Неприятнейшая неожиданность

Не очень оптимистично подумалось – может и навсегда… Один раз гавкнула собака, и сразу стихла. Следом хлопнула входная дверь, загромыхало чем-то в сенях.

– Мой опять в сенцах чего-то уронил, – ласково сказала хозяйка.

Это неплохо, сейчас я и узнаю про новые пакости Мишиничей по нашим лесопилкам.

Антип ворвался какой-то разгоряченный. Увидел меня, мирно сидящего за кухонным столом возле Истомы, встал, ошеломленно хлопнул себя по бокам, и, не поздоровавшись, закричал:

– Так вот ты где! А я удумался, где ж тебя искать! То ли по Новгороду метаться, то ли на Вечерку скакать!

– Для начала, – здравствуй. А теперь, не торопясь, изложи – что за гонка такая, меня разыскивать?

– Здравствуй, здравствуй, – отмахнулся тиун. – Бежим скорее!

Глава 15

И мы побежали.

– К нашему боярину пришел сегодня княжий человек. Поговорил с Твердохлебом недолго, и ушел. А мне велено срочно тебя предоставить, иначе шкуру с тиуна спустят!

– Ты что, крепостной?

– Самый что ни на есть вольный! Но шкуру все равно спустят…

Доставил меня этот вольный, но сильно боящийся хозяина, боярский прихлебатель махом. Доставил и предоставил перед грозные очи новгородского сатрапа, – маленького и сухонького седого старичка. Этот божий одуванчик поинтересовался:

– Лесопилки на моей речке обе твои?

– Мои! – дерзко отозвался я, без всяких подобострастных поклонов и приветствий.

– Так, так, – пожевал губами Твердохлеб. – Князя тоже ты лечишь?

– Ну, я.

Вдруг он бойко вскочил со здоровенного резного кресла, сидя на котором изволил принимать всякую простонародную шваль, и оказался возле меня. Дальше боярин, не говоря никаких лишних слов, поплевал себе на большой палец правой руки и деловито взялся тереть мой лоб.

Я аж опешил – это что за такая средневековая причуда? В рабы, что ли, какие-то производит? Буду теперь лекарь-лесопильщик у Мишиничей? Или присваивает мне славное звание первого хирурга-пилорамщика Великого Новгорода? Ничего не понимаю…

А Твердохлеб уже натешился своей забавой, и, довольный полученным результатом, сообщил:

– Настоящее пятно-то у тебя на лбу, не дрянью какой-то намазюкал.

Я фыркнул от неожиданности: тоже мне, судмедэксперт-криминалист нашелся! Да у меня эта родинка с детства! Вспомнился такой же странный интерес к этому пятнышку, проявленный Антипом в нашу первую встречу на Матвеевой лесопилке.

А боярская речь плавно текла дальше.

– Лет тридцать назад служила у нас в дворовых девках Лада, девушка справная и добрая. Понесла от меня, дело обычное. Родился мальчик. На меня был не очень похож, но имел верную примету – родовое пятно Мишиничей на лбу. У деда было, у моего отца было, у меня, хоть и небольшое, но тоже есть. И у тебя оно тоже в наличии. А вот законные наследники, у них из всех троих, ни у одного нету. Признаю тебя младшим сыном, и жалую две ненужные семье лесопилки на реке Вечерке! Да и речку с окрестностями по обе стороны на пятьдесят верст забирай. Нужные пергаменты Антипка сегодня же сбегает, и где положено, оформит.

Я стоял обалдевший от впечатлений. Прямо какое-то индийское кино получается! Увидел твою родинку! Я твой отец! А я твой мать! А мы твои братья! И неизбывная индийская песня на хинди, которая никогда в чужих музыкальных стилях не затеряется. Болливуд отдыхает!

Если бы не знал, кто я и откуда, ей-ей бы поверил! С чего это дед вообразил себе этакую штуку? Старческий маразм прошиб? Или новомодная болезнь Альцгеймера нагрянула? Растерянно буркнул:

– Да я из Костромы, и никакой Лады сроду не знал…

– Э-эх, – разочарованно махнул рукой старичок, – не поверил! А ты верь, сынок, верь. Вот боярин Богуслав сегодня меня посетил, и я поверил, от всей души поверил. Уехала мамочка твоя много лет назад с тобой, еще грудным, из Новгорода в Кострому. Испугалась моей ревнивой жены, ныне покойной. У той своих, законных сыновей, трое, а тут дворовая девка какого-то ублюдка нарожала! Враз убийц подошлет. Вот, испугавшись за твою младенческую жизнь, Лада и убежала отсюда подальше. Нашел чем заинтересовать меня княжий боярин, и ты тоже не глупи: хватай пока дают! Не обедняют мои сыны и без этого куска земли, никто из них этой захудалой Вечеркой сроду не интересовался. Отдал отец и отдал, бог с ней. У нас, у Мишиничей, этой земли – за три дня на добром коне не объедешь. Вот на те земли не претендуй, не надо. Такая история со мной и Ладой была, я ее и сынка на краю города в собственном домике от супруги припрятал, но навалилась какая-то лихоманка, они и умерли. Челядь ничего толком не знала, – ну исчезли и исчезли, не наше дело. Опознать тебя некому, перемер народец в основном. А те две бабки, что могут чего-нибудь помнить, никак в тридцатилетнем мужчине двухмесячного пацаненка не опознают. Ладно, пошли обедать, заодно сыновьям тебя покажу. Антипка, а ты беги куда велено. Ведаешь, где Владимира после-то сыскать?

– Найду, батюшка-боярин, найду!

– А то я, знаешь, что с твоей шкурой сделаю?

– Знаю, батюшка-боярин, знаю!

Угрозы, видимо, разнообразием не баловали. Антип убежал.

– Хороший мужик, с детства у меня служит. Старателен, умен, не ленив. Это он у тебя пятно-то приметил и мне доложил. Со мной дети и так бы спорить не решились, но с наследственным пятнышком оно верней будет!

И мы пошли в столовую. Сыны, сидя за пустым пока столом, уже нас ждали. Все трое здоровенные, высоченные, плечистые – в мать, видать, удались. Всем уж лет за сорок. Разом встали, поздоровались почти хором, отец махнул рукой – разом сели.

– Вот это, сынки, ваш младший брат. Звать Владимир. Я ему реку Вечерку отдаю. Он там две лесопилки поставил, доски пилит. Еще ведун очень сильный, лечит хорошо. Претензий по имуществу никаких нету?

Младший из сынов, который выглядел немножко пожиже двух других, поинтересовался:

– А где эта Вечерка?

Но на него цыкнули старшие братья:

– Молчи, дурак! Какая тебе разница!

Отцу самый старший с поклоном ответил:

– Что ты, батя, пусть Владимир на этой речке чего хочет, то и делает. Отсыплет нам досок, если вдруг понадобится, да подлечит кого из наших домашних, и бог с ним! Давай поедим, да о делах наших потолкуем.

Боярский патриарх кивнул.

– Распорядитесь, чтобы накрывали, а мы с младшеньким отойдем ненадолго.

Боярин завел меня в какую-то комнатушку, подвел к домашнему иконостасу и велел:

– Поклянись перед иконами, что всех близких мне Мишиничей: сыновей, их жен, моих внуков и правнуков, когда появятся, будешь лечить, как родных!

Я обвел иконостас глазами: с одной стороны – Божья Матерь, с другой – Иисус Христос, написаны на больших досках. В центре, за лампадкой, несколько икон поменьше.

– Клянусь, пока я жив, лечить и помогать Мишиничам, как родным. Аминь.

Перекрестился и поклонился иконостасу.

Твердохлеб меня обнял.

– Вот теперь ты один из нас! Владимир Мишинич!