побуждало меня выбраться из собственной раковины.

– Ты написала в чей-то комнатный цветок? – спросил я.

– Нет. Но, как говорится, никогда не говори никогда.

Я тихонько усмехнулся, и Эмери обернулась, словно удивившись услышанному звуку. Каждый раз, когда она оглядывалась на меня, я чувствовал жар на своей коже.

Странно.

– И сегодня ты гораздо тише, – сказала она.

– Я вообще тихий человек. Просто, когда выпиваю, становлюсь непохожим на себя.

– Тогда зачем пьешь?

– Потому что становлюсь непохожим на себя.

Похоже, ее потряс мой ответ.

– Не знаю, намеренно ты это делаешь или для тебя это в порядке вещей, но иногда ты так говоришь, словно пишешь текст для следующей моей любимой песни.

Если бы создать чью-то любимую песню было так просто. Мой звукозаписывающий лейбл пришел бы в восторг.

– О! Смотри! – воскликнула Эмери, указывая на что-то за окном. – Если тебе интересно, в чем я сильно сомневаюсь, то здесь готовят лучшую мексиканскую еду на свете. Называется Mi Amor Burritos и твоя жизнь изменится навсегда, когда ты ее попробуешь. – Девушка кивнула, соглашаясь сама с собой. Мы с ней были такими разными, по характеру она больше напоминала Алекса. Эмери с легкостью поддерживала разговор, а я с трудом мог собраться с мыслями. – Это место настоящая дыра. Я знаю о нем, только потому, что моя сестра Сэмми случайно наткнулась на него, когда приезжала погостить к нам. У нее настоящий талант находить что-то чудесное в самых неожиданных местах.

– Вы близки с сестрой?

После секундного колебания она тяжело сглотнула и уставилась на дорогу.

– Были когда-то.

Ради всего святого.

– Сочувствую.

– Не стоит. Она жива, с ней все в порядке. Просто… Я не видела ее уже несколько лет, с тех пор как она отправилась «искать себя». Мы по-прежнему иногда общаемся, но уже не так, как раньше. Она путешествует по Штатам, пытаясь найти «свое место».

– Думаешь, в этом есть смысл? В том, что существует место, которому ты принадлежишь?

– Мне кажется, чувство принадлежности может проявляться по-разному. Не только по отношению к месту, но и к человеку, вещи, роду деятельности.

– А что для тебя «свое место»?

– Моя дочь, – без колебаний ответила девушка. – Она – моя тихая гавань. А что насчет тебя?

Я молчал. Взглянув в зеркало заднего вида, я заметил, что Эмери слегка нахмурилась. Она не настаивала на ответе, и я мысленно поблагодарил ее за это.

Примерно через двадцать минут мы свернули на мою улицу и подъехали к воротам закрытого жилого комплекса. К машине подошел Стивен, охранник с планшетом в руках и рацией на бедре.

Эмери опустила окно и улыбнулась ему. Стивен не улыбнулся в ответ. Вероятно, потому что ему постоянно приходилось иметь дело с полчищами фанатов и папарацци, пытающихся прорваться через эти металлические ворота.

– Чем я могу вам помочь, мэм? Вы заблудились?

– Ладно, я точно не в Канзасе, – пробормотала Эмери, глядя на огромные дома по ту сторону ворот, а затем кивком указала на заднее сиденье машины. – Я привезла ценную посылку.

Стивен заглянул в салон, заметил меня, но так и не улыбнулся. Только кивнул.

– Здравствуйте, мистер Смит.

– Привет, Стивен.

– Ну и наделали вы шуму в наших краях.

Я ухмыльнулся, вскидывая руки в воздух.