Палач и Дрозд
С первой же минуты знакомства Слоан распалила во мне любопытство, и теперь на тлеющих искрах вспыхнул язычок пламени.
Хочу узнать ее ближе. Хочу узнать о ней все!
А еще хочу вызвать у нее ответный интерес.
– Ты в курсе, что это я убил Тони Уотсона? Портового Психопата?
Слоан неспешно отнимает бокал с пивом от губ и пристально смотрит на меня.
– Серьезно?
Я киваю.
– Я думала, он ввязался в драку с одной из своих жертв.
– В какой-то степени так оно и было. Он действительно ввязался в драку и определенно хотел сделать меня своей жертвой, но у него ничего не вышло.
Уотсон был откровенной мразью. Я колошматил его до тех пор, пока не разбил череп и не переломал все кости, а затем долго смотрел, как на разбитых губах сквозь осколки зубов вздуваются последние красные пузыри. Когда этот тип наконец сдох, я оставил его в вонючем переулке на растерзание крысам.
Вышло очень некрасиво. Совсем не изящно. Без подготовки и без декораций. Грязно и грубо.
Но удовольствие я получил – неимоверное!
– Уотсон оказался не так глуп, как я думал. Он поймал меня на слежке. Попытался устроить засаду.
Слоан задумчиво поджимает губы.
– Обидно.
– Что именно? Что он не убил меня первым? Эй! Я возмущен до глубины души!
– Нет, – отвечает она с усмешкой. – Просто у меня были на него такие грандиозные планы!.. Я даже успела сплести паутину с местами его последних пяти убийств.
Липкие пальцы тянутся в мою сторону, вырисовывая в воздухе сложный узор. На меня Слоан не смотрит. Будто говорит сама с собой о самом сокровенном.
О своих планах. И паутине.
– Впрочем, неважно. Все равно тупорылые кретины из ФБР меня не понимают. Но… ты пришел и все испортил! – буркает Слоан, поднимая с тарелки очередной мясной хрящик и с тяжким вздохом поднося его к губам. – Хотя, наверное, надо сказать тебе спасибо. Возможно, я недооценивала этого типа. Учитывая, как легко этот ленивый тюфяк Бриско загнал меня в клетку, с Уотсоном я могла бы и не справиться…
Яркие глаза смотрят на меня с прищуром сквозь пряди черных волос, и их блеск сдирает налет с моей темной души.
– Имей в виду, мне очень неприятно признавать это вслух. Не слишком-то гордись собой, красавчик!
Губы сами собой складываются в ухмылку.
– Значит, считаешь меня красавчиком?
– Я сказала совсем другое. Я не собираюсь сыпать в твой адрес комплиментами! – говорит Слоан, демонстративно возводя глаза к небу и дергая веком. – Ты и сам прекрасно знаешь.
Моя ухмылка становится шире, и я прячу ее за краем бокала. Мы неотрывно смотрим друг другу в глаза, пока Слоан не спохватывается и не отводит взгляд. На веснушчатых щеках проступает румянец.
– Ну, до Билла Фэрбенкса ты добралась раньше меня, – говорю я. – Так что, видимо, мы в расчете.
Слоан таращит глаза; густые темные ресницы взлетают к самым бровям.
– Ты тоже за ним охотился? – изумленно спрашивает она.
Я киваю и дергаю плечом. Прежде меня бесило, что Фэрбенкса пришлось уступить – пусть даже и Прядильщику, который был для меня кем-то вроде кумира. Сейчас же… Встретив женщину, носившую это прозвище? Охотно проиграл бы еще раз, лишь бы увидеть, как в ее глазах вспыхивает радость.
Слоан закусывает краешек губы, пытаясь скрыть злую усмешку.
– Я понятия не имела, что ты охотишься на Фэрбенкса.
– Я выслеживал его два года!
– Серьезно?
– Собрался идти за ним, но он вдруг взял и переехал. Пришлось несколько месяцев потратить на поиски и начинать всю подготовку заново. А потом, ни с того ни с сего, этого типа находят посреди паутины с вырезанными глазами.
Слоан хмыкает и чуть заметно ухмыляется. Она садится ровнее, покачиваясь на стуле.
– Я не вырезаю их, Палач. Я их выдавливаю. Аккуратно. Как подобает настоящей леди. – Слоан засовывает палец в рот, прижимает его к щеке, а потом с щелчком вынимает. – Вот так!
Я хохочу, и Слоан одаривает меня сияющей улыбкой.
– Значит, извини.
К счастью, она отворачивается прежде, чем у меня сдают нервы. Девушка берет несколько жареных картофелин, оценивающе глядит на других посетителей и вдруг отодвигает от себя тарелку.
Решила уйти? И мы больше не увидимся?
Уж она-то сумеет от меня спрятаться.
Я откашливаюсь.
– Ты слышала про серию убийств в национальных парках Орегона и Вашингтона?
Слоан поворачивается, прищурив глаза. Между темных бровей у нее проступает складка, и девушка чуть заметно качает головой.
– Убийцу прозвали Лесным Призраком. Весьма плодовитый тип. И очень, очень осторожный, – продолжаю я. – Предпочитает пеших туристов: приезжих и бродяг, которых никто не хватится. Долго пытает их, а потом каждое тело укладывает лицом на восток, а на лбу рисует крест.
Тонкая маска на лице Слоан трескается. В девушке просыпается хищник, почуявший добычу. Я буквально вижу, как в голове у нее крутятся шестеренки.
Каждая деталь – след, по которому может пройти опытный охотник.
– Сколько было жертв?
– Двенадцать. Хотя, наверное, больше, просто о них молчат.
Слоан хмурится. В зеленой глубине глаз мелькает искра.
– Почему? Чтобы не спугнуть убийцу?
– Возможно.
– Откуда сведения?
– Ты же где-то узнала про Альберта Бриско? У меня тоже есть свои источники.
Я подмигиваю. Взгляд Слоан на миг прилипает к моим губам, особенно к шраму, затем она снова смотрит мне в глаза. Опершись руками о стол, я наклоняюсь ближе.
– Как насчет дружеского соревнования? Кто победит, тот его и прикончит.
Прислонившись лопатками к кожаной спинке, Слоан долго барабанит по столу обломанными кроваво-красными ногтями и грызет потрескавшуюся нижнюю губу. Я чувствую на себе ее взгляд. Он заползает в душу и пробуждает забытые эмоции.
Я давно не знаю ни страха, ни радости.
Но сегодня ощущаю немалый азарт.
Барабанный бой ногтей стихает.
– Что за соревнование? – спрашивает Слоан.
Я машу официантке и, когда та ловит мой взгляд, жестом прошу принести меню.
– Так, небольшая игра. Давай закажем десерт и обсудим условия?
Я снова смотрю на Слоан, расплываясь в улыбке: злобной и предвкушающей.
…Коварной.
– Ты же слышала поговорку: «Кто умеет веселиться, тот и крови не боится», – шепчу я. – Проверим ее на практике.
Голосовые связки
Слоан
Год спустя.
Голод…
Он всегда начинается с зуда. С мерзкого раздражения под кожей. Что бы я ни делала, внутри постоянно свербит, заползает в голову и не отпускает.
Потом приходит боль.
Чем дольше ее игнорировать, тем сильнее меня затягивает в бездну. Надо унять ее любой ценой.
Поможет в этом деле только одно. Убийство.
– Соберись наконец, – бормочу я себе в пятидесятый раз за день, уставившись на одноразовый телефон. Водя пальцами по гладкому стеклу, листаю короткую переписку с единственным контактом.
«Палач», – написано под фотографией в профиле. На ней изображена исходящая паром сосиска, нанизанная на вилку для барбекю.
Стараясь не задумываться над причинами, по которым я выбрала именно эту картинку, я во всех красках представляю, как воткну острые зубья в член этого проходимца.
Красивый, наверное. Как и все остальное…
– Гос-споди… Совсем рехнулась, – шиплю я.
Додумать мне не дает мужчина, лежащий на железном столе: он начинает трепыхаться, пытаясь вылезти из кожаных ремней, которые стягивают ему запястья и лодыжки, голову и туловище, бедра и руки. Из-под кляпа, засунутого в распахнутый, будто у рыбины, рот, звучит сдавленное мычание. Может, я перестаралась, и необязательно было привязывать его так крепко? Никуда он не денется. Но когда тело с визгом ерзает по стальной поверхности, я начинаю беситься, отчего зуд перерастает в жгучую боль, когтями царапающую мне мозг.
Я отворачиваюсь, листая в памяти телефона сообщения, которыми мы с Роуэном обменивались последний год, с тех пор как встретились и решили затеять абсолютно безумную по всем параметрам игру. Может, я что-то упустила из виду? Вдруг в его редких посланиях есть подсказка – намек, что делать дальше? Я не понимаю, что от меня требуется, и от этого еще сильнее начинает болеть голова.
Подойдя к раковине, я беру с полки пузырек с ибупрофеном и, отложив телефон, вытряхиваю две таблетки в затянутую в перчатку руку, тем временем перечитывая сообщения, присланные в начале недели. Впрочем, я и без того прекрасно помню, что в них говорится.
Все подробности пришлю в субботу.
Я тебя совсем не знаю. Вдруг решишь смухлевать?
Видимо, придется поверить на слово.
Что за бред.
Зато весело! Ты же любишь веселиться?
Исчезни.
И ты совсем не будешь скучать по моей хорошенькой мордашке?
…
Жди субботу! Телефон держи под рукой!
Так я и делаю. Весь день не выпускаю телефон из рук, а время, между прочим, идет к вечеру. На экране двенадцать минут девятого. Громко тикают большие часы, которые я повесила напротив стола, чтобы лишний раз поиздеваться над жертвами; но сегодня щелчки секундной стрелки вызывают бо`льшие страдания у меня, эхом отзываясь в черепе. Каждый миг ожидания обжигает вены новым всплеском голода.
Оказывается, я слишком сильно предвкушала игру, и пытка неизвестностью меня убивает.
Когда я включаю кран и вода с шумом бьется о стальную поверхность раковины, мужчина на столе вздрагивает.
– Уймись! – бросаю я через плечо, наполняя стакан. – Самое интересное еще не начиналось.
Он хнычет и скулит, что-то сдавленно бормочет. Его страх и мольбы возбуждают меня и притом немало бесят. Я глотаю таблетки, запиваю их водой и с громким стуком ставлю пустой стакан на раковину.
Снова заглядываю в одноразовый телефон. Тринадцать минут девятого.
– Твою ж мать!
В кармане жужжит второй телефон – обычный, – и я достаю его взглянуть, кто пишет. Ларк. В ее сообщении смайлик с ножом и знак вопроса. Вместо того чтобы набрать ответ, я вытаскиваю наушники и звоню подруге, не желая занимать зря руки.
– Привет, детка, – говорит Ларк, отвечая после первого же гудка. – Есть ли новости от Палача?
На мгновение замерев от ласкового голоса, словно пропитанного летним солнцем, я вдыхаю полной грудью. Если не считать убийств и пыток, Ларк Монтегю – единственное существо в этом мире, что способно очистить мне голову, когда ее снова затягивает темной пеленой.
– Пока никаких.
Ларк многозначительно хмыкает.
– И как ты к этому относишься?
– Нервничаю.
В трубке раздается задумчивый вздох, но в остальном подруга молчит. Она не давит на меня и не высказывает собственного мнения о том, как мне надобно поступить. Ларк умеет слушать, как никто другой.
– Мне кажется, я совершаю глупость. Понимаешь? Я совершенно не знаю этого типа. Затевать с ним игры импульсивно и безрассудно.
– Что плохого в импульсивных поступках?
– Это опасно.
– А еще весело, правда?
Я чуть слышно выдыхаю сквозь сжатые губы.
– Может, и так…
Я подхожу к столу, где рядами выложены полированные инструменты: ножи, скальпели, ножницы и пилы сверкают под флуоресцентными лампами.
– Своеобразные у тебя представления о веселье… – Голос у Ларк на мгновение затихает, словно она видит скальпель, который я беру в руки, присматриваясь к лезвию. – Тебе до сих пор бывает весело?
– Наверное. – Пожав плечами, я кладу лезвие на тележку для инструментов вместе с хирургическими ножницами, пачкой марли и набором для наложения швов. – Но мне чего-то не хватает, понимаешь?
– Того, что ФБР не в силах разгадать твои подсказки, которые ты оставляешь в своей леске?
– Рано или поздно они поймут, а если нет, отправлю им анонимку. «Проверьте паутину, идиоты».
Ларк хихикает.
– «Файлы в компьютере», – говорит она голосом Зуландера из фильма «Образцовый самец» – никогда не упускает возможности вставить цитату из старой дурацкой комедии.
Ларк хохочет над собственной шуткой, и я смеюсь вместе с ней. Ее смех согревает прохладный воздух внутри контейнера, переделанного под мои нужды, словно подруга подключается к здешней электрической схеме. Впрочем, это чувство быстро уходит, когда я берусь за край тележки и подкатываю ее к пленнику.
– В нашей игре есть нечто… вдохновляющее. Как будто нас ждет веселое приключение. Я давно так не волновалась. Наверное… хочется верить, что если бы Роуэн планировал меня убить, то давно бы это сделал. По-моему, он тоже ищет способ унять свой голод.
Ларк снова хмыкает, на сей раз невесело. Мы с ней неоднократно обсуждали эту тему. Она знает, где я и чем занимаюсь. Каждое убийство дарит мне все меньше радости. Экстаз длится совсем недолго.
Чего-то не хватает…
Именно поэтому на столе передо мной лежит педофил и ждет скорой расправы.
– А что насчет того неуловимого убийцы с Западного побережья, о котором рассказывал Роуэн? Нашла о нем какие-нибудь сведения?
Я хмуро сдвигаю брови. От головной боли тянет глаза.
– Почти ничего. Писали, что пару месяцев назад в тех краях, в Орегоне, нашли еще один труп. Может, его рук дело. В парке Эйнсворт зарезали туриста. Но никаких подробностей: про крест на лбу, например, ничего не сообщали. Возможно, Роуэн прав, и полиция не хочет распространяться, чтобы не спугнуть убийцу.
Мужчина на столе издает пронзительный вопль сквозь кляп, и я шлепаю ладонью по подносу, лязгнув инструментами.
– Заткнись! Криками ты себе не поможешь.
– Девочка моя, ты явно не в духе. Уверена, что…
– Уверена. – Я знаю, что хочет сказать Ларк, однако отступать не собираюсь. Я прекрасно себя контролирую, и мне вовсе не грозит нервный срыв. – Как только игра начнется, все будет замечательно. Просто хочу наконец узнать, кто выбран первой жертвой. Понимаешь? Я устала ждать. Мне нужно сбросить напряжение.
– Будь осторожна.
– Разумеется. Как всегда.
Я подкатываю аспиратор к мужчине, который пытается вылезти из тугих кожаных ремней. Щелкаю кнопкой включения, и отчаянный скулеж становится громче. На коже у педофила выступает тонкая пленка пота. В уголках широко распахнутых глаз собираются слезы; он трясет головой и пытается языком вытолкнуть изо рта кляп. Щурясь, я разглядываю напряженное тело, сквозь каждую пору которого мускусом сочится отчаяние.
– Достойный нынче гость, верно? – спрашивает Ларк, слыша в трубке сдавленные панические вопли.
– Безусловно.
Металлическая ручка любимого скальпеля от «Сванн-Мортон» холодит кончики пальцев сквозь латексные перчатки, приятно остужая разгоряченную кожу. От напряжения мой голос звучит тише. Я сосредоточенно провожу лезвием по мужскому кадыку.
– Он тот еще урод.
Прочертив заостренным кончиком прямую линию, я надавливаю и рассекаю верхний слой плоти. Мужчина сдавленно орет в зажатый в зубах силиконовый шарик.
– Это, Майкл, называется последствия твоих действий. – Я вытираю бисеринки, проступившие на порезе. – Любишь общаться в интернете с маленькими мальчиками? Показывать им фотографии своего вялого стручка? Заманивать соседских ребятишек к себе в дом на щенков и конфеты? Раз тебе так нравится болтать, в первую очередь я лишу тебя голоса.
Я вдавливаю скальпель в расщепленную плоть на горле Майкла Нортмана и делаю второй, более глубокий разрез, чтобы получить доступ к голосовым связкам. Аспиратор с бульканьем втягивает кровь через клапан, который я держу в свободной руке.
– Потом отрежу пальцы – по одному за каждое мерзкое сообщение, что ты отправлял – и засуну их тебе в задницу. Если повезет, мне станет скучно, и ноги я трогать не стану. Вместо этого просто тебя убью.
– Господи, Слоан, – говорит Ларк, ехидно хихикая в трубку. – Знаешь что? Тебе и впрямь стоит сыграть с Палачом. Нельзя копить в себе столько агрессии.
О да, я с нею согласна.
Последние крики Майкла Нортмана эхом отражаются от стен контейнера. Я прощаюсь с лучшей подругой и подсекаю жертве голосовые связки. Когда операция завершена, я зашиваю рану, чтобы дать Нортману ложную надежду – вдруг удастся выжить? Велев Майклу следить за часами, иду за новыми инструментами и беру кусачки для костей фирмы «Листон». Может, он не послушается моего приказа, но я успела неплохо изучить особенности человеческой психики и знаю, что ему надо на чем-то сосредоточиться, – а нет ничего более заманчивого и неумолимого, чем тиканье часов, отсчитывающих последние мгновения твоей жизни.
Я собираюсь вернуться к своей жертве, как вдруг в кармане вибрирует телефон.
Жертву выберет мой брат Лахлан. Он пришлет нам обоим сообщение, и с этого момента начнется игра. Победителем станет тот, кто первым выследит и убьет этого типа. Если не справимся за семь дней, объявляется ничья. Тогда придется разыграть нашу жертву в «камень, ножницы, бумага».
Меня словно с размаху пинают в живот, и сердце принимается отчаянно стучать.
У тебя явное преимущество.
На экране мелькают точки. Роуэн печатает ответ.
Представь, Лахлан ставит на тебя. Подыгрывать мне он не станет. Раскрывать детали отказывается.
Я широко улыбаюсь. Слыша в отдалении отчаянные всхлипы и рыдания Нортмана, набираю новое сообщение.
Я вас не знаю, верить не могу. Если выясню, что брат снабжает тебя информацией, оба ответите. Предупреждаю сразу, чтобы без обид. Ясно?
Прохладный воздух внутри контейнера сгущается. Я гляжу, как в нижнем левом углу экрана прыгают серые точки.
Кажется, я и сам готов за тебя поболеть. Так что договорились.
Ты чудовище.
Может, и так… но ты вроде считала меня красавчиком.
ОМГ.
Я с улыбкой гляжу на экран. В душе царят странные эмоции. Наша затея очень опасна, но все, что я сейчас чувствую, – это облегчение и бурлящий в животе азарт. Меня словно бьет током, заряжая каждую клеточку тела.
Я собираюсь отложить телефон в сторону и заняться пленником, как вдруг на экране высвечивается сообщение от неизвестного контакта, отправленное двум абонентам: Роуэну и мне.
Айвидейл, Западная Вирджиния
И удачи тебе, любительница глазных яблок, или как там тебя зовут. Братишка, готовься, что скоро тебе официально присвоят титул неудачника.
Я улыбаюсь. Вслед за сообщением от Лахлана приходит еще одно, от Палача.
Вот видишь, Птичка? Я же говорил. До встречи в Западной Вирджинии.
Я откладываю щипцы и, взяв окровавленный скальпель, подхожу к лежащему на столе пленнику.
Глаза у него вытаращены от страха, лицо побелело от боли и напряжения. С уголков губ стекают кровь и слюни. Увидев блестящее в свете ламп лезвие, он бессильно мотает головой.
– У меня возникли неотложные дела, поэтому разговор нам придется прервать. Уж прости за каламбур, – говорю я, перед тем как черкануть лезвием у него под ухом. Кровь каскадом льется на стол, окрашивая сталь в пунцовый цвет.
– Боюсь опоздать на одну очень интересную игру.
Ателье Кейна
Роуэн
– Что ты делаешь? – спрашивает Фионн, заходя ко мне в комнату. В зубах он держит морковку. – Куда-то собрался?
Закатив глаза, я тычу пальцем в оранжевый корнеплод.
– Это тебе зачем? Неужто в кроссфите появилось новое упражнение, где нужны сырые овощи?
– Мне нужен бета-каротин, дурак ты. Антиоксиданты. Я помогаю организму избавиться от лишних токсинов.
– Лучше принимай витамины! А то выглядишь как полный дебил.
– Отвечаю на ваш вопрос, доктор Кейн: Роуэн отправляется в небольшую охотничью экспедицию вместе с единомышленником, – вклинивается в разговор Лахлан, сидящий в кожаном кресле в углу комнаты. – В своей обычной манере он решил превратить ее в состязание и уговорил меня найти подходящую добычу, которую им предстоит загнать, так что, судя по всему, нашему братцу скоро надерут задницу. Впрочем, он мазохист, и ему это нравится.
Я одариваю Лахлана злобным взглядом, но тот лишь ухмыляется, делая большой глоток из бокала с бурбоном и постукивая серебряным перстнем по хрустальному краю.
– Куда направляешься? – спрашивает Фионн.
– В Западную Вирджинию.
– Зачем?!
Лахлан издает смешок.
– Я бы сказал, чтобы выбраться наконец из френдзоны. Беда только в том, что он в нее до сих пор не попал.
Фионн смачно откусывает от морковки большой кусок и хихикает, словно ребенок.
Я, как и любой другой рассудительный взрослый мужчина, выхватываю у младшего брата морковку и швыряю в Лахлана, угодив тому в лоб. Братья принимаются в унисон вопить, а я с ухмылкой укладываю в дорожную сумку вторую пару джинсов.
– Не припомню, чтобы ты прилагал столько усилий ради женщины с тех самых пор, как… да вообще не припомню, пожалуй. Когда вы виделись в последний раз – год назад? – спрашивает Лахлан, не преминув меня подколоть.
Фионн сдавленно кашляет и сплевывает в кулак оранжевые крошки.
– Что? Целый год? А я узнаю только сейчас?!
– Потому что заигрался в сельского терапевта, – хмыкает Лахлан. – Переезжай в Бостон, Фионн. Хватит валять дурака и корчить из себя героя мелодрамы; возвращайся домой и найди наконец нормальную работу.
– Придурок! – говорим мы с Фионном хором.
Лахлан ухмыляется, ставит бокал на столик и достает из кармана нож с перламутровой рукояткой, затем, откинувшись на спинку кресла, отстегивает с ремня на талии полоску потертой кожи, накидывает металлическое кольцо на средний палец, растягивает кожу и принимается точить лезвие о грубый край шкуры. Лахлан делает так, сколько его помню, еще с детства. Это занятие успокаивает ему нервы. Старший братец обожает над нами подшучивать, но я-то знаю, как он переживает из-за того, что Фионн живет на другом конце страны, а я затеял безумную игру с малознакомым серийным убийцей.
– Я серьезно, – говорит Лахлан, пару раз пройдясь лезвием по воловьей шкуре. – Небраска – это, считай, край света. Там ты упускаешь многие подробности из скудной и до прискорбия унылой жизни Роуэна.
– Это верно, – признает Фионн.
Задумчиво уставившись на деревянный пол, он скрещивает на груди руки и опирается боком на комод, по всей видимости, мысленно сравнивая понятия «знать последние сплетни» и «не иметь представления о текущих событиях» и высчитывая статистическую вероятность своего счастья, поделенную на «пи».
Ботаник, что с него взять.
– Ты ее видел? – спрашивает Фионн, вынырнув из аналитических рассуждений. И смотрит на Лахлана так, будто меня в комнате нет.
– Вживую нет, только на фотографиях. – Ухмыльнувшись в ответ на мой убийственный взгляд, Лахлан делает глоток бурбона. – Сексуальная. И не без грешков: любит вырезать своим жертвам глазные яблоки. Федералы прозвали ее Прядильщиком. На самом деле ее зовут Слоан Сазерленд.
– Не смей произносить ее имя вслух, придурок! – рычу я.
Лахлан гулко хохочет. Он прижимает руку с ножом ко рту, но вовсе не затем, чтобы сдержать громкий смех. Скорее, хочет напомнить, что у него есть оружие.
Если бы не бритвенно-заточенное лезвие, я бы с удовольствием саданул братцу по морде.
– Допустим, тебе удастся каким-то чудом пролезть к ней во френдзону, а то и дальше. Если ты добьешься расположения своей паучихи, оставшись при этом зрячим, как же мне к ней обращаться?
– Понятия не имею, дебил. Хоть «ваше величество». И вообще, сгинь!
Лахлан снова хохочет, громче прежнего, и я невольно стону.
– «Сгинь» – самое то. Рад наконец тебя увидеть, Сгинь. Я твой деверь, Сгинь. Добро пожаловать в семью.
Тут в кармане пиликает телефон.
Дорога обещает быть приятной.
Вслед за текстом приходит фотография: нежные пальчики Слоан держат бокал с шампанским. В искусственном свете салона бизнес-класса блестят кроваво-красные ногти.
Сердце екает.
Я почти чувствую, как они скребут меня по груди, а потом с обманчивой легкостью касаются члена. Представляю, как горят зеленые глаза, дыхание греет мне шею, а в ухе раздается шепот…
Лахлан хмыкает, будто читая мои мысли, и я откашливаюсь.
Как погляжу, ты в самолете.
Молодец.
Ага. А ты, видимо, еще нет. Что ж, догоняй! Только не слишком рассчитывай на удачу.
Лицо у меня вспыхивает. Пальцы замирают над клавиатурой.
Наверное, уже поздно объявить фальстарт?
Ответ приходит немедленно.
Обойдешься.
Из груди у меня вырывается рычание, и я с удвоенной скоростью принимаюсь кидать в сумку вещи, хоть и понимаю, что от этого мой самолет быстрее не взлетит.
– Эй, братишка, все хорошо? Или Сгинь уже зарезала вашу добычу?
Я готов бросить набитую сумку в ухмыляющуюся рожу брата, и тут звонит телефон у Лахлана. Улыбка мигом исчезает с его лица, осыпавшись быстрее пепла со сгоревшего полена.
– Слушаю, – хрипло бросает он в трубку. Дальше отвечает своему собеседнику отрывисто: только «да» или «нет». Я, скручивая рубашку в тугой комок, пристально гляжу на брата, однако тот, опустив голову, изучает нож в ладони. – Сейчас буду. Тридцать минут.
