Очень сказочная работа 1

– Свершилось! Я нашел свое счастье! На все остальное наплевать! – но более здравые говорили:

– Я же ничего не умею. Научиться не смогу. Вчерашний переход был случайностью и больше не повторится. За сегодняшний вечер Липа остынет, за завтрашний день я ей страшно надоем, и ни в какой ЗАГС она со мной не пойдет. Ну и в конце концов вытолкает за дверь. Я буду ее донимать, она станет меня бить, потом калечить, и в конце концов убьет. Ну и наплевать! Я все равно теперь без нее жить не смогу!

Тут вернулась Липушка, и пока она дошла до дивана, я любовался красотой ее стройного тела, формой торчащих вперед грудок, черненькими волосиками внизу живота… стоп, стоп, стоп! А почему они черненькие, ведь на голове-то рыженькие? И я не нашел ничего лучшего, чем спросить:

– Липа, а почему у тебя волосы на лобке черные? На голове-то ведь рыжие!

Липа дошла, почему-то присела не возле меня, а на табуретку, и закинула ногу на ногу. Тяжело вздохнув, она произнесла:

– Зря я бросила курить…Что, так страшно, да?

Я удивился и как-то смутился. Опять чего-то не то ляпнул! Черт меня за язык тянул!

– Да чего ж тут страшного? Волосы как волосы…

Липа опять вздохнула.

– И водки у нас нет… Я всегда знала, что так и будет… Ни в какой ЗАГС, конечно, ты меня теперь не поведешь… Как увидишь, так сразу всему и конец…

Ее глаза увлажнились, она смахнула слезинку.

Что увижу? Я ничего не вижу! И тут ужасная догадка пронзила меня насквозь! Липа больна какой-то страшной, неизлечимой, может быть особо заразной болезнью! Я вскочил, обхватил ее руками за плечи, прижался, стал торопливо целовать в милую головушку, и бессвязно говорить:

– Липушка! Мы тебя вылечим! Я за это жизнь положу! Обе почки продам! Я всегда буду рядом!

Липа обхватила меня за бедра, прижалась лицом к моему животу, и разрыдалась. Я тоже не выдержал, и расплакался. Вот так, дружно рыдая в два голоса, мы упали на диван, и опять сплелись воедино…

Когда все закончилось во второй раз, а продлилось это дольше, гораздо дольше чем в первый, любимая с каким-то придыханием спросила:

– А ты что, решил, что я больна?

– Да ну да, – сказал я, – но я буду лечить. А то, что ты заразна, ну и что? Вместе будем болеть!

Липа еще больше прижалась, и каким-то прерывистым голосом спросила:

– Ты… даже… готов… сам заразиться?

– А чего такого? – недоуменно спросил я, – так на моем месте поступил бы любой.

– Любой ускачет с трубой! – зашипела Олимпиада.

Ее головка приподнялась с моего плеча, и она, порывисто отстранившись, попыталась было вскочить, но я держал ее хоть и ласково, но крепко. Держал и приговаривал:

– Тише, Искрушка, тише…, не нужно беситься, мы всегда будем вместе, а все остальное пустяки…

Липа еще пару раз дернулась, потом утихла и стала негромко говорить:

– Похоже ты меня на самом деле любишь. Какой-нибудь другой от такой мысли не то что убежал, он бы унесся с трусливым воем. Стакана воды не подал бы на прощанье! Таких любящих мужчин, как ты, возле меня не было ни разу.

– Почему ты так решила? – не поверил ее словам я, – Сергей вон тоже любил, он бы подал.

– Нищему мелочь, – рявкнула Олимпиада, – да еще кучу бы денег храму пожертвовал, благодаря Господа, что не заразился, а заодно еще и за то, что больную девку замуж не взял, не навязал себе эту обузу на шею! Кого он там любил: разумную скромную девушку, отличницу в учебе, старосту студенческого научного кружка? Или примерную домохозяйку, у которой все в доме будет сиять невиданной чистотой и уютом? А может нищую девицу-бесприданницу, которая должна просто побежать за него замуж, вовсю плача от радости, что на нее польстился такой царевич-королевич, как он? И остаток жизни лелеять его и холить, ублажать и баюкать на ночь, мыть его прекрасные ноженьки и воду пить, и вообще всячески пресмыкаться перед Его Королевским Величеством?

Я почему-то вспомнил забитую грязной посудой мойку и посмотрел в ту сторону. Опять же всплыла в памяти фраза про неубранную постель в спальне.

– А это, – сразу поняла примерная домохозяйка, – да у меня такая фигня чуть не ежедневно. Как устану или перепью, так и забиваю на всю эту музыку. Конечно, пьянкой, так как вчера, я увлекаюсь крайне редко, а вот устаю частенько.

– А с чего же он решил, – удивился я, – что у тебя чистота и порядок? Или ты к его приходу тут всегда невиданный марафет наводила?

У меня от этой мысли стало как-то по-особенному нехорошо и гадко на душе. Перед ним, значит, надо было отлакировать обстановку, а такого как я, в любой свинарник приглашать можно…

– Да он тут и не был ни разу, я эту квартиру совсем недавно купила. Это ему про меня моя маменька напела, желая заполучить выгодного зятя.

– Ах вот оно что, – успокоился я.

– А увидев, что вместо белого лебедя он получит изгаженного утенка, да еще не дай Бог заразного, отчалил бы немедленно. Да и не любил он меня ни капли. Его скорее всего возбуждала мысль покорить и подчинить себе непокорную девицу. Ту, что посмела ему, самому ЕМУ! – умнице, богачу и красавцу, отказать в физической близости, и отказалась сходу упасть с ним в постель. Задача была поставлена, эту вершину во что бы то ни стало надо было преодолеть, а Упорство, как говорят американцы, это было его вторым именем, и он решительно взялся за дело.

Любит ее мужчина или не любит, женщина сердцем чует, и я чуяла – не любит. Нравлюсь? Это да. Он меня хочет заполучить в свою постель? Разумеется. А любви нет. Меня в этом не обманешь. Нет какого-то особого блеска в глазах, легкого смущения, некоторой робости. Отсутствует желание невзначай прикоснуться ко мне, скрытно полюбоваться мною. Я уходила, он не провожал меня взглядом, не стремился задержать, хоть как-то остановить. Тут же разворачивался и уходил, никогда не оглядываясь. Не вспыхивал радостью при новой встрече, никогда не звонил, истосковавшись, пока все у нас было нормально. Человек просто работал над поставленной задачей и больше ничего.

– Может быть ты ошибаешься? – недоверчиво спросил я. – Ведь чужая душа потемки. Вдруг он просто такой мужественной экстремал и не привык проявлять свои чувства?

– Да и я бы усомнилась! – воскликнула Липа, – если бы он, оклемавшись после побоев, хотя бы позвонил! А уж если бы рискнул и пришел, так может быть и дрогнуло бы неопытное девичье сердечко, и стало бы наплевать, интересно ли он рассказывает или просто излагает сухую выжимку из фактов, да и пошла бы за него замуж. А не было ни-че-го. Вершина была признана непокоряемой, трудности непреодолимыми. И Серж навсегда исчез из моей жизни. И это любовь?

– Ладно, не любовь, – согласился я. – А все-таки, что же тебя так смутило в моем вопросе о цвете волос? Ведь это совершенно неважно. Да почти все девушки красятся в какие-нибудь цвета. Сегодня они брюнетки, завтра блондинки, послезавтра шатенки. А то изменят цвет на что-то уж совсем несусветное: фиолетовые, зеленые, а есть и вовсе серо-буро-малиновые. Ты-то почему вдруг стала ждать каких-то невиданных санкций с моей стороны?

– А если вдруг, – как-то нетипично робко для нее начала девушка, – я покрасила волосы не на голове, а там, – тут она показала глазами вниз, – что мне за это будет?

– Да ничего, – удивленно ответил я, – мне-то какая разница? Крась где хочешь и в какой хочешь цвет, я возражать не стану.

– Только у меня и фигура-то как-то не очень, – совсем уж понуро сказала Липа.

– А мне ужасно нравится, – без тени глупых колебаний заявил я. – Для меня – то, что надо!

– Фу-у-ф, слава Богу, – облегченно вздохнула Липа. – А то подружки все уши мне пропели: ты не такая, как надо, ты не фотомодель, на тебя никто не польстится, а если каким-то чудом и польстится, то увидев тебя голую, сразу же к чему-нибудь придерется, и уйдет. А теперь меня их мнение вовсе не интересует: ты видел, тебя все устраивает, а на них мне наплевать.

– Так ты что, для этого и волосы на лобке красишь? – честно пытался разобраться я. – Чтобы твоему первому мужчине было к чему придраться?

Суженая от души расхохоталась.

– Да ничего я не крашу, у меня все естественное, свое. Так у шатенок бывает, это вариант нормы. Это я так просто, из общего балагурства зарядила.

– Какая ты вся неожиданная, – поразился я, – то ты все очень логично по полочкам расставишь, проанализируешь, то вспыхнешь как порох, полыхнешь, как огонь, зальешь необузданными эмоциям.

– Это у меня давно, – задумчиво проговорила Липа. – Во мне будто живут два человека – рассудительный мужчина-логик, с выраженным абстрактным мышлением, победитель двух математических и одной физической олимпиады, человек без особых усилий обошедший на вступительных экзаменах в ВУЗ других абитуриентов и устроившийся на бюджетное место, получающий повышенную стипендию, староста научного кружка, и соседствующая с ним женщина-эмоционалка, которую легко может взбесить любая пустяковина, и эта дамочка спроста ума полезет в драку.

– Конечно, ты же супербоец.

– Да это у меня всю жизнь, – отмахнулась Липа. – Ладно, пошлепали мыться. Первая, разумеется, пойду я, рьяная феминистка, а когда уйдешь ты, полощись там подольше – диван надо будет протереть, да и прибраться немного. Ты жрать хочешь? Могу какие-нибудь макароны по-флотски исполнить, благо тушенки ты приволок вволю.