Охота к перемене мест. Повести и рассказы

– Чего?

– Иди в контору, бери путевку Стахнюка и езжай по ней!

– Понял, – обрадованный возможностью повысить нормовыработку водитель бросился в правление колхоза. Не разделил его радости Оаке-сан.

– Ты охерел?

– Чего?

– А того! Я-то чего жрать буду?

– Я ж тебя не увольняю. Починю – опять за баранку сядешь. Сам же сказал, что моя недоработка. Я согласен.

Оаке-сан молча покинул гараж. В эту минуту до него впервые, быть может, за всю жизнь, дошла истинность выражения о том, что язык самурая – самураю злейший враг. Всегда следует думать прежде, чем что-то говорить. Но почему раньше за Мисимой не наблюдалось такого рвения и, тем более, следования словам и обещаниям?.. Ответа на этот вопрос Оаке-сан пока не нашел. Пока.

Вечером работа Мисимы была сделана, и он не без удовлетворения констатировал Оаке-сану то, что машина исправна и течь в бензонасосе устранена. Но не так этому был рад Оаке-сан как Мисима.

В таком интенсивном рабочем напряжении прошла вся смена. Но по окончании ее Мисима, как ни странно, совсем не устал – напротив, объем полезных и созидательных дел, вышедших сегодня из-под его рук настолько его воодушевил, что он решил превзойти самого себя и отработать две смены подряд. Позвонил Нигицу, который через пару часов должен был менять его.

– Темыч?

– А? – Нигицу был настолько удивлен звонку начальника, что едва не подавился саке, которую смачно распивал в ожидании ночной смены, не требовавшей большой самоотдачи – иначе говоря, можно было беззастенчиво проспать всю ночь, а весь следующий день снова предаваться возлияниям в компании ронинов своих.

– Сегодня в ночь не выходи.

– А чего?

– Я сам отдежурю.

– Че это?

– У Козлова комбайн барахлит, а он в ночном. Сам хочу посмотреть, подлатать если что.

– Ладно, – Нигицу было улыбнулся, подумав, что сегун сошел с ума, но уже через несколько секунд улыбке его было суждено сойти с лица.

– Только это… У тебя права где?

– Дома.

– Завтра с утра с правами.

– С какого это? Я ж механизатор!

– Петров увольняется, за баранку садить некого. Завтра поездишь за него, двойной оклад получишь…

– А на МТС кто останется за меня? Пушкин?

– О, хорошо подметил. Хорош ему в пастухах отираться, завтра оставлю его за тебя, а ты за руль. Будь.

Нигицу положил трубку, оставшись в состоянии крайнего неудовольствия.

– Мудак, – с силой сжал он стакан с саке да так, что тот треснул. Пришлось ронинам забирать огненную воду и продолжать веселье без него – верному их товарищу предстояла ночь глубокого и крепкого сна.

К обеду следующего дня пришел Мисима домой. Азэми удивилась позднему появлению трезвого мужа.

– Ты чего? Где был-то?

Лицо Мисимы было в мазуте – ночь выдалась беспокойная, чинил комбайн. Глаза выдавали усталость.

– «Енисей» вытаскивали. Зато шаровую сделал. Теперь не полетит.

– Есть будешь?

– Муж, едрит твою мать, двое суток на смене, а она спрашивает! Конечно буду!

Эдакая деловая злость хоть и приходилась на долю Азэми время от времени, но ее не пугала – она свидетельствовала о трудовом настрое супруга, который, быть может, когда-нибудь, принес бы в дом премию. И с мыслями о ней Азэми отправилась разогревать борщ.

Через сутки Мисима вновь появился в бригаде – бодрый, свежий, полный сил и светлых мыслей. Но к обеду три машины как на заказ встали – ходовки и коленчатые валы были вечной бедой машинно-тракторной станции. Не опечалился Мисима.

«Значит, Всевышний посылает мне преграду с тем только умыслом, чтобы я преодолел ее и доказал всем, что способен на подвиг. А тем самым и стимулировал к свершениям своих товарищей!»

С такими поразительно светлыми мыслями сам Мисима и двое его сослуживцев с проворностью рабочих муравьев кинулись ремонтировать машины. И так складно все у них да ловко получилось, что не прошло и пары часов, как все они вернулись в работу. Однако, почему-то не порадовались этому водителю, уже купившие саке и приготовившиеся в праздных развлечениях провести остаток дня – так, как это обычно бывало раньше. А одного из них, уже успевшего пригубить зелья, пришлось даже снять с маршрута.

– Да ты че, Колян? В поле ментов нету…

– Да ниче. Ты опять бухой за руль, опять сломаешь а мне опять чинить? Нет уж, хер. Или иди домой по-хорошему или докладную председателю напишу.

– Пиши, никуда я не пойду! Это моя норма, мой хлеб, а ты его у меня отбираешь!

Несправедливость слышалась в словах Ицуми-сана. А несправедливость была самым противным воину качеством человека обычного, настоящий воин никогда не должен страдать ею и от нее.

– Да ты сам его у себя отбираешь!

– Как это?

– А так! Зачем нахерачился!

Ничего не ответил Ицуми. Ни сейчас, ни когда спустя полчаса докладную Мисимы изучал председатель.

– Снимаю с маршрута.

– Но Федор Степаныч…

– Все, я сказал. И еще раз напьешься – уволю к едрене фене. Шуруй.

Когда Ицуми ушел, председатель с одобрением посмотрел на Мисиму.

– Молодец, Николай, – сказал он, обращаясь к механизатору. – Не зря мы тебя старшим назначили. В конце месяца премию получишь. И побольше мне докладных, смотри за ними за чертями.