Пепел Нетесаного трона. На руинах империи

– Мне надо убить Короля, – сказала она.

Голубые глаза в свете пожара отливали кровью, лицо безучастно застыло. Словно собиралась подстрелить рябчика.

Полмгновения Гвенна колебалась. Снайперша, как всегда, заглянула в ледяное, застывшее сердце катастрофы. Птица наверняка обречена, но «наверняка» им недостаточно. Хуже гибели Короля может быть только одно: если домбангцы его захватят, переучат, обратят против империи. Вряд ли у них получится, и все же…

– Стреляй, – отозвалась Гвенна.

Невозможно было представить, что громадного Короля Рассвета легко убить тонкой палкой со стальным острием. Чаще всего это и было невозможно. Гвенна видела, как кеттралы возвращались с заданий, испещренные стрелами, болтами, обломками мечей и копий. Только весь этот металл втыкался им в грудь, в крылья, в лапы.

Стрела Анник сорвалась с тетивы, свистнула в воздухе, пронзила языки пламени и горящей вошла Королю в глаз. Птица раскрыла клюв для крика, но вышел только надтреснутый хрип. Отчаянный хлопок крыльев приподнял кеттрала в воздух и тяжело уронил; Король забился, как певчая птица в клетке. Анник выпустила вторую стрелу. Эта вошла в другой глаз и сквозь него – глубоко в мозг. Последний аннурский кеттрал взметнулся, сшибив десяток зеленых рубашек, и рухнул на бок. Одно крыло тщетно вскинулось в поисках опоры, а потом он содрогнулся и вытянулся, как будто поймал наконец поток, и теперь оставалось только скользить по воздуху к спасению…

– Валим отсюда на хрен, – прошипела Гвенна, бегом пускаясь к двери.

Она в несколько шагов догнала Талала, подумала, не перехватить ли у него Квору, но не стала. Снаружи, сквозь огонь, маячили тени: зеленые рубашки, успевшие выскочить из пожара, – их придется убивать. Она отметила, как ей не терпится кого-нибудь прикончить.

– Анник, за мной, – сквозь зубы бросила она. – Расчистим выход.

Снайперша подстроилась к ее шагу, обогнав лича с бесчувственной ношей. Однако на полпути к двери Анник задержалась, развернулась и стала медленно пятиться, обдуманно выпуская стрелы в хаос за спиной Талала, – прикрывала отставшего товарища. Гвенна проскочила, огонь лизнул ей лицо и волосы, а воздух Домбанга после пожара остудил грудь; ветерок омыл ее, как вода. Снова начинался дождь, но слишком слабый, чтобы залить огонь.

Трое зеленых рубашек стояли за дверью – все при оружии, явно ошарашенные. Один вздумал выставить перед собой копье. Гвенна обрубила наконечник, а копейщику проткнула горло. Она повернулась, чтобы насадить на меч женщину с темной копной волос, тут же крутнулась к лучнику, сапогом сломала ему колено, а другим раздробила гортань. Когда третье тело ударилось о землю, из дверей шагнула Анник.

– В канал! – Гвенна махнула рукой.

В извилистых руслах больше надежды, чем на улицах, особенно ночью. У них на руках боец без сознания, но кеттрал полжизни проводили в воде. Под причалами и мостами можно укрыться; лодки можно угнать, в десятки боковых проток можно свернуть…

Гвалт и шум прорезал короткий треск. Ужас расцветал в ней гнилым цветком, пока она оборачивалась к медлительной лавине огня и горящих бревен, которыми стена засыпала проход – единственный путь из Бань на свободу. Дверной проем сминался под их тяжестью, а Талал еще оставался по ту сторону, бежал, но опаздывал на четыре-пять шагов.

Для пахаря в поле пять шагов – ничто, дело нескольких движений. Для купца с товаром того меньше – многодневный путь, считай, окончен. И для солдата в конце длинного перехода шаг-другой не стоит упоминания. А вот для кеттрал они, как и пара ударов сердца, иногда решают все. По одну сторону этих нескольких шагов – свобода, и даже победа. По другую – мерзкая кровавая смерть.

Талал остался по ту сторону.

По глазам было видно, что он все понял, но не промедлил: всем телом подавшись вперед, скинул Квору с плеча и, содрогнувшись от усилия, метнул ее в проем. Талал был силен, сильнее Гвенны, но не настолько. В бросок, вынесший женщину за дверь, он, кроме мощи смертного тела, вложил и таинственную силу своего колодца, глубоко почерпнув из него ради спасительного броска.

Квора – тело вялое, как тряпка, глаза закачены под лоб – свалилась перед ними, и в тот же миг стена со стоном сложилась, рассыпала в ночь искры и рухнула.

У Гвенны в горле стояла горькая желчь. Ей почудилось, что сейчас и она свалится, только падать было не время.

Она совладала с собой, метнулась к Кворе, забросила ее себе на плечи.

– Давай в обход, зайдем с севера.

Говоря, она смотрела, как с северного конца Бань высыпают на улицу мятежники – десятки, сотни. С юга была та же картина. Когда загорелся зал, все бросились к самым очевидным выходам.

– Если зайти с того края… – снова заговорила Гвенна, но добраться туда в обход плотной толпы было невозможно.

Позади, к северу от нее, раздался крик, и почти тотчас же в мостовую у ее ног ударил арбалетный болт.

– Надо уходить, – проговорила Анник.

В ее голосе не было сожаления, вообще не было чувства.

– Я иду обратно, – ответила Гвенна. – Ты выноси Квору, а я вернусь.

Враг был в смятении, еще не опомнился от паники. Если скрыться от арбалетчиков, сквозь толпу она проскользнет незамеченной, войдет внутрь…

– Гвенна Шарп. – Голубые глаза лучницы горели огнем. – Ты не имеешь права.

Гвенна уставилась на нее. Анник никогда не говорила таким тоном.

– Отбить друга?

– Погибнуть, не закончив дела.

– Я не погибать возвращаюсь.

– Именно погибать. Ты не выдержала удара и хочешь разом со всем покончить.

У Гвенны отвисла челюсть. Она искала слов, чтобы возразить, но нашла только одно:

– Талал…

– Он солдат. Ты тоже. Выбор трудный, выбирать обязана ты.

В горле у Гвенны засела острая кость. Что угодно, только не это. Лучше уж клинок в глаз. Меч в живот. Однако в присяге кеттрал ни слова не говорилось о том, что будет легко. Она так скрипнула зубами, что показалось, сейчас раскрошатся; поправила Квору на плечах и, отвернувшись от боя, от огня, от друзей – мертвого и обреченного, – бросилась бежать в ночь.

2

На то, чтобы выкрасть лодку и ускользнуть из Домбанга, ушла почти вся ночь. И каждую минуту этой ночи Гвенна разрывалась надвое. Половина требовала вернуться, прорубить дорогу сквозь руины Бань и резать всех, кто там остался, пока не отыщет Талала или не умрет. Другая – умная половина, лучшая половина, та половина, которая не подвела под гибель соратников по крылу, – понимала, что глупее ничего не придумаешь.

Джак погиб. Король Рассвета мертв. Талал, по всей вероятности, мертв. Квора не приходит в сознание, не может ни стоять, ни плыть, а у Анник осталось всего две стрелы. У легионов, по слухам, был закон не оставлять своих. Чтобы выручить обреченного солдата, гибли целые отряды. Кеттрал не были так мягкосердечны.

«Спаси тех, кого можно спасти, – писал Гендран, – и оставь тех, кого нельзя».

В этом была жестокая мудрость, но, работая веслами украденной лодки в каналах между покосившимися халупами городской окраины, а потом в лабиринте проток, Гвенна гадала, много ли друзей бросил на смерть в пожаре сам Гендран.

Анник всю дорогу простояла на корме лодки – узкого «ласточкина хвоста». Одну стрелу она истратила в середине ночи, убив крокодила длиной в двенадцать футов. Хорошо, что обошлось крокодилом. Все остальные твари дельты реки Ширван были ядовиты: шершни, пауки, даже поганые лягушки, а клинки – пусть и клинки кеттрал – не лучшая защита от шершней. За два месяца на якорной стоянке в восточной части дельты аннурцы потеряли двадцать восемь человек – одни умерли от болезней, других убили крокодилы и квирны, третьи просто… пропали: вышли из Домбанга и затерялись в тысячах проток. Кеттрал, конечно, эти опасности не касались. У них была птица – пока Гвенна ее не потеряла.

– Не потеряла, – напомнила она себе, – а прикончила.

Всю долгую ночь, сидя на веслах, она видела перед глазами кричащего Короля Рассвета – как он бил клювом, как Джак рубил клинками, не замечая болта в животе… Как Талал, заваливаясь вперед, тянул руки, из последних сил бросая Квору в дверной проем.

Ей полагалось бы вернуться на корабль обессиленной – летела, потом сражалась, потом гребла, – но, когда к рассвету впереди показался «Лев Аннура», трехмачтовый флагман «флота умиротворения Домбанга», она ощущала только отчаянное нутряное нетерпение без смысла и цели, словно что-то пожирало ее изнутри.

– Сдадим Квору врачу, – сказала она, затабанив веслами под веревочным трапом, – запасемся стрелами, провиантом и водой, возьмем побольше взрывчатки и вернемся.

– Уже светло, – напомнила Анник, покосившись на небо.

– Значит, бросим якорь у самого города и пересидим до темноты в гребаных камышах, – прорычала Гвенна. – Мы его там не оставим.