– Помни, что она на твоем попечении. Если ты хоть на минуту покинешь ее и с нею что-нибудь случится, то едва ли ты будешь в состоянии когда-нибудь после этого спокойно уснуть.
Дневник доктора Сьюарда
8 сентября
Я всю ночь просидел у Люси. К сумеркам действие усыпляющего средства прекратилось, и она проснулась; после операции она совершенно изменилась. Даже настроение ее стало прекрасным. Она была полна жизни. Я сказал миссис Вестерн, что доктор Ван Хельсинг велел мне просидеть всю ночь у ее дочери, но она восстала против этого и доказывала, что дочь ее уже достаточно окрепла и даже весела. Но я все-таки не сдался и приготовил все, что мне было необходимо. Пока прислуга приготовляла все на ночь, я пошел поужинать, затем вернулся и уселся возле кровати. Люси нисколько не протестовала, наоборот, была как будто даже благодарна мне. Затем сон начал одолевать ее, но она как-то вздрагивала, точно боролась с ним. Это повторялось несколько раз. Ясно было, что она почему-то не хотела засыпать, и я заговорил с нею:
– Вам спать не хочется?
– Боюсь заснуть!
– Боитесь спать? Отчего? Ведь это благо, которого все мы жаждем.
– Да, но если бы вы были на моем месте, если бы сон был для вас предвестником ужаса…
– Предвестником ужаса? Не понимаю, что вы хотите этим сказать?
– Не знаю, сама не знаю! И это самое страшное. Сла-бость у меня исключительно от этих снов; до сих пор я боюсь даже думать о них.
– Но, дорогая моя, сегодня вы можете спать спокойно! Я буду вас сторожить, и обещаю вам, что ничего не случится.
– О, я знаю, что на вас я могу положиться!
Я воспользовался случаем и сказал:
– Я обещаю вам, что как только замечу какие-либо признаки кошмара, то немедленно разбужу вас.
– Вы это сделаете? Наверное сделаете? Как вы добры! Ну, тогда, я буду спать!
При этих словах она с облегчением вздохнула, откинулась назад и заснула.
Я продежурил около нее всю ночь. Она не шевелилась и крепко спала спокойным здоровым сном. Рано утром вошла служанка, я уступил ей свое место, а сам пошел домой, так как у меня было много других дел. Я написал Ван Хельсингу и Артуру и сообщил им о хорошем результате операции. Мои дела отняли у меня целый день, и было уже темно, когда мне удалось справиться насчет моего пациента зоофагуса. Сведения были хорошие: он был совершенно спокоен в течение последнего дня и ночи. Во время обеда я получил телеграмму от Ван Хельсинга из Амстердама с просьбой, чтобы я ночью приехал в Хиллингем, так как он хотел иметь меня рядом; он же выедет ночью на почтовых и будет у меня рано утром.
9 сентября
Я приехал в Хиллингем усталый и утомленный. Две ночи я почти совершенно не спал, и мозг мой начинал уже цепенеть. Люси проснулась, настроение у нее было веселое: здороваясь со мною, она посмотрела на меня серьезно и сказала:
– Сегодня вам нельзя дежурить. Вы истощены. Мне опять совсем хорошо. Серьезно, я совсем здорова, и если кому-нибудь из нас непременно нужно бодрствовать, то уж лучше я постерегу ваш сон.
Я не хотел с нею спорить и пошел ужинать. Затем Люси пришла ко мне наверх и повела меня в комнату, которая была рядом с ее комнатой, где топился камин.
– Теперь, – сказала она, – вы расположитесь здесь. Эту дверь я оставлю открытой. Вы ляжете на кушетке, так как я все равно знаю, что во время дежурства ничто не заставит вас – докторов – лечь в постель, если около вас находится пациент. Если мне что-нибудь понадобится, я вас позову, и вы тотчас сможете прийти ко мне.
Мне пришлось повиноваться, тем более, что я устал как собака, и не в силах был больше бодрствовать, если бы даже и желал этого. Она еще раз повторила, что позовет меня, если ей что-нибудь понадобится; я лег на кушетку и забыл обо всем на свете.
Дневник Люси Вестерн
9 сентября
Сегодня вечером я чувствую себя совершенно счастливой. Все это время я была очень слаба, сегодня же я в состоянии двигаться, разговаривать и думать; у меня на душе точно солнышко выглянуло после пасмурных дней. Мне кажется, что Артур где-то очень, очень близко от меня – я чувствую его присутствие. Я знаю, где мои мысли. Если бы только Артур знал! Мой милый, милый! У тебя, наверное, звенит в ушах. О, благодатный покой прошлой ночи! Как хорошо мне спалось в то время, как этот славный доктор Сьюард дежурил около меня; сегодня мне тоже не страшно будет спать, раз он так близко, ведь я каждую минуту могу позвать его. Бесконечное спасибо всем за доброту ко мне. Благодарю тебя, Создатель мой! Спокойной ночи, Артур!
Дневник доктора Сьюарда
10 сентября
Почувствовав руку профессора на своей голове, я моментально проснулся и вскочил на ноги. Мы к этому приучились в больнице.
– Ну, что с нашей пациенткой?
– Ей было хорошо, когда я ее покинул, или, вернее, когда она меня покинула, – ответил я.
– Пойдем, посмотрим, – сказал он, и мы вместе вошли в ее комнату.
Штора была спущена; я пошел поднять ее, между тем как Ван Хельсинг тихо, на цыпочках, подошел к кровати.
Когда я поднял штору и солнечный свет залил комнату, я услышал глубокий вздох профессора. Я знал уже значение этого вздоха, и ужас охватил меня. Когда я подошел, то увидел, что его суровое лицо исказилось и побледнело. Я чувствовал, как задрожали мои колени.
Бедная Люси лежала в постели, по-видимому, в глубоком обмороке, еще бледнее и безжизненнее на вид, чем раньше. Даже губы ее побелели.
– Скорее, – сказал Ван Хельсинг, – принеси водки.
Я помчался в столовую и вернулся с графином. Мы смочили водкой ее губы и натерли ладони рук и область сердца. Он выслушал ее сердце и после нескольких тревожных минут сказал:
– Еще не поздно. Оно бьется, хотя и слабо. Весь наш прежний труд пропал; придется начать сначала. Юноши Артура здесь, к сожалению, больше нет; на этот раз мне придется обратиться к тебе, друг Джон.
Проговорив эти слова, он начал рыться в своем чемодане и вынул оттуда инструменты для трансфузии. Я снял сюртук и засучил рукав рубашки. Не было никакой возможности прибегнуть к усыпляющему средству, да, в сущности, и незачем было прибегать к нему; поэтому мы принялись за операцию, не теряя ни минуты. Некоторое время спустя Ван Хельсинг поднял руку, предостерегающе грозя мне пальцем:
– Тихо, не шевелись, – прошептал он, – я боюсь, что благодаря притоку сил и жизни она с минуты на минуту может прийти в себя, а тогда нам грозит опасность, ужасная опасность. Впрочем, я приму меры предосторожности. Я сделаю ей подкожное впрыскивание морфия.
И он принялся осторожно приводить свое намерение в исполнение. Морфий хорошо подействовал на Люси; благодаря этому средству обморок ее медленно перешел в сон. Чувство гордости охватило меня, когда я увидел, как нежная краска возвращается на ее бледные щеки и губы. Все-таки приятно сознавать, что принес хоть маленькую пользу любимой женщине. Профессор внимательно следил за мной.
– Довольно! – сказал он.
– Уже? – удивился я. – У Арчи ты взял гораздо больше!
Он грустно улыбнулся в ответ и сказал:
– Он ее возлюбленный, ее жених! А тебе придется немало жертвовать своей жизнью как для нее, так и для других; а пока – довольно.
Когда операция кончилась, он занялся Люси. Я же в ожидании, пока он освободится чтобы помочь мне, прилег на кушетку, так как чувствовал слабость и даже дурноту. Вскоре он и мне перевязал рану и послал меня вниз выпить стакан вина. Когда я выходил из комнаты, он нагнал меня и прошептал:
– Помни, никому об этом ни слова, даже Артуру, если он неожиданно придет сюда. Это может напугать его и вместе с тем возбудить ревность. Ни того, ни другого не нужно. Пока – все.
Днем Люси великолепно спала и, когда проснулась, то вид у нее был хороший, она казалась окрепшей, хотя все-таки выглядела хуже, чем накануне. Вид ее удовлетворил Ван Хельсинга, и он пошел прогуляться, строго наказав мне не спускать с нее глаз. Я слышал, что он в передней спрашивал, как ближе всего пройти на телеграф.
Люси мило болтала со мной и, казалось, понятия не имела о том, что с ней случилось. Я старался занимать и забавлять ее. Когда миссис Вестерн пришла ее навестить, то, по-видимому, не заметила в дочери никаких перемен и сказала мне:
– Мы так страшно обязаны вам, доктор Сьюард, за все то, что вы для нас сделали; но очень прошу вас не переутомляться. Вы сами выглядите бледным и осунувшимся. Вам нужна жена, которая немного поухаживала бы за вами; это вам необходимо.