Анархия в мечте. Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых»
– Какая чудная страна! – воскликнул рабочий.
– Какая мирная страна! – сказал угнетённый народ.
– Какая славная страна! – сказала женщина.
– Какая новая страна! – сказал юноша.
Мы все пятеро стоим, как оглушённые громом чуда.
– Вот та страна, которую мы искали!
– Да, она оправдает все наши надежды!
– Нет, она превзойдёт все наши чаяния!
– Да, в ней сон наш явится явью дня!
– В такой стране живут боги-творцы, живёт молодость!
В это время прошёл мимо нас человек, житель страны Анархии. Он остановился и слегка осмотрел нас.
Хотел он нас о чём-то спросить и подошёл близко к нам.
– Откуда вы?
– Мы из других стран.
– Как называется ваша страна? – он обратился ко мне.
– Та страна, в которой я жил, называется рабством, – ответил я.
– Та страна, в которой я жил и трудился, называлась капитализмом.
– Та страна, в которой я жил и страдал, называлась территориализмом, – сказал угнетённый народ.
– Та страна, в которой я жила и бедствовала, называлась андриархатом5.
– Та страна, в которой я не жил, а лишь учился, называлась школой.
– Странные названия, – сказал человек из страны Анархии.
– А что означает эта статуя? – спросил я его, указуя на статую, стоящую на третьей горе.
– Это статуя человека, статуя личности. Она изображает полную свободу.
– Нам хотелось бы изучить, исследовать эту страну. Как это сделать?
– Это можно сделать очень просто. Для этого потребуется только пять дней. Наша страна делится на пять маленьких стран, вернее в ней осуществлено пять порядков, пять гармоний.
– А может быть, вы были бы так добры показать нам все достопримечательности этой страны!
– Достопримечательностей у нас нет. У нас всё так естественно, так обычно, так обыкновенно. Всё, как должно быть.
– Нам бы хотелось ближе ознакомиться с этой страной. Мы её искали годами, теперь наконец нашли. Мы думаем остаться в этой стране навеки, на всю жизнь. Здесь разрешается селиться чужим, пришлым?
– У нас нет чужих, у нас нет пришлых. Каждые пять, которые к нам приходят, встречаются у нас очень радушно.
– А почему только пять?
– Потому что один или два никогда не найдут дорогу в страну Анархию. Символ этой страны – это пять, «союз пяти угнетённых». Стоит только пяти пойти вместе, и все дороги, все пути, все стези, все тропинки их поведут в эту страну. Один же всегда заблудится. Он будет вертеться, кружиться кругом да около, а в обетованную землю не войдёт. Она открыта, она открывается, она является только пяти взорам.
– Вот почему как только мы очутились впятером, то перед нашими глазами встала, как бы со сна, как выплывши из небытия, как бы спустившись с небес, страна Анархия, – сказал я.
– Да. И я здесь стою на грани, на рубеже страны Анархии и принимаю гостей.
– Вот как! Вы не случайно прошли здесь?
– Нет. Я всегда стою и стерегу, стою и ожидаю. Стою и молю у справедливости и разума, чтобы явились гости из чужих стран, из старых стран и тёмных светов.
– А многие приходят?
– Да, бывает, что приходят. Но не все знают эту тайну, что в эту страну надо идти впятером. И многие остаются в пути, блуждают, пропадают. Так из многих стран рабочие хотят прийти сюда и жить вольным трудом, но дороги никак не находят. Так во многих странах личности мечтают об этой стране и пускаются в путь-дорогу одни и дороги не находят. Ищут, ищут, пока не уснут и заснут по дороге и умрут. Так многие женщины жаждут этой страны любви. Жаждут, чуют её, но найти, вступить в её пределы никак не могут. Так и угнетённые народы тоскуют по этой родине обиженных, оскорблённых, по этой родине братства – ищут её, не находят. Потому что они одни. Так молодёжь мечтает о стране творчества, ищет её в своих розовых снах, постигает её в лучах предутренних восходящего солнца, ищет её в заре, в огне, в вине создания, в опьянении разрушения. Ищут, не находят. Только Союзу Пяти открыта эта земля, этот новый свет.
– А кто нашёл эту страну, тот больше её не потеряет?
– Нет, никогда. Кто нашёл её, кто видел её, тот не забудет её никогда, тот не покинет её никогда.
– И нам можно будет остаться в этой стране?
– Да. Но прежде чем вы будете считаться «своими» здесь, вы должны пять дней посвятить ознакомлению с «пятью порядками», царящими в этой стране.
– Прекрасно.
– Если так, то пойдём. Вы можете мне задавать какие угодно вопросы. Я вам на всё отвечу. Но чем спрашивать, лучше самому присмотреться к этой стране, лучше ознакомиться с ней поближе, тогда вы сами найдёте ответы на все ваши вопросы.
А мы все стоим в нерешительности, в недоумении, задавлены блеском, новизною, что в этой стране.
Я подымаю глаза к небу, вижу пять солнц посреди неба. Одно больше другого, одно светлее другого. И свет такой приятный-приятный. Я обомлел. Человек заметил это. И все четверо наших тоже заметили. И сами стали смотреть в небо, которого они раньше не видали из-за обилия впечатлений, обливших их, как ливнем, со всех сторон.
– Странно! – вырвалось у нас всех разом.
Он улыбнулся и ответил:
– Что тут странного? Теперь ведь ночь.
Мы ещё больше удивились.
– И в этой стране люди умеют лгать? – И тень недоверия к его словам проскользнула по моему лицу.
Он не смутился и продолжал:
– Теперь ночь. Но у нас ночью светло как днём. У нас в небе нашем висят пять солнц. Солнце на нашем языке означает идеал, осуществлённый, воплощённый в жизнь идеал, стремление, великое чаяние. На нашем небе пять солнц; первое называется Трудящийся, оно самое меньшее, вот видите, – он указал на него пальцем.
– Видим, – ответили мы все хором.
– Это солнце самое близкое к земле. Оно наш символ равного распределения всех благ земных. И когда случается в этой земле какая-нибудь несправедливость на почве распределения, пользования благами, тогда тушится это солнце, и все остальные меркнут. Тогда мы все собираемся, отыскиваем ту несправедливость и устраняем её, тогда оно, это солнце, опять зажигается.
– Как странно!
– Вовсе не странно. Люди, не живущие, как люди, недостойны света солнца, и у нас солнца чувствительные. Если что-нибудь не так, оно говорит: «Не хочу светить вам». И слова его разносятся по всей стране. Их разносит сильная гроза, полутёмная. Эта гроза доходит до моря, до первого моря. Волны, почуяв слова солнца, их солнца, вскакивают все как один человек, на берег и хотят затопить одну пятую этой страны. И гора, первая гора, которая называется Равенство, приходит в великое содрогание, и всё, что на ней, дрожит, колеблется, качается, вот-вот упадёт, так как нарушено равновесие страны, гармония задета. И слышатся странные, глухие, дикие звуки, будто бы неистовый плач и страшная угроза. И статуя сходит с горы и молот свой заносит на страну, и так, держа его над страной, идёт, обходя остальные четыре статуи.
– Это часто у вас случается?
– Почти никогда. Ибо это означало бы гибель всей страны. Но бывает, что одно из солнц чуть-чуть меркнет, и тогда разносятся его предостерегающие слова по всей стране: «Я скоро перестану светить». И страх охватывает всю страну, и всё предпринимается для того, чтобы умилостивить солнце Трудящийся, чтобы успокоить его море Коммунизм, чтобы укрепить его гору Равенство.
– Это первое солнце, а второе, что чуть выше и светлее?
– Это солнце называется Итерриториалий. И оно имеет своё море и свою гору. Море называется Космизм, а гора называется Братство (народов), и на горе там есть и статуя. Вы, наверное, это уже видели, наблюдали?
– Да, мы наблюдали это, но не хорошо поняли.
– И это второе солнце обладает точно такими же свойствами, как первое. Как обидишь один из тех многих-многих народов, которые у нас живут, живут бок о бок, рядом и вперемешку с другими, так оно и погаснет. И гроза подымется. И море Космизм выйдет из своих мраморных берегов. И статуя его сойдёт с горы и обойдёт все остальные звать их выступить и разрушить эту страну.
– А это бывает?
– Это никогда здесь не бывает. Не было и не будет.
– А третье солнце, что ещё выше, ещё светлее?
– Это солнце называется Красотой. И оно имеет своё море – Гинизм, и свою гору – Любовь, и свою же статую, изображающую женщину.
– А четвёртое солнце, что ещё выше, что ещё светлей?
– Это солнце называется Единственный. И оно имеет своё море – Анархизм, и свою гору – Свободу, и свою статую.
– А пятое солнце, что выше их всех и светлее их всех и больше всех четырёх?
– Это солнце называется Молодость. Оно имеет своё море – Аморфизм, и свою гору – Творчество, и свою статую.
Если в нашей стране обидишь ребёнка, то сейчас же потухнет пятое солнце, за ним все остальные четыре, и все моря выйдут из своих берегов, и все статуи сойдут с гор и уйдут, и будет «конец» страны, землетрясение, которого свет ещё не видывал, какого воображение человека ещё не представляло себе, и рухнут все устои, и всё уничтожится, останется одна буйная, дикая стихия: вода и тьма.
– Вот как! – крикнул юноша испуганно.
– Но этого никогда у нас не будет. У нас дети в самом большом почёте. «Будьте как дети» – вот наш девиз.
Нам всем стало страшно от слов этого человека. Он заметил, что произвёл на нас слишком сильное впечатление.
– Ничего, не бойтесь. Это никогда ещё не случилось. Это никогда не случится. Эта страна стоит, или, вернее, висит на пяти гармониях. Каждое нарушение гармонии грозит гибелью. Но гармония и порядок никогда не нарушатся, и хаос никогда не наступит.
Мы облегчённо вздохнули.
– Идёмте! – сказал он, указывая рукой на какой-то не то мостик, не то качель – трудно было мне определить, что это такое.
– Идём!
И мы пошли с этим человеком, который нам говорил такие страшные вещи про эту чудную страну.
VII
Мы подошли к какому-то мостику, который, казалось, висел в воздухе, так как под ним никаких подпор не было, но нельзя сказать, чтобы он висел, так как никаких цепей не было, на чём он мог бы висеть. Он как-то странно-чудным образом держался в воздухе, слегка покачиваясь, как бы вздрагивая, будто бы плавал на одном месте.
Я не хотел спрашивать у человека из страны Анархии, как держится этот мостик, поняв, что многое есть под этими солнцами, что непонятным покажется моему уму.
Мы стали у мостика. Человек стал на мостик, который под ним слегка качнулся, но сейчас же пришёл в прежнее положение. В эту же минуту стала спускаться какая-то огромная птица, опускалась она тихо-тихо, совершенно бесшумно, Мы её не заметили бы, если бы не тень её, падающая и дрожащая у наших ног.
Она опустилась быстро, мысленно. Вот она уже на мостике.
Мы все ахнули от удивления. Она, птица, сложила крылья, опустившись и остановившись на мостик, и тут мы увидели, что перед нами не то коляска, не то лодка с шестью местами для сидений, Она была окрашена в какой-то неопределённый цвет, который переливался и издали казался покрытым перьями.
Человек из страны Анархии сказал, обращаясь к нам:
– Если вам угодно, сядем и полетим на первую гору.
Нам немного боязно было садиться и лететь. Но мы сделали усилие над собой, чтобы не выдать свою боязливость, свою трусость, и мы все сели.
Первым вскочил в неё, в эту лодочку, юноша.
– Вот я уже сижу! – сказал он и залился звонким смехом весёлости, усевшись на первое место.
Вторым вскочил я.
– Вот и я сижу! – я уселся рядом с юношей.
– И я с вами, – сказал рабочий, усевшись на третье место.
– И я с вами – сказала женщина и села рядом с рабочим.
– И я сяду, – сказал угнетённый народ, поместившись по левой стороне женщины.
– Все сели, – сказал человек из страны Анархии, – и я сяду с вами, и полетим.
Он сел по правой стороне угнетённого народа.
В эту же минуту «лодочка» качнулась раз-два направо-налево, и мы стали подыматься. Быстро-быстро незаметно мы поднялись и полетели.
Она летала тихо-тихо, воздух как будто не сопротивлялся, не шумел, не гудел. Она не качалась, а ровно плыла в безбрежном воздушном море.
Когда мы поднялись, то моим глазам явилась сказочная картина:
Море синее, голубое. Тихо-тихо оно нежится на своём мраморном лоне. Зеркало безбрежное, бесконечное теряется в светлой дали. В зеркале отражаются пять солнц, они как будто там купаются. И всё кругом залито светом.
Море вод рождает море света, небо света. И рядом с этим морем второе море, такое же тихое, такое же мирное, спит, как будто дитя природы в своей природной люльке. Спит и видит сон небес и отражений солнца. А там, подальше, – третье море. И там четвёртое и пятое. И кажется сверху, что вся страна, как младенец, купается в ванне.
Лодочка плавает, или летает. И мы между двумя морями света, или между двумя небесами бесконечной сини вод, в которых горят тридцать солнц, в каждом море по пяти, в каждом небе по пяти.
Мы все молчим. Кто осмелится нарушить величественность зрелища бедным, жалким словом!?
Человек из страны Анархии сделал какое-то чуть уловимое движение. Лодочка сейчас же стала спускаться.
Мы опустились на такой же висячий мост, какой мы уже видели, когда сели в лодочку.
Мы все молча вышли.
Человек из страны Анархии вышел первым, за ним вышли все мы.
Как только мы вышли, так лодочка поднялась и улетела и скрылась где-то в облаках, нет, это были не облака, она исчезла в дали, в выси.
– Мы на горе Равенства, – сказал человек из страны Анархии.
Мы ничего не ответили. Все были подавлены виденным во время полёта.
– Мы на месте назначения, – сказал человек из страны Анархии.
Мы все как бы очнулись, придя в себя.
– Начнём наше знакомство с этой дивной страной, – сказал я.
– Мы в стране вольного труда, – сказал человек из страны Анархии. Рабочий стал оглядываться кругом, и, видимо, удивленный, озадаченный, сказал:
– Не вижу ни фабрик, ни заводов, ни мастерских…
Человек из страны Анархии ответил ему:
– У нас нет ни фабрик, ни заводов, ни мастерских, у нас здесь храм труда.
– А эти люди, что там ходят, кто они? Трудящиеся? – спросил удивлённо рабочий, указывая рукой на людей, сидящих в саду, в тени деревьев, и что-то делающих, верней, за чем-то следящих.
– У нас трудящихся нет. У нас труд есть забава, увеселение, хорошее препровождение времени.
– Как же это так?
– Да, это так. Вы увидите. Сегодняшний день будет весь посвящён осмотру этого храма.
– Где же храм? Я не вижу никакого храма! Кругом сады, огороды, больше ничего не вижу.
– У нас других храмов нет. Вся наша работа происходит на открытом воздухе, под открытым небом, в тени деревьев, в садах. И весь этот край называется храмом труда.
– Как это у вас других храмов нет, а Божьих храмов у вас нет, что ли? – заинтересовалась женщина.
Человек из страны Анархии улыбнулся слегка и сказал в ответ:
– У нас здесь Божьих храмов нет. Нет никаких религиозных учреждений. У нас здесь нет религии. Мы все безверующие. Вернее, мы все здесь боги. Человек у нас бог, и некому нам служить.
– А храмов науки? – заинтересовался я.
– Нет у нас и таких храмов. Мы в науку не верим. Она – такая же религия. Только она – религия более позднего времени. Мы в науку не верим, как у вас учёные не верили в божественные учения, верования.
– У нас есть храм труда, храм техники и храм красоты, – сказал он гордо, возвысив голос и смотря нам всем прямо в глаза. – Храм труда находится на горе Равенства, а храм красоты на горе Любви. Здесь, на этой горе, в этом краю – царство техники, изобретения, труда, культ труда, открытия и изобретения. Здесь имеются все изобретения, сделанные нами. Здесь мы трудимся, занимаемся полезным. Начнём с того, что ознакомимся с этим храмом.
– Хорошо! – сказали все мы.
– Хорошо! – сказал и я, хотя ничего не понял из всего того, что человек из страны Анархии говорил.
– Идёмте! – сказал человек из страны Анархии. Мы пошли.
Вот мы в саду. Огромнейших размеров сад. Бесконечное множество деревьев.
– Тут деревьев больше, чем людей! – сказал рабочий.
– Да, это так. Но не совсем. Так как люди находятся здесь и под землёй и над землёй, и вы их не видите.
– Что они делают? – спросил рабочий.
– Всё.
– Как всё?
– Всё, что вы видите вашими глазами, всё, что вы слышите вашими ушами, всё, что вы осязаете, всё сделано, сотворено. Здесь царство техники, труда, здесь почти нет природы. Всё здесь искусственное…
– Как? И небо? И земля? И деревья?
– Всё! Всё! Наш мир – это наше действие, наш труд.
– А люди!
– Люди все настоящие, кроме автоматов, которых здесь немало.
– А где автоматы?
– Они все работают под землёй. Они добывают сырьё. Они исполняют самую тяжёлую работу. Они обрабатывают сырьё в первоначальный продукт. Настоящие люди, живые существа, заняты одним разукрашиванием, эстетизированием, индивидуализированием некоторых продуктов.
– А кто следит за этими автоматами?
– Живые люди, техники. Одним нажатием кнопки приводят в движение, заставляют работать десятки тысяч чугунных автоматов.
– А что делают эти, гуляющие по саду?
– Я ведь сказал, что они «трудятся», работают, верней, следят за работой.
– И так во всей стране?
– Так во всей стране.
– А зимой как? Неужели они так гуляют по саду?
– У нас зимы тут нет. Мы нагреваем искусственно наш климат.
– Как вы его нагреваете?
– Посредством теплоты. Мы можем образовать при желании такую теплоту, чтобы всё тут растаяло.
– Но как вы это делаете?
– Просто, посредством нагревателей. Мы держим теплоту на требуемой для работы высоте. Ведь я уже вам сказал, что здесь всё искусственное.
– Я начинаю думать, что и ты искусственный, – сказал я, обращаясь к человеку из страны Анархии.
Он рассмеялся и ответил:
– Это ещё ничего, скоро вам покажется, что вы сами искусственные.
Мы все рассмеялись.
– Чудная страна. Страна чудес.
– Ничего удивительного. У нас ничего нет, кроме техники, это наша религия и наша наука. Мы откинули все «законы», все учения, все гипотезы и основные начала. Мы пустились пробовать, испытывать, творить, делать. Мы так и воспитываем нашу молодёжь: делать, делать, делать. «Уметь» – вот наш символ веры. И мы в течение нескольких поколений достигли изумительных результатов. Мы раскрепостили технику, искусство, ремесло, артистику, и она творит чудеса. Мы – чудотворцы. Мы веруем в чудеса. Нас кругом окружают чудеса. Мы чудотворцы. Кто не чудотворец, тот не достоин великого названия человека, тот не достоин наших пяти солнц и наших пяти гор и морей. У нас каждый человек есть творец, каждый является изобретателем, как каждый у вас умел говорить, мыслить, чувствовать, так каждый у нас умеет «сделать», «создать». У вас люди созидали только слова, мысли, а у нас они все творят настоящие сущности, реальности, технические существа.
– А если человек не одарён, не умеет изобретать?
– Все люди одинаково одарены, за исключением духовно больных. А их у нас нет.
– Но разве все гении?
– Да, у нас все гении. Но это слово неправильно. Каждый чем-нибудь да обладает, чем-нибудь да отличается, в какой-нибудь области имеет данные выявиться, расправить своё «я», свои духовные силы, заложенные в нём. Как под южным солнцем всё растет, всё цветет, всё поёт, всё живёт и наслаждается жизнью, бытием, так под солнцем свободы всё творит.
– А если он изобретать не может?
– То он занимается усовершенствованием уже изобретённого. А усовершенствовать и творить – это одно и то же. Усовершенствуя, появляется новое, новое открытие и новое изобретение.
– Покажите мне всё это, а то я не поверю, – сказал рабочий, с ним был согласен и я и все остальные.
– Прекрасно. Я вам всё покажу. Но вы не поверите и вашим глазам. Вы слишком далеки от нашего мира, мира открытий.
– Как же не поверим? Поверим. Покажите.
– Я же вам показываю. Смотрите. Вот сад. Этот сад и есть тот храм труда.
– А сколько часов работают здесь? – спросил рабочий.
Человек рассмеялся.
– Я знаю, что в ваших странах существовал вопрос о рабочем дне! У нас работают сколько хотят. У нас таких вопросов не существует.
– А сколько вы должны работать, чтобы содержать ваше общество, чтобы вы имели возможность прокормиться, одним словом, удовлетворить все ваши потребности?
Человек из страны Анархии рассмеялся.
– Я знаю, что у вас существовал такой вопрос. Но у нас такого вопроса нет. Даже немыслим. Люди страны Анархии вас даже не поймут. Мы обеспечены на тысячи лет. Если бы мы совершенно бросили работать, трудиться, то мы могли бы существовать запасами накопленных богатств больше тысячи лет. Мы обеспечили всем целый ряд будущих поколений.
Мы все изумились, что он и видел по нашим глазам.
Наше удивление мы выразили одним междометием.
Человек из страны Анархии сказал:
– Мы бы считали преступлением произведение новых молодых поколений, не обеспечив их. Мы обеспечили все будущие-будущие, далёкие-далёкие поколения. В самом деле, какое право имеем мы произвести жизнь, молодое поколение, если мы обрекаем его самим актом существования на страдания, лишения, на тяжёлый неприятный труд. Даже больше, сам труд, который для нас является одной забавой, увеселением, развлечением, при сознании того, что он необходим, что без него нельзя существовать, что он нужен для того, чтобы поддержать наше существование на завтрашний день, тот же самый труд стал бы обязанностью, обузою, тягостью, ярмом.
– Так ради чего же вы работаете?
– Ради удовольствия. Труд – ради труда. Поэтому наш труд называется вольным, он совершенно свободен. Ибо он не столько полезен, сколько приятен.
– Как это возможно?
– Вот видите!
– Да мы ничего не видим!
– Не моя же вина, что вы ничего не видите, хотя у вас настоящие глаза, – сказал человек страны Анархии.
– А спуститься вниз, туда, где работают ваши автоматы, можно? – спросил рабочий.
– У нас всё возможно. У нас невозможного нет. Раз явилось желание, хотение, оно имеет право на удовлетворение.
– Мы хотим спуститься вниз и посмотреть, как там работают.
– Пожалуйста. Мы сейчас спустимся.
Человек из страны Анархии подошёл к ближайшему дереву, нагнул какую-то веточку.
В эту минуту у ног наших открылось огромное отверстие. Мы испугались и бросились бежать; человек из страны Анархии рассмеялся, его смех нас успокоил, и нам стало неловко за себя.
– Не бойтесь. Мы сейчас спустимся.
– Как же спустимся?
– Так, как мы поднялись.
– Да как же?
– Очень просто: сядем и полетим вниз.
У самого отверстия показалась лодочка, мы уселись.
Она стала спускаться.
Мне стало страшно от экскурсии под землёй. Но скоро я убедился, что ничего страшного здесь нет.
Лодочка летит, как стрела. Ровно-ровно. Бесшумно. Кругом свет. Какой он? Откуда он? – Трудно сказать.
Но свет дневной, мягкий, приятный. Кругом простор, раздолье. Равнина, горы, долы, поля, леса. Ничего сверхъестественного.
Лодочка остановилась, опустилась на висячий мостик.
Мы вышли.
– Вот вы под землёй, – сказал человек из страны Анархии.
– Не может быть?! Ведь здесь и небо, и земля, и солнце.
– Да, вы сейчас находитесь на земле, на настоящей земле, не на искусственной.
– Боже, как здесь всё фантастично!
– Нисколько. Я же вам говорил, что мы создали свой мир, своё общество. Всё, что вы видите в нашем мире, всё, что там находится, всё, что вас там окружает, говорит человеку: ты всемогущ, ты творец, всё дело твоих рук, и небо, и земля, и море – всё содеяно твоими пальцами, твоим разумом, твоим творчеством. Удивительно ли после этого, что в такой среде, в такой обстановке вырастают люди-орлы, люди-боги, люди всесозидатели и всеразрушители.
– Да, нечего удивляться и нечему удивляться, так как в этой стране всё есть одно удивление, восторг, радость и творчество, – сказал я.
Человек из страны Анархии снисходительно улыбнулся на мои слова и сказал:
– Но, ведь вы ещё так мало видели…
– Мы видим, но ничего не видим, ибо мы ничего не понимаем, что здесь творится, – сказал я.
– Но где же ваши автоматы? – спросил с нетерпением рабочий.
– Идём, я вам их покажу.
– Идём!
И мы пошли. Мы поднялись на бугорок, потом спустились в долину.
– Вы видите, – показал рукой на восток человек из страны Анархии, – вон там стоят целые ряды людей и работают. Издали они кажутся людьми, а когда подойдёте ближе, вы убедитесь, что перед вами стоят автоматы.
Мы, ничего не ответив, пошли по направлению к этим автоматам.
Мы подошли ближе.
– Да, теперь вижу, что это не люди, а автоматы. Из чего они сделаны, из какого материала?
– Они сделаны из нового металла состава стали, меди и золота. У вас такого металла нет. Он очень прочен. Он почти не изнашивается, не портится, не ломается и, главное, не боится сырости, дождей. Ведь они стоят здесь под открытым небом. Работают как в хорошую погоду, так и в ненастье.