…жив?

Пришёл домой и, как всегда, опять один.

Мой дом пустой, но зазвонит вдруг телефон,

И будут в дверь стучать и с улицы кричать,

Что хватит спать. И пьяный голос скажет: "Дай пожрать."

Мои друзья всегда идут по жизни маршем,

И остановки только у пивных ларьков.

Мой дом был пуст, теперь народу там полно,

В который раз мои друзья там пьют вино.

И кто-то занял туалет уже давно, разбив окно,

А мне уже, признаться, всё равно.

Мои друзья всегда идут по жизни маршем,

И остановки только у пивных ларьков.

А я смеюсь, хоть мне и не всегда смешно,

И очень злюсь, когда мне говорят,

Что жить вот так, как я сейчас, нельзя.

Но почему? Ведь я живу. На это не ответить никому.

Потом были еще «Бездельник», «Восьмиклассница» и еще пара песен из репертуара «Зоопарка» Майка Науменко. А еще влюбленный взгляд самого Майка, пойманный Гребенщиковым в середине вечера. Так он еще ни на кого не смотрел, даже на Макара. Да чего там – даже на свою жену, которой посвятил свою знаменитую «Сладкую N». Что это могло значить? Эффект тотального опьянения или новый феномен, новое слово в рок-музыке? Хотя откуда им взяться-то, этим феномену и новому слову? Неужто от двух невзрачных, мелких, тонких, влюбленно взирающих друг на друга пацанов, пытающихся произвести впечатление на присутствующих здесь «мастодонтов рока»?! Странно все это…

Через два часа после их появления, пока все присутствующие внимали идиотским рассказам новичков о том, по какой причине у их коллектива нет названия и умилялись на пустом месте, Троицкий и Гребень отошли на кухню покурить.

–Мдэ, ну и музыка… – кашляя от густого дыма, затянувшего кухоньку, говорил критик Троицкий. – Никакого сравнения с твоей… но я должен сказать, что именно они-то и сотрут вскоре тебя в порошок.

–С чего ты решил? Сам же говоришь, все весьма безвкусно?..– вылупил глаза БГ.

–Да, но сейчас именно такой формат нужен молодежи, – захлебнув горький табак сладким портвейном, отвечал Артем. – Конечно, по уровню им до тебя как до Китая пешком, но жизнь показывает, что широким массам, как правило, не до элитарной культуры. Они хотят слушать про те проблемы, которые их заботят, проблемы массовые, социальные – тунеядство, пьянство, разврат. И ребята им это дают, немного приправив не вполне съедобное блюдо подобием рока и неоромантизма… Ну и что, что никакого рока там нет? Зато есть повседневность, быт, и новый, отличный от прежней культуры, взгляд на них. Что такое рок? Мечты о свободе, так? А проглотит наш народ эту свободу, ежели мы привыкли кушать под ее соусом то, что никак под это слово не подходит? Думаю, подавится. Мечты-то несбыточные, а ими нас и так за 60 лет перекормили. Другое дело – вот эти вот неоромантики. Они не о высоком, как вы, рокеры. Они о приземленном. Причем в таких же приземленных красках. Заоблачных далей, в которых и так никто не верит, не обещают – говорят только о том, что сломать царство несвободы в наших руках, если мы эту несвободу из мозгов своих вытравим. Если перестанем быть похожими на всех и друг на друга, ходить на работу по расписанию, если начнем пить, курить и трахаться тогда, когда вздумается. И – самое главное – с тем, с кем вздумается.

–Погоди, но ведь суть рока именно в этом и состоит… – пожал плечами Боб. – Полная, ничем не ограниченная свобода, стремление к дзен…

–Да, но уж очень эти сентенции высоки и непонятны, когда в вашем исполнении, – разжевал Троицкий. – Макар все призывает какой-то костер зажечь до небес, дом построить с собаками и скамейкой, ты «Город золотой» ищешь. Где это? Что это? Нет, я не спорю, это все хорошо, но уж очень эфемерно и призрачно. Когда наступит эта ваша свобода и что надо сделать народу, чтобы ее построить? Никто точно не знает. А у этих неоромантиков все просто. Высокого идеала нет, а, в то же время, те низменные, что они пропагандируют, в ушах публики звучат погромче любого рока!

–И наш народ это все проглотит?

–А ему только того и надо! С мелочей все начинается. В них, если помнишь, и дьявол всегда скрывался. Нам мелочи надо. Продукты в магазинах, бухло в большом количестве, никаких моральных цепей – если тебе 20 лет, и организм ничего, кроме естественных надобностей, не испытывает и ни о чем не думает.

Гребень отхлебнул портвейна и уныло пробормотал:

–И что же, перековаться теперь? Идеалы рока – на свалку, «культуру в массы, деньги – в кассы»?

–Ну зачем так?! – парировал его великоразумный собеседник. – Все познается в сравнении. Такими, как эти малолетки, народ быстро наедается и вот тогда его начинает тянуть на что-то высокое, самокритичное, элитарное. Ну это как с пьянкой – утром просыпаешься и давай винить себя во всех смертных грехах. Бывало такое? Так и с их публикой будет. Они ее под тебя разогреют – если конечно ты дождешься своего выхода. И тогда твой враг станет твоим другом…

–Ну он еще не враг…

–Я фигурально.

–Вот только дожить бы… – грустно улыбнулся Боб, складывая руки на груди. – «До свадьбы – женитьбы»…

–Совета просишь? – прочитал между строк его собеседник. – Пожалуйста. «Не можешь победить – возглавь». Ты, в общем-то, действия ведешь в верном направлении. Ты же их привел? Где вы познакомились?

–В электричке. Только я что-то не пойму, куда ты клонишь…

–По сути, ты для них сейчас – первый и единственный проводник в мире большого рока, который зарождается в нашем с тобой городе и на наших с тобой глазах. Они в этом деле еще неискушенные, молодые. Вот ты и направь, куда следует – конечно, не сразу в пропасть, а так, чтобы они и народ для твоего гордого появления в эпоху грядущих перемен подготовили, и особо сильно не взлетали. Вот сюда их привел. Молодец, правильно. Теперь, когда Дюша завтра проспится, тащи их на запись дебютного альбома. Надо, надо! Обязательно пусть запишутся, почувствуют дух свободы, но так, чтобы не забывали, кто им это все дал. И да – название им придумай. А то без названия совсем нехорошо как-то получается.

–А ты бы какое предложил? – поинтересовался Гребень.

–Ну подумай головой, Борь. Если хочешь придать им необходимый вектор развития популярности, но не хочешь, чтобы слишком воспарили, придумай что-нибудь абсурдистское (как эти ниферы, неоромантики любят) и советское одновременно (чтобы наша аудитория их не вполне своими чувствовала, не становясь тем самым их аудиторией). Вот у тебя как? «Аквариум». Тут понятно. Живем как рыбы за стеклом, бесправные и молчаливые. У Майка еще круче – «Зоопарк». Про «Автоматических удовлетворителей» я вообще молчу. А ты предложи им нечто невообразимое. Например, ты какую последнюю книжку из советской литературы читал? – пустился в тонкие рассуждения на высоком уровне Троицкий.

–Да черт его знает… так сразу и не вспомнишь… «Гиперболоид инженера Гарина» вроде…

–Вот! «Гарин и гиперболоиды». Как? На стыке советского и идиотского, что, в принципе, давно одно и то же…

Гребенщиков улыбнулся.

–Интересно рассуждаешь. Есть что-то в этом непонятное и глубокое.

–В духе времени, – пренебрежительно отмахнулся от комплимента его собеседник. – Как и наш клуб… Все-таки, это круто, что мы его создали, а?

–Я, честно признаться, до последнего не верил, – смущенно улыбнулся Борис, все еще сомневаясь в приходе своего счастья. – Столько испытаний, свыше посланных, столько препятствий и тут… такой подарок Андрюхе на день рождения!

–Да и нам тоже.

–Верно… Слушай, а ты тут что-то говорил про грядущие перемены… – Боб понизил голос, переходя к явно крамольным беседам. – Неужели ты думаешь, что это еще возможно?..

–Еще как возможно, – так же, полушепотом отвечал его собеседник. – Вспомни, мы еще полгода назад не верили в открытие клуба. Кругом отказы, кругом барьеры, кругом препоны. А сейчас что?

–Да что клуб, я про серьезные перемены…

–А я тоже. Если уж в такой мелочи они против нас не сдюжили, если тут сдались, то значить это может только то, что «застой» систему сожрал, и она валится, как карточный домик. А значит, до перемен если не рукой подать, то лет 10 максимум. Обозримое будущее. И въехать в этот новый рай надо будет на горбу «неоромантиков» и прочих идиотов, способных завести толпу. А потом, когда толпа свое дело сделает, мы все как боги на машинах. Понимаешь?

Боб согласно улыбнулся и хотел было что-то сказать, как вдруг на пороге кухни появился сложенный вдвое от смеха хозяин вечеринки и, сквозь приступы гомерического хохота, забормотал:

–Там… в зале… эти твои… романтики… такую романтику вытворяют… пойдемте скорее!

Когда Гребень и Троицкий ввалились в зал, то увидели картину маслом. Половина народу – в основном, парни – катались по полу от смеха. Половина – в основном, девушки – с замиранием сердец смотрели на стоящих в центре комнаты «неоромантиков», которые, оставшись в чем мать родила, занимались не чем иным, как… самоудовлетворением. Натурально, во всей красе, лыбились, глядя друг на друга и совершали возвратно-поступательные движения руками в области обнаженного паха. Гребень чуть в осадок не выпал: лица напряженные, пот градом, сами ржут, мышцы и желваки играют по молодым телам… Боб и сказать ничего не успел, как минуту спустя выстрелы семени полетели в присутствующих дам, которые, визжа и хохоча, стали разбегаться во все стороны. Он понял: если сейчас же не утащить своих протеже, то вскоре их кавалеры придут в себя и накостыляют и парням, и тем, кто их привел. Сообразив это, он что-то проорал своим приятелям, те опрометью похватали с пола разбросанную по всей комнате одежду и, вместе со своим наставником, скрылись…