Матвей Иванович сказал:
– Ось побачишь.
Я слез с колена и сказал бабушке:
– Что это: «Ось побачишь»? Зачем он мне так говорит?
А бабушка сказала:
– Это значит: «Вот увидишь».
И Матвей Иванович сказал, что орехи так пачкают, что хуже, чем чернила: потом три дня руки не отмоешь.
Груша дюшес
Потом Матвей Иванович стал уходить. А бабушка ему говорила, чтоб он ещё чай пил. Он сказал, что он больше не хочет чай пить, а чтоб бабушка съела грушу. Он пошёл в прихожую, и Клавка опять за ним побежала. И я тоже побежал. Я только до двери добежал. И увидал, что у Матвея Ивановича там корзиночка с крышечкой. Крышечка тоже из прутиков.
Матвей Иванович вынул оттуда грушу, большую-пребольшую. Он её за хвостик понёс прямо к бабушке.
Груша совсем коричневая, как будто печёная. А она не печёная. И её надо тихонько брать, потому что очень мягкая.
Бабушка закричала:
– Ах, какой большой дюшес!
Я тоже стал кричать:
– Почему дюшес?
Бабушка сказала:
– А это груша – дюшес.
А я кричал, чтоб мне дали подержать. И мне дали немножко подержать. А есть её никому не дали. Бабушка сказала, что сначала её нарисует, чтоб потом девочкам вышивать. Потому что она очень красивая.
А Матвей Иванович говорил, что скоро пришлёт лошадей. И нас повезут в колхоз, где всё растёт. И яблоки всякие, и маленькие и большие. Груши, вот такие, прямо на дереве висят, и ещё есть ягоды разные.
А потом прямо на земле растут арбузы, и я увижу, как они растут. И там есть один такой большой, что его повезут показывать в Москву. Потому что он – прямо как самовар.
Матвей Иванович уехал
Я хотел плакать, чтоб меня Матвей Иванович взял с собой. А бабушка на меня поглядела, и я не стал. А потом Матвей Иванович погладил нашу кошку и сказал:
– Ну, бувайте здоровеньки.
И ушёл.
А мы все пошли опять смотреть грушу. Бабушка её стала рисовать, и я тоже захотел рисовать. И Клава тоже стала рисовать. У Клавы немножко вышло, а у меня не вышло. А я всё равно нарисовал домик.
А у бабушки вышла настоящая груша. Только она очень долго рисовала.
А мы с Клавой стали ловить кошку, чтоб её купать. Бабушка услыхала и сказала, чтоб не смели. А что кошку можно чесать гребешком.
И мы с Клавой стали чесать.
Как мы ехали в колхоз
Матвей Иванович за нами прислал лошадей
Я всё бабушку спрашивал, когда поедем в колхоз. А потом вдруг утром бабушка меня разбудила и сказала, чтоб я скорей одевался и что лошади приехали. И чтоб я очень скоро пил молоко. И зажгла электричество, потому что было не очень светло. Мы скорей пошли на улицу, а там стояли две лошади и тележка, очень красивая. Она зелёная, и ещё цветочки нарисованы. А на тележке скамеечка. Около лошадей стоял дядя. Он поправлял у лошадей на головах волосы.
Он сказал бабушке:
– Здравствуйте, Марья Васильевна! С внучком?
Бабушка сказала:
– Здравствуйте, Опанас.
И дядя Опанас стал бабушке помогать залезть в тележку. А потом взял меня под мышки и посадил рядом с бабушкой на скамеечку. А скамеечка не просто скамеечка, а это козлы, чтобы сидеть и править.
Дядя Опанас тоже к нам залез. И тоже сел на скамеечку.
Мы поехали, и наша скамеечка стала немножко подскакивать. И потом опять вниз. И нас качало. Это потому, что под скамеечкой такое железо подставлено: оно гнётся очень, и нас оно качало.
Я стал ещё больше качаться и толкал бабушку и дядю Опанаса, и мы все смеялись. А на улицах совсем никого не было. Бабушка сказала, что все ещё спят в постелях. Лошади очень скоро бежали, а дядя Опанас только кнутик достал, они сразу ещё скорей. Мы с бабушкой чуть назад не упали. У скамеечки сзади спинка есть, потому мы с бабушкой и не упали назад.
И дядя Опанас смеялся и говорил:
– А вы держитесь!
Как мы лошадей поили
Я попросил дядю Опанаса, чтоб дал мне кнутик держать. Я только держать его буду. И я держал. А потом мне стало холодно. Бабушка закрыла меня платком. Я сказал, чтоб теперь бабушка подержала кнутик, потому что я спать захотел. И я заснул, а бабушка меня держала, чтоб я не упал.
Я проснулся. А мы не едем, а стоим. И мы не в Киеве, потому что просто под деревом стоим.
И дома такие, как там, где мы невод смотрели. А кругом стоят мальчики и девочки. Они все босиком, и все на нас с бабушкой смотрят, и все говорят:
– Бачь – хлопчик! Бачь, який хлопчик!
И на меня пальцами показывают.
Их очень много было. Дядя Опанас ушёл, и я немножко забоялся и не стал на мальчиков глядеть. Я стал вверх глядеть, на дерево.
А один мальчик крикнул:
– Гей, хлопче! Як тебя зваты?