Именем Революции, или Бредущим в назидание. Новый пикарескный роман-демотиватор

***

Василий Иванович, понурив голову, сидел на полатях в своей, в короткий срок ставшей почти родной, камере гарнизонной гауптвахты и крошил батон, подкармливая откуда-то вылезшую серую и, как он сам, худую мышь. Василий Иванович вспоминал прожитую жизню, проведенную большей частью на фронтах Гражданской и Военных войн. Вспоминал, как партизанил во время Первой Мировой в кавалерийском отряде войскового старшины Андрия Григоровича Шкуркина, совершая дерзкие рейды по тылам австро-венгров и вспарывая их поганые животы. Вспоминал, как с товарищем Засушенным мотылялся по пескам Кура-Кум, где грабил караваны контрабандистов и сражался с басмачами Абдуллы и Джавдета. Вспоминал, как помогал белорусским товарищам сражаться против белополяков, белоэстонцев и бело и чернорусов, пока их армия, коей командовал сам маршал З. А. Бубённый, не была разбита под польским Водостоком польским же воеводой маршалом Пилссукским. Вспоминал, как отморозил свой зад, пока справлял естественные надобности, сидя в кустах, во время зимней сфинкской войны. Вспоминал, как выиграл в очко у Наркома по военным и морским делам товарища Троцкого наградной маузер с орденом Красного Знамени на рукояти; как товарищ Троцкий просил потом Василия Ивановича вернуть ему тот маузер, обещая взамен познакомить с самим Вождем мирового пролетариата товарищем Лениным. Василий Иванович вернул наградной маузер Троцкому, но познакомиться с Лениным так и не успел – товарища Ленина, выступавшего на митинге в честь дня рождения Вождя мирового пролетариата товарища Ленина, подстрелила из снайперской винтовки засланная странами Антанты эсэрка Фаинна Капилян из секты Свидетелей святого Гавриилы Принципа. Пуля, выпущенная Фаинной, задела Ленина за живое, отчего Ленин впал в кому и вскоре, недолго думая и не приходя в сознание, околел, отойдя в мир иной.

К слову, степного орла Ленина тогда так и не похоронили, хотя сам горный орел Коба на этом очень настаивал. К этому времени грозный товарищ Троцкий гостил у кавказских джигитов товарища Сарумяна, возглавлявшего Армянский ЦК, а товарищ Коба в Москве вместе с партийными бонзами собирались предать тело Вождя земле, пока Антидот Бронштейн в облике Лейбы Троцкого не возвернулся. Зима же в тот год выдалась настолько суровой, что вырыть могилу в мерзлоте не представлялось возможным. Тело Ленина, предварительно заспиртовав, поставили в деревянном мавзолее. На следующий день у мавзолея образовалась огромная очередь из желавших проститься с Вождем мирового пролетариата, а заодно отчерпнуть кружкой грамм сто спирта из Ленинского гроба. Каждую ночь особистам приходилось подвозить новую бочку спирта и заливать в гроб. Вскоре тысячи людей со всех концов необъятной страны потянулись к Мавзолею, позвякивая неизменными алюминиевыми кружками и выстраиваясь в длиннючие очереди, вдоль которых сновали бойкие бабульки с солеными огурцами и квашеной капусткой. В конце концов, повсюду развесили иконы вождя, и для Пахома и «низов» открыли мощи Ильича под коммунистическим соусом.

К вечеру в часть прикатил собственной важной персоной сам Маршал Обороны А. О. Сечка, чтобы попрощаться со своим боевым товарищем. Он почему-то был уверен, что знамя никогда не найдут. А так как он должен был срочно уехать из урусского улуса во вступившую на сосциалистический путь братскую Смонголию, где в осажденном революционными войсками товарища Мастур-Батора столичном сарае Урга поднял контрреволюционное восстание бежавший с Кавказа тхакушинский князь Аилби-Бек Дошируко, то Командарм не стал дожидаться ещё два долгих дня, оставшихся до приведения в исполнения приговора Василию Ивановичу.

Размышления Василия Ивановича прервал скрип открываемой двери – в камеру вошел Маршал Обороны товарищ Сечка. Командарм пришел не с пустыми руками – с собою Маршал принес литровую бутыль мутного самогона, заткнутую початком кукурузы, пару колец краковской колбасы, которая тут же напомнила Василию Ивановичу разгром под Водостоком, кусок отборного сала, сдобренный различными специями, каравай ржаного хлеба, а также всякие там помидоры-мамидоры, зелень-мелень и самый настоящий хрен.

Василий Иванович, помня старые обиды, встретил Маршала Обороны весьма прохладно, что, однако, совсем не смутило Командарма. Вертухаи гарнизонной гауптвахты быстро соорудили прямо в каземате для них импровизированный стол. После третьей чарки Василий Иванович оттаял. После пятой – им захотелось женского общества…

***

Когда Гном остановился у закрытых ворот продуктового склада и застыл в ожидании, Петька вдруг понял – тут что-то не так. Подпрапорщика Дули на бричке не было! Петька дошел до ворот КПП в надежде отыскать Дулю, однако, его погодок сержант Вовка Шигорецский – дежурный по КПП, объяснил, что ослик Гном, запряженный в продуктовую бричку, прибыл в расположение части самостоятельно, что же касаемо подпрапорщика Дули, то Вовка его не видел, да и в гробу он видел этого Дулю. Но, увидев бегающие по глазной орбите зеленого цвета зрачки, Петька, выставив рога, подступился к нему, и Вовка сразу же выпалил, что Дулю снял с брички и увел в сторону штаба комиссар товарищ Ф. У. Рманов, приказав Вовке молчать о случившемся, а ослик же Гном самовольно отправился к продскладу.

Петька неспешно возвернулся к продуктовому складу, распряг и отвел беднягу Гнома в конюшню, передав его дневальному по конюшне, и вновь вернулся к дулиной бричке. Дули все не было. Вместо Дули на козлах аккуратно стояли начищенные до блеска дулины нестроевые брогированные штиблеты из лакированной кожи итальянской мануфактуры. Петька пошарил в бричке в надежде найти пару банок тушенки, а то и повидлу какую для Анки, как вдруг обнаружил сверток – боевое знамя полка, в которое были тщательно завернуты парочка бутылок контрафактного виски. Быстро рассовав бутылки по бездонным карманам кавалерийских галифе, Петька аккуратно засунул знамя за пазуху гимнастерки и, надвинув бубённовку на самый лоб, направился в сторону штаба дивизии.

Штабное окно на втором этаже – как раз в дежурке, с побитыми стеклами – было отрыто настежь. По крикливым, пьяным голосам, доносившимся из отворенного окна, Петька распознал комиссара Рманова и подпрапорщика Дулю. Аккуратно положив наземь знамя и бутыли с вискарем, Петька ловко залез на березу и, скрываемый зеленой листвой, стал подглядывать за происходящим в дежурке.

– Отменный вискарь! – сказал, причмокивая, товарищ Рманов и с размаху поставил стопку на стол.

– Да, что надо, – отозвался Дуля, занюхивая рукавом.

– Где взял? – спросил, поглаживая брови, Рманов.

– Взял… – уклончиво ответил Дуля.

– Не темни, – продолжал Рманов.

– Да у барыги одного на рынке, – соврал Дуля и, чтобы сбить с толку комиссара, спросил:

– А если сейчас сюда заявится Маршал Обороны? Видел его по пути в полк…

– Да он, наверное, уже сам бухой, – проглотил наживку комиссар, – они с Василием Ивановичем по ведру первача могут засадить. Они как раз сейчас бухают на гауптвахте. Всё идёт к тому, что скоро они к себе пригласят Анку.

Петьку как холодным душем обдало – Анка! Он покинул своё убежище и поспешил к Анке, к которой, как мы уже объясняли, испытывал весьма определенные чувства, дабы успеть перехватить её от пьяных посягательств накушанных самогоном командиров.

Когда Петка, крадучись и озираясь, подошел к вагончику, в коем и проживала Анка, ему на мгновение показалось, что из анкиного окна выпрыгнул и скрылся в темных кустах ослик Гном, торопливо застегивавший на ходу свой купленный в наигламурнейшем магазине сбруи «Бит-Ца» кожаный недоуздок с фурнитурой из варшавского серебра мануфактуры конского кутюрье Василия Колчановича, чей дедушка работал шорником еще у самого Вермахта.

– Причудится же такое! Я ведь этого Гнома только распряг в конюшне… – подумал Петька, сжимая свои трофеи в штанинах галифе, одновременно перекрестившись комсомольским билетом, и постучался в дверь.

Как Петька и ожидал, вскоре послышались шаги, лязг открываемого шпингалета, и дверь гостеприимно распахнулась. В сладострастном предвкушении свидания с любимой им Анкой, Петька хотел было шагнуть за порог, однако его спихнул безразмерным животом человек-пузырь, который неспешно исчез в темноте… То, что он увидел в вагончике, повергло его в шок: в комнате был полный кавардак, как будто здесь произошло кровопролитное сражение. Петька вытащил из галифе пузырь виски, откупорил и отхлебнул несколько раз большими глотками и полный решимости догнать человека-пузыря кинулся в темноту.

***

Директор Сигуранцы генерал-хорунжий шановный пану З. А. Навеску в этот вечер готовил в королевскую канцелярию тайный доклад: по имеющимся агентурным сведениям, в советском Центре подготовки космонавтов им. Р. О. Гогозина стартовала программа по запуску пряной свинины на орбитальную станцию – грузчик с тяжелым мешком свинины прыгал с высокой стены на супербатут, с коего и стартовал на орбиту. Однако, это происшествие никакого отношения к нашему повествованию не имеет, и мы не будем больше упоминать о нем…

ГЛАВА 3

«Разумение иного на трех китах: на невежестве

и уверенности в своей правоте. А третий кит у него дохлый!»

Се Дук Сен.

Наркомвоенмордел товарищ Троцкий не переставал вынашивать отвергнутый проклятыми оппортунистами план, который он представил в секретной записке Совету обороны Политбюро, как новый военный план «Варвар Асса», предусматривающий – по старой смонгольской традиции —молниеносный захват Синдии. Тогда, вполне уверенный в скорой гибели страны Советов, Лейба Троцкий предлагал, как акт агонии, сформировать корпус из тридцати-сорока тысяч всадников и нанести революцию, подобно Смукердонскому, в Азию. Но пока были завербованы лишь всего десять тысяч – но зато весьма опытных! – кровожадных кавказцев из тхакушинского тейпа, каждый из которых стоил троих, а то и четырех синдийцев. Кроме того, в подпольных типографиях, оставшихся от старых, расстрелянных в силу их несоответствия новому духу времени, революционеров, по приказу товарища Троцкого печатали переведенные на туземные языки труды Карла Смаркса, Ленина и – конечно же! – самого товарища Троцкого.

С чувством выполненного долга, Лейба Троцкий просмотрел поступившие к нему за день оперативные донесения и удалился в тайную комнату, где практиковал революционную магию.

***

Веселье в камере гарнизонной гауптвахты тем временем подошло к кульминационному моменту. В самый разгар тюремного застолья Анка вскочила на стол и закричала:

– А теперь смотрите! – и начала с себя стаскивать женскую амуницию.

– Что ты делаешь? – успел лишь спросить, как огня боявшийся женского стриптиза в силу своего старорежимного домостроевского воспитания, сконфуженный Василий Иванович, но Анка уже стояла перед ними в алых бюстгальтере и трусах.

Василий Иванович как бык выпучился на красный цвет нижнего белья Анки и, заикаясь, закричал, хлопая себя по боку, ища наградной маузер товарища Троцкого:

– Что такое?..

Маршал Обороны товарищ А. О. Сечка, не веря своим глазам, плотоядно осматривал выдающиеся формы Анки и было весьма видно, что его явно очень мало интересовал цвет Анкиных трусиков.

– Успокойтесь, Василий Иванович!.. – сказала Анка. – Сейчас вы сами всё поймёте!

– Кажется, я уже всё понял! – воскликнул убитым голосом Василий Иванович.

– Ничего вы не поняли, – спокойно ответила Анки. – Теперь пусть снимет штаны Андрей Онтонович.

– Айн момент… – радостно воскликнул Маршал Обороны и начал было раздеваться, но, когда дошёл до галифе, вдруг испуганно осекся и остановился.

– Василий Иванович, пусть он снимет штанишки, и вы сразу всё поймете, – умоляюще попросила Анка.

В глазах Василия Ивановича мелькнуло нечто весьма издали похожее на мысль, и он, потеряв всякую субординацию, приказал-таки Маршалу Обороны:

– А ну, сука, скидай портки!..

– Не буду! – мотнув головой, заупрямился Сечка.

Тут Василий Иванович и Анка, обменявшись взглядом, не сговариваясь, накинулись на товарища Сечку и, повалив его, стянули с него галифе…

На Командарме были такие же алые, как у Анки, семейные трусы! Спереди – на месте ширинки – красовалась большая золотая звезда. Сомнений не оставалось: Василий Иванович слишком хорошо знал сие знамя – когда однажды они тикали от белых, в одном месте знамя было пробито вражеской пулей, и Василий Иванович, после того как улеглась суматоха, самолично очень аккуратно заштопал знамя. И вот теперь это знамя стало трусами Маршала!..

Командарм не переставал обороняться, и тогда Василий Иванович со всей дури, а дури у него было очень много, впендюрил товарищу Сечке в глаз кулаком. Вокруг правого глаза Маршала сию же секунду проявился большой красивый фонарь, после чего Командарм совсем обмяк.

– Как же давно я хотел это сделать! – воскликнул запыхавшийся Василий Иванович, но потом, спохватившись, спросил:

– А как ты про это узнала?