По следу Атсхала. Книга 2. Зверь
Расправа длилась недолго и была настолько безумной, что мозг отказывался верить в то, что видят глаза. Селянка зажала рот и просто оцепенела, когда на ряд освещённых костром деревьев упала огромная звероподобная тень.
Невиданный монстр поднялся в рост, удерживая одной лапой безвольно свисающее тело. Одним ударом вспорол жертве грудь, выпустив тугой фонтан крови, и вырвал сердце. Отшвырнув убитого, тварь запрокинула голову и опустила в раскрытую пасть ещё содрогающийся комок плоти. До слуха свидетельницы донёсся жадный утробный рокот. Зверь насыщался.
Еле живая от страха, она чуть не упала, почуяв как враз ослабели колени. И в этот момент тварь резко повела головой и уставилась прямо на кусты, укрывающие селянку. Плечи чудовища напряглись. Оно шумно потянуло, носом, вынуждая сердце учащённо забиться.
«Он… чует… – Селянка непроизвольно утёрла расквашенный нос, с которого на тунику продолжало сочиться. Мысли забились в панике. – Кровь! Господи… он чует кровь».
Не чувствуя тела и утирая лицо, она попятилась. Чудовище не двигалось, по-прежнему не сводя глаз с одной точки. Не замечая царапающих руки жёстких ветвей, девушка продолжала отступать. А потом монстр подобрался, и она поняла, что ЭТО наступило. Уже собираясь сорваться с места и с криком бежать сквозь ночную тайгу, она сделал шаг назад и вдруг ощутила, как под ногами разошлась земля, и она ухнула в какую-то яму.
Скатившись по стене каменистого грунта, беглянка налетела спиной на что-то твёрдое. Из глаз брызнули слёзы. Но жуткий вой, заполнивший ночь, тут же заставил забыть о боли. На дне провала торчали вверх остриями множество кольев. Получается, она угодила в старую волчью яму. Повезло, что не напоролась. Могла насадиться на любую из этих остро заточенных пик.
Приближение треска кустов вернуло бедняжку на землю и заставило пожалеть о глупой никчемной мысли (чем лучше участь недавних попутчиков?). Некто шёл тяжело и уверенно. В страстном желании продлить драгоценные мгновения жизни травница затаилась. И тотчас наверху воцарилась тишина.
В напряжённом ожидании прошло некоторое время. Девушка уже не знала, что думать. Что там сейчас? Где жуткий монстр? Тоже затаился и ждёт, когда она решится выглянуть из укрытия. Или прошёл мимо и снова убрался в лес?
Не смея шелохнуться и прислушиваясь к ночному безмолвию над головой, изнурённая ночными кошмарами селянка мучилась единственным вопросом: как быть дальше. От неподвижного сидения в холодной яме она сильно продрогла. Когда стало невмоготу, чуть подышала на закоченевшие ладони, потёрла их друг о друга и, приподнявшись, обвела глазами край обрыва.
Тут же прямо над головой затрещали кусты, и вниз спланировали несколько сосновых иголок. Раздалось громкое влажное дыхание (человек так не дышит), и носа коснулся острый звериный запах. Неприятный, с примесью запаха свежей крови. А ещё – леса, влажной шерсти и хвои. Беглянка прикрыла ладонью нос и, опустившись на корточки, втянула голову в плечи.
Нечто остановилось за краем ямы, из-за которого выбивался тусклый свет догорающего костра. Оно повело носом, шумно принюхиваясь. Красное зарево обрисовало заглянувшую в яму голову монстра, и на девушку полыхнули два жутких звериных глаза.
Крик ужаса смешался с яростным рыком. Пытаясь достать пленницу, чудовище махнуло когтистой лапой. Напоровшись на острый кол, взревело и перемахнуло через провал. На голову рыдающей травнице посыпались камни, земля и сухие листья. Осатаневший от боли зверь долго метался вокруг опасной ловушки. Не единожды порывался зацепить засевшую на дне ямы пленницу, но каждый раз натыкался на колья.
А та прижалась к земле, зажмурив глаза, и под исступлённый рёв зверя взялась читать все известные молитвы спасения. И в какой-то момент рёв наверху заглох. Словно устав от безуспешных попыток, тварь наконец успокоилась.
Обнадёженная селянка медленно подняла голову… и вытаращила глаза. На неё надвигался кошмар. Зверь, осторожно пластаясь по отвесной стене, спускался в яму. Вжимаясь в стену, несчастная пленница тоненько заскулила. На щёки брызнули слёзы.
Бежать было некуда.
Он не сводил с неё горящего взгляда, в котором сверкала лютая ненависть. Яму заполнила тяжёлая звериная вонь. Внезапно монстр стал проявлять беспокойство и, не достигнув дна, опять махнул лапой. Девушка вскрикнула и вцепилась в торчащие колья, которые по-прежнему их разделяли. С каждой неудачи исчадие ада ярилось всё больше. В лицо летел оглушительный рык, с пасти срывалась кровавая пена. Последний раз ломанувшись вперёд, тварь задрожала, извернулась и торопливо полезла наверх.
Опустошённая пленница посидела с минуту, боясь поверить в неожиданное избавление от расправы, и запрокинула голову. Над ней маячил круг тёмного неба, куда бледный рассвет уже закинул первого вестника. От перенапряжения навалилась каменная усталость. С последней мыслью: «Исчадия мрака выходят лишь по ночам», – девушка сползла по холодной стене на дно ямы и потеряла сознание. Так и не увидев на внутренней стороне запястья длинную кривую отметину, оставленную чудовищем.
Она очнулась, когда набравший силу солнечный свет лёг на лицо. Взгляд наткнулся на ряды заострённых кольев, и картины пережитого навалились с пугающей силой. Отвлекла боль в руке – дюже саднило кожу запястья. Тут-то бедняжка и увидела рваную рану, нанесённую монстром. Не сдержалась. Посидела, поплакала. Да что теперь. Главное, жива осталась.
Утерев воротом слёзы, травница размяла замёрзшие до посинения пальцы и, едва чуя руки-ноги, с трудом полезла наверх. Кое-как выбралась, огляделась. В осеннем лесу было светло и тихо-тихо.
Грубый порез не переставая сочился и причинял жгучую боль. Под ногти забилась грязь, пальцы липли от крови. Надо бы где-то воды раздобыть. Задрав тунику, девушка вцепилась зубами в край нижней рубахи и оторвала кусок, чтобы перевязать глубокую рану.
Как не хотелось этого делать, а возвращаться к дороге пришлось через поляну, где компания остановилась на ночь. Куст терновника привлёк внимание. Зацепившись за колючую ветку, на нём остался небольшой клочок тёмно-серой шерсти. Жёсткие волоски трепыхались от лёгкого ветра. Девушку передёрнуло, и она поспешила пройти мимо.
Обойдя заросли, она выбралась на поляну да так и замерла, позабыв обо всём на свете. Ночью картины выглядят по-иному. Тьма приглушает яркость деталей, не выдавая всей правды. Днём всё иначе.
Молодую травницу встретили картины чудовищной бойни и омерзительный запах разбросанных внутренностей. На поляне лежали растерзанные тела двух её вчерашних попутчиков. Здоровяк вниз головой свисал с дуба, застряв ногой в сплетении толстых ветвей. Вместо груди – багрово-красная пустота с развороченными краями. Тело улито кровью, стекшей вниз и собравшейся лужей между корявыми древесными корнями. У телеги лежали обезглавленные изуродованные трупы лошадей. И повсюду – на деревьях, кустах, жухлой траве – жуткие багряные пятна.
Представшее стало последней каплей. Девушка обошла поляну, где сотворилась безумная резня, и наткнулась на свой платок. Подняла. Бездумно повертела в руках. И, подметая им землю, на одеревеневших ногах поплелась прямиком через кустарник.
Она выбралась на дорогу. Посмотрела в одну сторону, в другую. И с отсутствующим выражением на лице побрела, куда глаза глядят.
Глава 34
С завершением очередного дня поубавились посторонние звуки. Постепенно гасли дворовые огни. Скрадывая заборы и заросшие обочины, кривоватые улочки заполняла густая иссиня-чёрная темень.
Вместе со всем охотничьим поселением в доме Барнса Норвуда, нового старосты Грейстоуна, готовились отойти ко сну.
– Только ночью нужно обязательно спать, – внушала заботливая Клотильда двум малышам и сноровисто водила латунной грелкой по мягкой постели.
Натянув длинные, до пят, рубахи, те вскарабкались на кровать и зарылись под пуховое одеяло.
– Почему? – со всей серьёзностью спросил кудрявый мальчуган.
– Потому что к непослушным детям по темноте приходят злые волки и уносят их в лес.
– А зачем? – высунул нос второй малыш. В озорной улыбке блеснули молочные зубки.
– Потому что… – нянька ненадолго задумалась. А правда зачем? Не придумав ничего лучше, она быстро проговорила: – Потому что они не любят, когда кто-то не слушается взрослых.
– А кого слушаются волки?
– Зверя, – не задумываясь ответила нянька, и две пары круглых детских глазок не мигая уставились на старую женщину.
– Это самый главный волк? – несмело спросил один из малышей.
– Это их хранитель.
– А где он живёт?
– Далеко, очень далеко.
Клотильда уже поняла, что, ляпнув языком, совершила ошибку, и теперь просто так не уйдёт. Вздохнув, нянька отложила грелку, присела на стул рядом с кроватью и взялась рассказывать то, что когда-то слышала ещё от родной бабки:
– Древний дух Атсхалии живёт в этих горах со стародавних времён. Когда вдалеке грохочет гром – это он говорит. Когда в горах падают камни – это он негодует. Священный дух очень грозный и сильный. Он оборачивается то оленем, то волком, то тенью огромной летящей птицы. Люди всегда это знали, ещё когда жили в маленьких домиках, крытых соломой, и ходили в лес с луком и стрелами. Уже тогда они каждый год со страхом ожидали последнего осеннего полнолуния.
Детишки повернули носы к окну. В щели ставень пробивались сияющие лунные лучи. Она там – круглая и жёлтая как блин тётушки Кло.
– Селяне сидели в своих домиках тихо-тихо, – рассказывала старая нянька, – и, как только ночная путешественница поворачивала на убыль, страх отпускал. Значит, зло в этот раз обошло стороной. Но, если люди не слушались, – с нажимом повторила Клотильда, – и вели себя плохо, в ночь последней луны в горах раздавался страшный гром. Небо затягивала мгла, с севера начинал задувать ледяной ветер и с гор сходило чудовище. От полной до полной луны ни одна душа не решалась переступать границу родных селений. Жизнь замирала на целый месяц. Только одну ночь селяне вздыхали свободно. В ночь новолуния, когда все оборотни лишаются сил и крепко засыпают. А теперь спать! – без перехода заявила нянька и, подоткнув одеяло со всех сторон, направилась к столу, чтобы задуть свечу.
– Не надо, Кло, – заканючили малыши. – Мы будем спать, только не гаси свечку.
– Нельзя, – порывисто проговорила старая женщина. С тревогой посмотрев на запертое окно, она покачала головой и повторила: – Никак нельзя.
Склонившись над столом, нянька задула хрупкий огонёк, и комната погрузилась в синий полумрак. Затем Кло вышла и прикрыла за собой дверь. Стук растоптанных башмаков удалился по лестнице вниз и растаял в глубинах дома.
Тишина длилась недолго. Пока издали не прилетел наполненный тоской отголосок ветра.
– На-да спа-а-ть! – горячо зашептал один из близнецов. – А то волки придут.
Настойчивый ветер снова запел, всё ближе подбираясь к жилищу людей. На дворе порывом качнуло воротину. Та скрипнула. Привлечённые озорной игрой, зашумели деревья. Заскребли жёсткими ветками по стене дома.
Малыши по нос залезли под одеяла. Две пары глаз, беспокойно мерцая, уставились в потолок.
Снаружи по ставню тихонечко стукнул камешек, и на крышу пристройки под окнами детской кто-то мягко спрыгнул. Чуть погодя во дворе неожиданно заголосил пёс. И следом, нервно заржав, в стойлах забились лошади.
В полдень пятеро селян толпились на широком крыльце и озадаченно морщили лбы. Земля перед домом нового старосты была хорошо утоптана знакомыми следами – крупными и удлинёнными.
– Это сколько же их пожаловало? – посмотрел на товарищей приземистый светловолосый мужик.
– Тварей десять погуляло, не меньше.
Ворота в конюшню были широко распахнуты, проход между стойлами поблёскивал тёмно-багровыми лужами. По всему двору катались клубки рыжей собачьей шерсти. Саму псину растерзали дикие родственники.
На улице послышались грубые голоса. Из-за угла дома показался Старх в сопровождении трёх рослых парней. Сдвинув ногой сорванную с петель калитку, главарь зашёл на двор.
– Где сам? – спросил он без приветствий, имея в виду хозяина дома.
Светловолосый нехотя сошёл по ступеням.
– С самого утра повёз семью в столицу, – ответил он. – В доме только тётка осталась. Говорит, всю ночь они тут за стенами резню слушали. Малышня страху натерпелась, еле успокоили. А чуть свет снарядились и всем семейством отбыли.
– Ясно. Когда будет?
– Так, нам о том не сообщал. Думали, ты знаешь…
– Не знаю! – отрубил Старх. Оглядев следы ночного визита хищников, он отбросил капюшон и почесал за ухом. – Я всё утро в конторе сидел, Дюка ждал. Запропастился он куда-то, а у него весь товар.
– Нашли кому доверить, – нахмурился мужик. – Чего его ждать. Проспится, да заявится.
– Не заявится, – пробурчал Старх через плечо. – Говорю, нет его. Не возвращался он в Грейстоун. Ни он, ни шелупонь эта, которую он себе в помощники выбрал.
Прочистив горло, он схаркнул под забор и развернулся, собираясь уйти. Да не успел. В проём ворот заходил Магнус. Невольно отступив перед Мордоком, Старх быстро взял себя в руки:
– А ты чего здесь забыл?
Магнус и бровью не повёл на грубость нового главы. Осмотрев беспорядок, перевёрнутую собачью будку и распахнутые ворота конюшни, он остановил взгляд на притихшей компании.
– Закрывай заповедник, Старх, – произнёс он твёрдо.
– Чего?! – начал тот свирепеть.
– Разозлили вы их!! – рявкнул Мордок. – Или ты ещё не понял? Хочешь мира, уходи из леса. Пока не поздно, пока они запретное не распробовали.
– Я их остановлю, – хрипло возразил тот. – Не лезь.
Шагнув вперёд, Мордок вплотную приблизился к Старху. Скользнул взглядом по чёрному талисману. Усмехнулся.
– Ни черта ты их не остановишь, – зловеще проговорил он в лицо с неопрятной бородой. – Это волки, не псы дворовые. И ты прекрасно знаешь, кто их ведёт.
– Не-ет… – медленно замотал тот головой. – Ты не заставишь меня верить в эти бредни.
– А я и не стану. Ни к чему. Это им ты можешь плести с три короба. – Мордок посмотрел на стоящую за спиной Старха молодёжь. – А мне не надо. Я ведь тебя насквозь вижу.
– Да что ты… – начал тот сквозь зубы и, придавленный взглядом, умолк.
– Ты боишься, – с ледяным спокойствием заявил Магнус. – И продолжаешь верить, несмотря на то, что страх заставляет тебя отречься. Перед ним ты пасуешь. Только поделать с собой ничего не можешь.
Сжав челюсти, Старх неприязненно посмотрел на Мордока. Едва не задев плечом, он прошёл мимо бывшего главы сообщества и в сопровождении своих прихвостней покинул двор.
– Магнус! – позвали с улицы.
Мордок поднял глаза. К нему направлялся запыхавшийся сосед. Мельком оглядев разорённое подворье, мужик сдвинул брови и откашлялся.
– Хельга… – произнёс он взволнованно.
Мордок побледнел.
– Что с ней?! … Говори!
– Не с ней, – зачастил мужик, задыхаясь. – Она у вас дома сейчас… Говорит, сын её… что в соседнем селе живёт, пропал.
– Келли… племянник! – От нехорошего предчувствия в груди Мордока болезненно толкнулось сердце. – Где пропал?!
Он спешно направился на свою улицу.
– В лес ушёл, три дня как, – заторопился следом сосед. – Шубу его нашли, драную всю… и вещи… сапоги там, топор в крови. Разбросанно всё, как будто убегал от кого… – Сглотнув, мужик утёр лоб. – Неужто, растерзали. А, Магнус?..
– Да погоди ты нагнетать-то!
Он ворвался в дом. Вокруг зарёванной сестры суетилась Айна. Отпаивала отваром и как могла утешала. Завидев Магнуса, Хельга вскочила с лавки и бросилась ему на грудь.
– Да что же это!.. – зарыдала она с новой силой. – Где искать?
Мордок сгрёб женщину в охапку и переглянулся с Айной. Та с беспомощным выражением на лице сжимала в руках кружку с травяным чаем.
– Погоди, погоди, – зашептал он сестре, потирая вздрагивающие плечи. – Три дня не срок.
– Да то, если б на охоту, Магнус. – Хельга подняла страдальческое лицо и сбивчиво начала объяснять: – Он за дровами поехал и в тот же день должен был вернуться. Договаривались, вечером меня домой повезёт. А сам… о-о-й…
И опять она зашлась в горьких рыданиях.
С трудом удалось Мордокам успокоить родственницу. Лишь как узнала, что соберётся группа охотников да леса обойдёт, немного притихла. Но глаза на мокром месте так и остались. Всё сидела у стола, уткнувшись в кулак с зажатым платком, да вздрагивала от беззвучных рыданий.
Келли Мордок домой так и не вернулся. Ни через день, ни через два, ни через неделю. Ушёл в лес, и нет человека. Похоронили, что осталось – растерзанную одежду, рядом с которой обнаружили топор, вымаранный в густой и до черноты тёмной крови.
– Видать, отмахивался от кого-то, – болтали на похоронах. – Попал, да толку чуть. Жаль парня, молодой совсем.
– А сколько ему хоть было?
– Двадцать семь.
– Ох жизнь… Как же ребятня теперь без защиты?
***
После похорон задумчивый Магнус в одиночестве сидел за столом, сосредоточив взгляд на свечном огоньке. Стояла глубокая ночь. Из комнаты, натягивая на плечи платок, в одной тонкой рубахе вышла Айна.
– Магнус, – она присела рядом на лавку и заглянула ему в глаза.
По взгляду, обращённому внутрь, поняла – он её не услышал.
– Магнус, – позвала она снова и легонько похлопала по плечу.
Он вздрогнул, повернулся.
– М?
– О чём ты задумался?
Мордок поёрзал на лавке, вытянул ноги.
– О ней, – вздохнул он.
– О Хельге?
Он покачал головой:
– О Наринге.
Айна нахмурилась.
– О её проклятии, – проговорила она и села ровно.
В тишину вторглась далёкая собачья брехня. И снова всё стихло. Мордок вопросительно посмотрел на жену.
– Ты знала?
Айна расправила на коленях рубаху.
– Знала, нас ведь касается. Весь Грейстоун знает. Помнят не все.
– Касается, – повторил он отстранённо. И вдруг сел к ней вполоборота, схватил за руки и с горячностью заговорил: – Ты веришь? Скажи, веришь в то, что она нам напророчила.
– Я не знаю, – честно призналась Айна. – Но, если это так… – на бледном лице беспокойно замерцали глаза. – О боги! Магнус, Лансу ведь тоже двадцать семь было… когда он…
Не в силах договорить, она замолчала.
Порывисто прижав её к груди, Мордок сурово посмотрел на окно, за которым стояла глубокая осенняя ночь. Айна, устроила голову у него на плече и поджала губы. На ресницах заблестела влага.
– Я гоню от себя эти мысли, родная. Постоянно гоню. Только зачем я это делаю, не понимаю. Ведь мне и гадать ни о чём не нужно. Всё ясно как белый день. А всё равно до последнего принимать не хочется.
Глава 35
– И вот ехали они также по той стороне Студёной. А уже ночь подбиралась.
– Ххе-х, – усмехнулся мужик, слушая очередную байку товарища. – Додумались тоже.
– Ага, – поддёрнул тот поводья, понукая лошадей бежать шибче. – Слышат, в кустах как завоет. И на дорогу волчара размером с быка выскакивает.
Услышав такое, спутник упал на солому и зашёлся буйным хохотом. Закашлявшись, он перевернулся набок, кое-как отдышался и приподнялся.
– Ну ты ври, да не завирайся, – попросил он, садясь, и с надсадным стоном утёр выступившую слезу. – Размером с быка.
– Да я, что ли, это придумал! – возмутился мужик. – Рассказываю, как мне рассказывали.
– Ладно-ладно, – примирительно сказал товарищ. – Ну и чего дальше сказывали?
– Ну так вот, у этих душа в пятки, коней хлещут. Те вперёд как дристанули. А зверь этот бежит следом, не отстаёт. Сам чёрный, шерсть по земле болтается, слюнями брызжет, когтями землю вспарывает. А из глаз огонь!
– Да ну!
– Вот те и да ну. Говорят, это сам Атсхал. Он время от времени шкуру звериную на себя напяливает и по лесам шастает. Ловит тех, кто шибко согрешит. Вроде как злится сильно после дурных людских поступков. Во!
Товарищ сунул в рот соломинку и, покусывая, с прищуром поглядел на возницу.
– Ну так тебе, получается, в лес тогда вообще соваться нельзя, – заявил он.
– Чего это? – вытянулось у того лицо.
– Да ты ж у нас на селе наипервейший грешник. Кто на той неделе Блэйку бодяжный ром впарил, а во время отлучки соседа бабу его пугливую всю ночь охранял.
– И что? Я ей овёс толочь помогал.
Со свистом вытолкнув из груди воздух, приятель закатился истеричным смехом. Возница поддёрнул поводья и, насупленный, покачал головой. Кое-как продохнув, товарищ сдавленно прокаркал:
– Чего-чего вы там с ней на пару толкли?
– Ну вот чё ты несёшь-то! – вскинулся мужик.
– Так то не я, – едва сдерживался попутчик, чтобы снова не загоготать. – О том все болтают.
– Во-во, только и могут что языками шлёпать.
– Ладно, – отмахнулся товарищ и плотнее запахнул накидку. – Дальше-то чего было? Догнал их зверь или нет? – спросил он, старательно наводя на лицо серьёзное выражение.
– А кто б тогда рассказал об этом случае! Конечно, не догнал. Но страху натерпелись. Он, зверь этот, уже почти запрыгнул в телегу. Когти… – мужик растянул в разные стороны большой и указательный пальцы, – вот такенные. В доску х-хач! Воткнул, вырвал. Один из мужиков не растерялся. Пальнул ему прям промеж глаз.
– Убил?! – охнул товарищ.
Мужик досадливо цыкнул зубом.
– Видать, у зверюги башка железная. Не иначе. Звякнуло только, и ни черта ему не сделалось. Но отстал. Отстал и в лес подался.
– Н-да… страсти.
– А вот ещё случай. В соседнем селе то было. Вернулась домой одна кобыла.
– Как это?
– Это значит, без телеги. Одни оглобли сзади тащатся. Перепуганная, к себе никого не подпускает. Насилу поймали да успокоили. По следу пошли, а там страсть господня – в кашу всё перемолочено.
– Ох ты ж!
– Там народ на волков часто жаловаться стал. Те по ночам в село заходить стали. То скотину порежут, то собаку порвут. Но что странно, скрываются бесы так, что не каждый раз их видно.
– Ага, не видно. Но то что волки определили сразу.
– А кто? Белки, что ли?
Поддёрнув в очередной раз поводья, мужик оглянулся на лес. День клонился к вечеру, и тайгу начали заполнять ожившие тени. Попутчик широко зевнул и потряс головой.
– Ох что-то весь день сегодня в сон клонит. К снегу, должно быть.
– Терпи уже, почти доехали. Вон за холмом распадок наш.
– Да я чуток всего вздремну. – Товарищ полез в ворох соломы. – Толкнёшь, как подъезжать будем.
Накрывшись с головой рогожкой, он прикрыл глаза. Ему показалось, прошло минут пять, не больше, как его пихнули в бок. Он приподнялся и удивлённо захлопал глазами – в лесу уже установился сизый сумрак.
– Чего? – растёр он лицо. – Подъезжаем?
– Слышишь? – Глаза приятеля беспокойно поблёскивали в полутьме.
– Чего?
– Поёт кто-то.
– Че-го?
– Говорю, поёт кто-то в лесу.
– Ты глотнул, что ли? – нахмурился попутчик.
– Да иди ты!
– Иди ты, – передразнил мужик, садясь рядом с возницей, и тут же вытаращился на придорожные кусты.
Из лесу и впрямь раздавались неясные звуки: то ли скулёж, то ли подвывание. Мужики переглянулись и вновь вылупились на тёмные заросли. После жутких историй, которыми потчевали друг друга всю дорогу, обоих начал накрывать липкий страх. Днём то что, к ночи же от шутеек и беззаботного настроя ни черта не осталось.
– Что за ерунда… – взволнованный попутчик, не спуская глаз с леса, стащил шапку и повозюкал по взмокшему лбу.
Скрип колёс и топотание копыт мешали определить природу идущих из леса звуков. Нахохлившись, мужики продолжали напряжённо вглядываться в заросли и с дружным воплем вжались друг в друга, когда за кустарником что-то шевельнулось.
А следом на дорогу вышел маленький человек. Возница аж привстал, резко останавливая коней. Перед всхрапывающими животными стояла девица. Да такая грязная, будто ночь каталась по кущерям да оврагам. Под рваной одеждой проглядывало тощее тело. Вдоль разбитого в кровь лица спутанными космами свисали волосы неопределённого цвета. Трясясь от холода, она жалобно поскуливала и, по-детски кривя губы, потерянно озиралась.
– Вот те на… – опешил мужик с поводьями. – Это кто ж её так?
– Вроде не наша, – сообразил приятель и кликнул девицу. Та подняла пустой взгляд. – Ты откуда будешь? – Бедняжка промычала что-то неопределённое. – Немая она, что ли?
Товарищ переложил поводья в другую руку и озадаченно поскрёб лоб.
– Я думаю, она или того, – он крутанул рукой около виска. – Или чего-то сильно натерпелась, что отойти никак не может.
– И куда её теперь?
– Повезём в Грейстоун, а там, глядишь, кто признает, а?
Они усадили девицу в телегу, укрыли рогожкой и дали воды. Из-под съехавшей грязной повязки на запястье показалась набухшая багровая борозда. Уродливая рана ещё сочилась и должно быть причиняла сильную боль.
Мужики опять переглянулись. Но беспокоить вопросами не стали. Видели, не в себе бедолага.
