А зори здесь тихие…

– Здорово, Семен Митрофаныч! Ну, как служба идет?

– Да ведь, считай, прошла уже, Кирилл Николаевич, закругляюсь я. Дела сдаю старшему лейтенанту Степешко… Я вроде знакомил тебя с ним?

– Знакомил, Семен Митрофаныч, знакомил. Закуришь моих?

Семен Митрофанович присел на скамейку рядом с суровым мужчиной со шрамом на лице, в белой рубахе, домашних брюках и в тапочках. Они закурили, и к ним со всех сторон потянулись отцы семейств. Рассаживались вокруг, кто где уместился, закуривали, шутили, вспоминали свое, смеялись. И младший лейтенант Ковалев, вдруг размякнув, расстегнул тужурку и снял давивший располневшую шею форменный галстук.

– …А она в ответ: «Знаю, – говорит, – я вас, командировочных: улетишь-уедешь, а мне это ни к чему…»

– Хо-хо!.. Ну Петрович дает!

– Не Петрович – девки дают прикурить!

– Так ты ни с чем и отчалил?

– Это тебе, брат, не в городе. Это Заволжье, там девки до сей поры кержаками пуганные.

– Вот где жену-то искать, Серега! Мотай на ус.

– А зачем мне пуганая? Мне непуганые больше нравятся.

– Глупый ты, Серега, парень…

– Ладно, отцы: вы свое, мы свое. Так, Семен Митрофанович?

– Смотря в чем свое, Сережа.

– Да он все больше насчет девок, Митрофаныч!

– Я всерьез, отцы: мне жениться пора.

– Гуляешь с кем?

– Я-то?… Да была тут одна, с фабрики. – Парень смахнул улыбку, прикурил. – Хорошая девчонка, ладная. А потом с Толиком крутанула.

– С каким таким Толиком?

– Да с семиэтажек, Митрофаныч.

– А ты и спасибо сказал? – спросил суровый мужчина. – Увели девку, а он… Дал бы ему пару раз без третьих глаз!

– А мне это, Кирилл Николаевич, ни к чему. Силой любить не заставишь…

Вокруг гомонили о чем-то, а Семен Митрофанович вдруг выключился из общего хора, вдруг опять вспомнил воробьиху в служебном газике, синяки на ее лице. И еще Анатолия вспомнил, Толика этого: его трусоватую растерянность, его наглинку и – туфельки в коридоре, которые потом ушли как бы сами собой.

Нет, не мог Серега про эту самую воробьиху здесь толковать: слишком уж просто все тогда выходило. Хотя по-прежнему неясность оставалась: за что девчонку эту били и кто же такой все-таки этот самый Валера?

– Ты, Сережа, Валеру, случаем, не знаешь?

– Какого Валеру, Семен Митрофанович?

– Ну того, что с Анатолием дружит.

– Н-нет, Семен Митрофанович, вроде у Толика никакого Валеры в корешах не водится… Не знаю, может, сейчас появился. А что?

– Да так, на всякий случай.

– Напарник у меня Валера. Валерка Гольцов…

– Да нет, Сергей, нет…

Зря он, конечно, про Валеру этого спросил, ни фамилии, ни примет, ни адреса его не зная. Стареть, видно, ты начал, Семен Митрофанович, что вопросы такие ставишь. Стареть…

Но Серегину девчонку, которую отбил Анатолий из семиэтажки, Ковалев все-таки постарался запомнить. Запомнить и сообщить об этом завтра старшему лейтенанту Данилычу.

– Уходишь, стало быть, Семен Митрофанович? Покидаешь нас, грешных?

– Ухожу, мужики, – вздохнул Ковалев, не выдержал. – Всякой службе свой срок положен.

– Неужто же мы вот так, всухую, Митрофаныча отпустим, ребята? Не чужой же он нам.

– Верно говоришь, Гриша. Тут у меня где-то два рубля жена проглядела.

– Да у меня рублевка.

– Держи трояк, Серега: тебе все одно бежать, как младшему.

– Сбегаю.

– Вот еще держи. Пятерка с нас троих.

– И с меня взнос. Закусочки прихвати, Серега.

– А у меня дома еще грибки сохранились…

– Гляди, супруга засечет, больше не выпустит.

– Это Митрофаныча-то провожать не выпустит? Да ты что? Или она не человек у меня?

– Стойте, что это вы? Не надо ничего, не надо…

– Ты, Митрофаныч, помалкивай. Ты гость сегодня.

– Товарищи, я же на службе. Я же официально прошу вас, граждане…

– А мы тебе сегодня не подчинимся…

– Вот, Сергей, еще взнос: с нашего подъезда.