Мария

– И тебе доброе утро! Папа, и ты туда же? Хочу напомнить, что мне не пять лет, а двадцать пять. И ничего со мной не случилось. Переволновался накануне – долго бумажки для суда по стопкам раскладывал, вот и приснился кошмар.

– Жениться тебе пора, – вставила мать. – Так и не обзавелся еще?

– Мама! – возмутился Виктор.

– А что? Уже полгода прошло, как ты с Оксаной порвал после двух лет. И ведь, так ничего толком и не рассказал. Мы твои родители, – это я напоминаю, – и о своих душевных ранах можешь нам рассказать, поделиться.

– Никаких душевных ран, поверь. Где блинчики-то? – парировал Виктор.

– А любовь? – вмешался отец.

– Пап, ну, честное слово, не очень я люблю на такие темы разговаривать. Любовь? Что это? Я помню в школе, даже в институте, особенно на первых курсах, меня будоражило при виде какой-нибудь девочки, не важно, сходился я с ней или нет, я что-то чувствовал, что-то… колотилось вот тут. – Виктор постучал по груди. – Нет, вот тут. А Оксана?..

– Да, что Оксана? – поинтересовалась мать.

– Служебный роман, который романом сложно назвать, поскольку… ну, ничего не колотилось, просто вокруг ни у меня, ни у нее никого не было. Что это, преступление, или как-то неправильно мы поступали друг с другом? Хорошая девушка, могло что-то быть, но не вышло. А ждать? Какой смысл. Нет этого в груди, или еще где, нет. Не могу же я насильно это вколачивать.

– Ну, а другие? – серьезно спросил отец, после чего тут же улыбнулся.

– Что я могу сказать? Не пользуюсь я популярностью у женской части человечества, – смеясь, ответил Виктор.

– Эх, сынок, – вздохнула мать. – Я думаю, ты слишком хороший, слишком добрый, мягкий, и себе на уме.

– Мама, ты с утра меня просто поливаешь комплиментами.

– Нужно быть жестче, напористей, уверенней в себе, – не унималась мать.

– Для кого, мама? – смеялся Виктор.

– Да для кого-нибудь, для той, кто тебя сразу заметит! – вспыхнула мать.

– А я для начала никого не должен заметить? – поинтересовался Виктор.

– Сынок, извини, но с твоей инициативностью… – начала мать.

– Ладно, мать, – прервал отец. – Это дело наживное, приходящее. Никак ты это не спрогнозируешь. Человек хороший и этого достаточно. Вот работа тебя, я вижу, не очень-то увлекает.

– Это верно, пап. Мы об этом уже не раз говорили. Это, думаю, также дело наживное и приходящее. Раз в детстве я не стремился стать космонавтом, пришлось пойти туда, куда вы посоветовали. Что я и сделал, и достаточно неплохо закончил Юридический факультет. Я не рвусь к звездам, папа.

Отец молчал.

– Не могу же я насильно вбить себе в голову еще и мечту, или цель. Не получается. Я более чем уверен, большинство людей находятся в той же ситуации. Они просто живут. Живут в свое удовольствие.

– И что же ты хочешь, Виктор, только честно? – спросил отец.

– Я хочу просто жить. И не просто жить, а живя, приносить пользу тем, кто рядом со мной, работая, приносить пользу тем, кому моя работа нужна, какой бы она не была. Юрисконсульт? Что ж, значит так и будет пока. Ты же знаешь, я юриспруденцию не считаю ни наукой, ни, честно, не в обиду вам, потомственные юристы, более менее, достойной профессией. Но и в ней можно быть достойным, достойно выполняя возложенные обязанности. Я просто хочу быть полезен.

– Хороший ты парень, права мать, – ласково произнес отец. – Что ж, утренняя беседа родителей с сыном прошла успешно. Предлагаю, наконец, приступить к блинчикам. Никто не против?

– Но о женитьбе ты задумайся серьезно, – не унималась мать.

– Мама! – воскликнул, смеясь, Виктор. – Папа, заступись. Я три года, как институт закончил, год, как в Арбитражном суде работаю. У меня за душой ни гроша.

– Не в этом дело, Витя, – продолжила мать.

– Мама, ну хватит. Как только я встречу женщину мечты, я тебе тут же сообщу.

– Кстати, Вить, а ты когда в отпуск собираешься? – спросил отец. – Год прошел, я не помню, чтоб ты ходил.

– Да могу, хоть сейчас взять. Середина мая не самое лучшее время, конечно.

– Через неделю Иришка из Воронежа на выходные приезжает к подругам, я пообещал ее родителям, что ты проведешь ей экскурсию по Москве. Если ты еще помнишь свою двоюродную сестру, – сказал отец.

– Помню, конечно. А что это она под конец учебного года, перед выпускными экзаменами решила приехать?

– Мосты наводит, – объяснил отец. – Ей же поступать летом, вот к своим старшим подругам и хочет заскочить на консультацию.

– Иришка – девка пробивная, – заметила мать.

– Мама, это опять в мой огород. – Виктор смеялся.

– Да брось ты. Давайте на блинчики налегайте.

– В следующие выходные? – спросил Виктор. – Только на выходные?

– Да, а что?

– На выходных-то я ее итак свожу, куда она скажет. А отпуск…

– Возьми отпуск, сынок, – сказал мать, – отдохни. Мне совсем не понравилось сегодняшнее утро. Я теперь спать спокойно не смогу. И о враче подумай.

– Мама! – воскликнул Виктор. – Так мне о врачах или о женах думать? Возьму. Две недели, и я в отпуске. Без врачей.

– Витя! – вспыхнула мать.

– Мама!

– Да хватит вам уже, – вмешался отец. – Ты сегодня что делать собираешься? Это я так спросил, из любопытства.

– Погода шикарная. Прогуляюсь куда-нибудь, – ответил Виктор.

Виктор был единственным ребенком в семье. Родился он слабым и хрупким, все детство болел, больше обычного, поэтому родители с самого его рождения оберегали его, как могли. Из-за слабого здоровья мать категорически запрещала ему посещать какие бы то ни было спортивные секции, подразумевающие силовые нагрузки, – это после она уже журила сына за то, что тот нигде ничем не занимался, нигде, кроме шахматного кружка. Однако маменькиным сыночком назвать его нельзя. Он был достаточно самостоятелен и ответственен. Душой компании он никогда не был, но его всегда были рады видеть в любой компании. Он был настолько добр и отзывчив, что никто и нигде, ни в школе, ни в институте не мог сказать о нем ничего дурного. Кроме всего прочего он был честен и порой настолько прям, что спорить с ним не имело никакого смысла. Что-то притягивало к нему, какая-то врожденная теплота. На вопрос о том, какой он, любой, кто его знал, ответил бы категорично: «Хороший человек. Самый хороший человек». Даже школьная шпана никогда его не трогала, – его уважали за его честность, открытость и готовность всегда прийти на помощь.

И да, у него не было жизненной цели, кроме той, что заключается в желании приносить помощь. Кто знает, возможно, это даже гораздо значительнее стремления открыть новую планету или стать знаменитым артистом. Ему не раз говорили, что юриспруденция это не его конек, и что ему нужно было пойти учиться на врача, подразумевая его врожденное участие к людям, но, следуя советам родителей, которых он очень ценил и уважал, он пошел по их стопам. И не важно, где быть хорошим человеком. А это такая редкость, где бы то ни было.

У Виктора была страсть – искусство и литература, в особенности, поэзия. В его комнате стоял огромный книжный стеллаж, до отказа забитый книгами. Он мог читать сутками напролет, читал он все, и если это были стихи, то понравившиеся он заучивал сразу же. Любил он рассматривать альбомы по искусству и архитектуре, изучал особенности архитектуры разных городов. Особую любовь он испытывал к Санкт-Петербургу, бывать в котором ему приходилось неоднократно. Он мог бродить по его улочкам сутками. Москва, возможно, потому, что он тут родился и вырос, не вызывала в нем такой страсти, тем не менее и ее улицы не оставались без его внимания. Вместе со всеми музеями и галереями, посещение которых он считал обязательным и регулярным. Он был уверен, что рассматривая шедевры живописи, он впитывает в себя их красоту и загадочность гения. Он был романтиком, как не смешно это звучит в наше время.

Выходные он посвятил прогулкам по центру Москвы и посещению Пушкинского музея, представившего выставки нескольких зарубежных художников. В первый день, в субботу, он так устал за день, что придя домой, наскоро поужинав и даже не почитав перед сном, он завалился в постель и тут же уснул. И лишь в воскресенье вечером, уже улегшись в кровать, он вспомнил о сне, виденном позапрошлой ночью. Он никак не мог восстановить его картину, даже не картину, а ощущения самого сна, ощущение невиданного доселе страха. Ведь, кроме страха во сне ничего не было. Как можно было увидеть страх? Тьма, холод, озноб, жар и глухой шум. Больше ничего не было. Но это был именно страх. Из прошлого? Из будущего? Последствие чего-то неведомого или предчувствие чего-то. Страх… Размышляя, Виктор долго не мог заснуть. Ему казалось, что он уже не сможет спать, пока не разгадает тайну ощущения сна. Тайну ощущения страха. Тайну этого страха, его природу.