Страна не для него

– Да блин, как вы тут до 20-ти лет-то доживаете?!

– А как ты купил сигареты? – вдруг поинтересовался Кицуне. – Карты курильщика (*В Японии сигареты можно купить только по карте курильщика) у тебя точно нет, потому что ты несовершеннолетний.

– Да я не сам, мне Мартин покупает.

– Кто это?

– Дядя. Младший брат моего папы.

– Вот как! А твой папа не против, что он покупает тебе сигареты?

Курт нервозно дернул бровью.

– А кто, по-вашему, Мартина к сигаретам пристрастил? О, поезд!

В музее Мирайкан Акума вдруг изменил свои планы и сперва решил показать тамошний планетарий, которым гордился так, будто сам его построил. Потом уже парни отправились на пятый этаж смотреть новую экспозицию макетов космических спутников. Вообще, музей Мирайкан был отличным местом, где все, кто интересуется наукой, мог с пользой провести время. Здесь можно было окунуться в мир робототехники, изучить тело инопланетянина, создать собственную компьютерную программу, сесть за штурвал космического корабля… Однако вместо этого двоим нашим героям, Акуме Катайе и Кицуне Митсюзаки, пришлось заниматься совершенно нелепой вещью – искать невесть куда и, главное, когда запропастившегося Курта Хартлесса!

– Куда он мог деться? – забеспокоился Кицуне. – Он точно был со мной вон у той ракеты. Кажется, его даже заинтересовал двигатель.

– Тогда он мог уйти в другой зал, – сказал Акума задумчиво. – Возможно, он не такой глупый. Я заметил, что он неплохо разбирается в предметах, где много цифр и формул.

– Возможно, ты прав. По крайней мере, если он заблудился, то легко найдет выход по этим указателям.

Кицуне указал на целую коллекцию плакатов со стрелочками, картами и инструкциями, что висели у запасной двери – на случай, если лифт сломается, что, конечно же, смешно и невозможно – 21-й век на дворе как-никак, а за окнами высокотехнологичная Япония!

– Ну-ка, ну-ка… – Акума сам не понял, что это было за чутье (возможно, шевельнулась спящая бесовская сущность), но понял точно, что он обязан заглянуть в эту запасную дверь.

Убедившись, что никого из служащих музея поблизости нет, он это сделал. Перед глазами предстала лестница. Обыкновенная, ничем не примечательная лестница, как в тысяче других японских зданий. На площадке наверху кто-то тихонько топтался. Пройдя пару ступенек и заглянув за перила, Акума увидел до боли знакомые кеды.

– Ах ты! – заорал он. – Мы думали, он двигателями любуется, а он тут…

Курт переполошился, подавился сигаретным дымом и закашлялся.

– Ты зачем меня так пугаешь?! – заорал он сипло в ответ.

– Тебе здесь вообще нельзя находиться, а ты еще и куришь! Что, если дымовой датчик сработает?

– Да что я, дурень, что ли?! Знаю все, вижу, ничего от одной сигареты не сработает!

– Если вы и дальше будете так орать, нас без всяких датчиков обнаружат! – вмешался Кицуне, торопясь к ним. – Куруто-кун, тебя могут оштрафовать…

– Фигня! Хотите? – Курт выпустил тонкую струйку дыма и предложил парням свою сигарету.

Те разом притихли и многозначительно переглянулись, а потом Акума со словами: «За что мне это наказание?», первым протянул руку, дрожащую от волнения и страха перед неизведанным.

Так, на пожарной лестнице национального музея развития науки и инноваций два молодых японца, задыхаясь и кашляя, научились делать правильный затяг по суперсовременной английской технологии: «Хы, мама пришла!» – и раскурили свой первый в жизни окурок. И когда их застукал сотрудник музея (к счастью, окурок уже был выброшен в открытое окно меткой рукой Курта Хартлесса), они впервые ощутили волнующую сладость азарта и вранья. Сначала на вопрос: «Кто здесь? Что вы здесь делаете?» – Акума хотел банально соврать, что они заблудились, но Кицуне опередил его, начав восхищаться решеткой вентиляционной шахты:

– Это прекрасно, что телепорт встроили в стену, так он наверняка уместится даже в самой маленькой токийской квартире.

– Да-да, – живо подхватил тему Акума, – и идеально впишется в любой интерьер. Внутри даже можно оборудовать гэнкане…

– Простите… – замялся сотрудник музея, из вежливости сделав вид, что их бред звучит правдоподобно. – Но это пожарная лестница, а не выставочный зал, и посетителям здесь находиться нельзя…

– Правда? – вскричали Кицуне и Акума синхронно, а потом наперебой начали раскланиваться и по-дурацки хихикать, как в японских мультиках. – А мы-то думаем, почему зал такой странный… Простите, пожалуйста… Мы подумали, что здесь выставка нано-технологий будущего… Даже для нашего проекта кое-что почерпнули… Мы пишем проект, знаете ли… Очень большой, серьезный проект… Ну надо же, какое смешное недоразумение!.. Простите за беспокойство…

И тонко прочувствовав момент, когда сотрудник музея готов был рявкнуть: «Да убирайтесь уже отсюда, пожалуйста!», Акума и Кицуне пулей вылетели в выставочный зал, прихватив с собой едва въехавшего в ситуацию Курта.

– Нет, завтра я точно от вас отсяду! – ворчал залившийся краской стыда Акума, когда они поспешно покинули музей. – Сначала катание на роликах в неположенном месте, потом прогул занятий, а теперь я курю на пожарной лестнице музея Мирайкан и несу всякую чушь его сотрудникам! Чему еще вы меня научите? Воровать?!

Кицуне тихо засмеялся в кулак, а Курт как-то странновато заулыбался.

– Это плохая идея, – мурлыкнул он, – но интересная…

Если Мартин сказал, что воровать в Японии – одно удовольствие, значит, надо как-нибудь попробовать…

Звезда Мартина

– Это чудовище меня достало! – взвыл Мартин, уронив голову на учебники. Их и так не в кайф штудировать, еще и эта маленькая мерзость орет, не переставая, уже третий месяц!

Почти с тех пор, как его привезли из роддома, оно орет и орет, засыпая всего на пару часов. У всех уже в ушах звенит от его крика, Кертис и Мэг уже не бегают к нему каждые полчаса, а что такое нормальный сон, в этом доме уже третий месяц никто не вспоминает. Лучше бы он и дальше дебильно молчал, как первые сорок восемь часов своей жизни!

– Лучше б в приюте его оставили, вот чесслово! – ворчал Мартин себе под нос, а сам воровато озирался по сторонам своими наглыми черными глазами: не слышит ли его Кертис? Брату точно не понравится то, что он сейчас ляпнул.

– Эй, ну ты!.. – шикнул Мартин пару минут спустя, войдя в комнату, где стояла колыбель, и включил свет. – Просто заткнись! – сказал он тому, кто в ней орал, напугав своей лапой, густо увешанной шипастыми браслетами.

Ребенок тут же замолчал и уставился покрасневшими от плача глазами, еще не утратившими младенческой синевы, на худого лохматого подростка в черной футболке с изображением группы Kiss. Потянул к нему ручонки и звонко хихикнул. То ли бренчанье браслетов понравилось, то ли импозантный вид непутевого дядюшки развеселил, но малыш ему явно обрадовался.

– Вот и молчи! – Мартин с очередной порцией бренчанья пригрозил ему пальцем, выключил свет и вернулся к себе за учебники.

Ровно через две минуты раздался ор, который был громче прежнего.

– Слушай, чувак! – зашипел Мартин, ворвавшись в детскую и угрожающе склонившись над колыбелью всем своим долговязым телом. – Дай мне заниматься, будь человеком! Я хочу поступить в Гарвард и свалить к черту из этого проклятого города, поэтому мне надо много учиться. И не надо мне ля-ля-ля, что это далеко и я мог бы поступить в колледж поближе. Чесслово, знай ты, что к чему, ты бы сам свалил, я тебе отвечаю! Но ты всего лишь безмозглый карапуз и ни хрена не понимаешь.

Ребенок заливался звонким смехом, а Мартин вдруг увидел, что сам чешет его по пузу, бренча шипами и браслетами.

Кертис проспал всю ночь без задних ног, а наутро переполошился, подумав, что с его Куртом что-то случилось, раз он перестал орать. Зайдя в детскую, он обнаружил сына мирно посапывающим на руках своего спящего в кресле малолетнего дядюшки в драных джинсах.

В Гарвард Мартин таки поступил, но уезжал уже через силу: так привязался к мелкому, что не хотел его оставлять. Даже с невесткой Мэг немного поладил, хотя по-прежнему ужасно ревновал и все твердил, что она им с братом все испортила.

Курт тоже любил Мартина, даже больше, чем родителей: засыпал на его руках, принимал бутылочку с молоком из его рук, переставал орать на его руках, смеялся, когда видел его. Когда Мартин уехал в Америку, снова начался ад. Мало того, что Курт был до ужаса голосистым, он еще и мало спал. Когда научился ходить, проблема усугубилась систематическим домашним погромом: перевернутые стулья, журнальные столики, разбитая посуда, разорванные книги, стянутая из шкафа одежда – все это стало обычным явлением. Лишь в волшебные дни Рождества и теплого лета на Курта находилась управа – на каникулы приезжал дядя Мартин.

Курту было почти пять, когда Мартин, все еще худой и нескладный, с отросшими волосами цвета черного ворона, в неизменной черной футболке с черепами, драных джинсах, истоптанных кедах, со своими тонкими белыми руками, увешанными шипастыми браслетами, сидел летней ночью на крыльце и курил сигарету. Курт мягко напрыгнул на него сзади и ласково притулился, обняв за шею.

– Что это? – спросил он, попытавшись схватить сигарету.

Мартин не дал ему этого сделать, сказав:

– Это звезда, она горячая.