Не благая весть от Тринадцатого

Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною; и внезапно придет в храм свой Господь, которого вы ищите, и Ангел завета, которого вы желаете… И кто выдержит день пришествия Его, и кто устоит, когда Он явится? Ибо Он – как огонь расплавляющий и как щелок очищающий, и сядет переплавлять и очищать серебро, и очистит сынов Левия и переплавит их, как золото и как серебро, чтобы приносили жертву Господу в правде. Тогда благоприятна будет Господу жертва Иуды и Иерусалима, как во дни древние и как в лета прежние.

Ветхий Завет. Книга пророка Малахии (3;1—4)

И создал Бог человеков по образу и подобию своему. Но в своеволии своем ослушались первые люди воли Творца и прогнал Господь их от глаз своих. Прошло время, и задумались сыновья тех людей о том, что окружает их, и сказали друг другу: «У каждого начала есть Творец. Нам нужно поклоняться тому, кто сотворил все это первым». И создали люди бога по образу и подобию своему, и стали поклоняться Ему. Но почему-то не принесло это им радости.

Притча от Иуды

Если бы путешественник, проезжая земли у реки Иордан, через сонные селения или даже через столицу этой страны – Великий Город, представляющий из себя скопище глинобитных домов и кривых улочек с канавами для нечистот – услышал, что здесь таятся силы готовые вот-вот взорваться и сместить ось вращения сложившегося за долгие века порядка, он этому не поверил бы. Могущественный Рим царил на берегах Средиземноморья. Римляне утвердились здесь сравнительно недавно, но прочно, по-молодому цепко держа в руках подвластные народы. Лишь маленький, ничтожный с точки зрения мировой политики народ, со своей сверхчестолюбивой религией, страстно мечтал о свободе. Но свободе особо рода, малопонятной эллинам и римлянам, да и самим жителям этого края. Одни ее жаждали, чтобы не оглядываясь на стороннюю силу, всецело раствориться в сладостной покорности своему Богу. Другие же хотели иного, того, что они называли «освобождением духа». Третьи мечтали о царстве справедливости на земле. И все стороны уверяли, что тем самым спасут себя, свой народ и обеспечат детям лучшую долю. Но римская мощь казалась несокрушимой, мир – недвижим, и отодвигалось великое чудо приобщения к Небу. Но его ждали! Мало кому из истомленных ожиданием людей думалось, что оно не произойдет при их жизни, минует их судьбу. Нет и нет! Верилось, что скоро, может, через год, пусть через два или три, но обязательно явится Спаситель и возвестит о наступлении Светлого Дня. И они сбегутся к нему, как дети к возвратившемуся с подарками из далеких краев отцу…

Однако годы шли, но ничего не менялось.

Повествование 1. Д о р о г и Г а л и л е и

1

Меж зеленых холмов Галилеи петляла узкая серая дорога. Под полуденным солнцем брели люди, поднимая носками сандалий густую пыль. Их было немного – около дюжины. Шли они медленно, как идут те, чья цель так далека, что нет необходимости спешить и выбиваться из сил. Впереди шествовал высокий, худой человек в темном хитоне, смотрящий не под ноги, а куда-то вдаль, откуда извиваясь, приходила к ним дорога. Остальные брели следом, растянувшись цепочкой, в одинаково бедных одеяниях, бородатые и гладколицые, плешивые и густоволосые, пожилые и молодые, кто опираясь на посох, кто таща узелок, равнодушно взирая на окрестности, на обреченно-вытоптанную дорогу под ногами, пока вдали не показалась деревня, и тогда путники разом ускорили шаг. Она оказалась небольшой, но это только приободрило их. По опыту уже знали: чем меньше селение, тем больше гостеприимства.

Вперед вышел человек, – еще не старый, но давно расставшийся с молодостью, в недлинной курчавой бороде которого застряло уже немало седых волос. Человек несмело шагнул к одному из домов и постучал в дверь.

– Мир вам, хозяева! – проговорил он, появляясь на пороге, несколько гнусаво, но с чувством. – Пусть счастлив будет сей очаг!

Хозяева – муж с женой – поднялись навстречу:

– Спасибо. Проходите, гостям рады.

Черные, острые глаза вошедшего радостно оживились, и он с улыбкой шагнул в комнату.

– Благословенно будет гостеприимство ваше! Пока не иссякнет радушие – не иссякнут и воды Иордана, – проговорил он с напускной напыщенностью. Он боялся отказа и спешил заговорить хозяев.

Хозяева же, как и все галилейские земледельцы, с коричневыми от солнца лицами и огрубевшими от работы руками, настороженно вглядывались в гостя.

В нем не было ничего деревенского. Но и городским ремесленником или торговцем он тоже не выглядел. Бродяга? Невысок ростом, сутул, прихрамывал на правую ногу, и при этом, казалось, не мог спокойно усидеть ни мгновения. Какая-то сила заставляла его постоянно то двигать руками, то передергивать плечами, а рот то и дело расплывался в улыбке и слышался дробный смешок, отчего бородка мелко дрожала.

– Разделите с нами трапезу, – пригласил хозяин.

– Спасибо за радушие. У меня и свои припасы есть, только они у моих товарищей, – ответил гость вдруг жалобным голосом, мигом согнав с лица улыбку. – Сейчас они подойдут… Не разрешите ли им стеснить вас немного? С утра на ногах, на ветру и на солнце!

Муж вопросительно посмотрел на жену. Та не возражала.

– Если мой дом вместит их, зови, – согласился хозяин.

– Спасибо! Да будет вам удача во всех делах! – обрадовался гость и выскочил из дома, навстречу путникам.

– Я все сделал, Учитель! – с едва сдерживаемой гордостью сказал он приближавшемуся к ограде человеку. – Вас ждут!

Путники заулыбались, довольные предстоящим отдыхом.

– Спасибо тебе, Иуда, что взял на себя обязанность договариваться, – сказал один из них. – Не то что Хоам…

– Что я могу сделать, если везде требовали плату? – пожал плечами Хоам.

– А с Иуды не требуют, – наставительно ответили ему.

Хоам не стал спорить. Раз получается у кого-то договариваться, так пусть…

Во дворе они долго умывались, избавляясь от въевшейся пыли и грязи, и только тогда вышли в дом, чинно, один за другим. Еще раз поздоровались с хозяевами, воздав им за оказанное радушие, не спеша расселись на бараньих шкурах и достали из котомок незамысловатую еду: сыр, лук, хлеб, вяленую рыбу.

Иуда отозвал хозяина, пошептался с ним и среди выложенной снеди появился кувшин молодого, кисловатого, виноградного вина.

В тесной комнате сделалось шумно и весело. Разговор оживился. Послышались шутки, смех.

– Куда же вы путь держите, и кто вы? – спросил хозяин.

– Идем в Столицу, хотим помолиться в Храме. А так-то мы странники, разносим сокровенное слово Господне.

– Оно вам ведомо? – осведомился хозяин.

– А вот приходите на площадь, послушайте, что мы говорить будем.

– Проповедников ныне много. И толкуют они по-разному. Знать не внятно Бог им свое слово открывает, – угрюмо отвечал хозяин.

– Это верно. Но у человека есть сердце, он должен прислушаться к тому, что оно подскажет. Так что приходите. Не понравимся, так что же? Мы уйдем, и вы нас забудете.

Трапеза длилась недолго. Пришельцы не хотели испытывать терпение хозяев. Воздав хвалу Всевышнему, они собрали остатки еды в сумы, встали и, поблагодарив за гостеприимство, вышли. И первым это сделал их предводитель.

Когда уходили последние, хозяин не выдержал и задал вопрос, который занимал его:

– Так на что вы рассчитываете, ходя вот так от деревни к деревне?

Иуда встрепенулся, подался вперед и первым ответил:

– Вот ты сказал, проповедников много, – это верно. Но только не всем внимают. Зато нам – охотно. Так что время покажет, кто есть кто.

2

А путники тем временем вышли на небольшой пустырь, заменявший в деревне площадь и объявили селянам, что к ним хотят обратиться с проповедью. Сначала пришли желающие, следом потянулись любопытствующие. Их обычно находилось достаточно. Для монотонной жизни маленьких селений каждый новый человек – событие.

Когда народ собрался, на прикатанный путниками камень поднялся человек.

– Не с праздными и лукавыми речами я к вам пришел, а спросить хочу: счастливы ли вы? Спокойны ли ваши души? Не мучают ли вас вопросы, на какие ответы не ведаете? – мягко, почти не повышая голоса, спросил он.

Толпа молчала. В молчании терпеливо ждал проповедник. Наконец кто-то сказал, будто вздохнул:

– У каждого свое.

– Да, у каждого свои радости, – согласился пришелец, – только вот беды общие. Корни тех колючих кустов, что цепляют людей, одни. Каждый человек подобен травинке – растет сам по себе, но живет потому, что рядом существуют такие же. Всяк живет по-своему и невдомек ему порой, что радость его увеличивает счастье всех, а его беды – общую тяжесть, – говорил проповедник, как бы размышляя вслух. – Многие гонят из себя заботы. И, ищут отдохновения в равнодушии или разгуле. Напрасное то блаженство! Достойно оно тех овец и коз, что вы пасете. Если же одним телесным жить – не по-человечески это будет, ведь Бог создал нас по образу своему и вдохнул в нас частицу духа своего…

Голос проповедника окреп и вознесся над головами собравшихся.

– Вот и задумаемся над тем, что в мир мы несем? Не слишком ли мы спокойно взираем на нечистоты вокруг нас?

Человек вещал, и люди внимали. С ними мало кто говорил о высоком, даже местный священник. У того были свои заботы – свадьбы, похороны, праздничные обряды… Пришелец же говорил, не боясь быть непонятым и не смущаясь того, как далеки его призывы от их жизни. Правда, звал он их к другой жизни, о которой разве что мечталось, да и то вечерами после надоевшего от работы дня.

Иуда выслушал проповедь вместе со всеми, вздохнул чему-то своему, пощупал сумку на боку, будто проверяя, не украли ли чего пока он слушал, и собрался было уходить, как селянин, принимавший их, остановил его.

– Разъясни мне, если ты его ученик, разве можно царство небесное на земле основать?

– Учитель наш считает, что можно.

– Неужели он верит, что волк может протянуть лапу овце в знак мира? Смешно даже.

– Вот он и толкует вам, глупым, – осерчал Иуда, – что все мы человеки, а волками или овцами уже сами делаемся.

Селянин задумался, а Иуда, потоптавшись рядом, со вздохом спросил:

– Может, ты укажешь богатый и приветливый дом, где можно попросить кусок хлеба в дальнюю дорогу?

– Пойдем, я тебе дам сыра…

Иуда торопливо кивнул и направился с хозяином обратно в дом.

3

Путники, сидя на белесых камнях, что в изобилии родила местная земля, привычно поджидая отставших.

– Можно идти, – весело прокричал Иуда еще издали, показывая на разбухший мешок на поясе.

– Подождем еще. Учителя позвали в дом.

– Еды дать? – обрадовался Иуда.

– Нет, кто-то у них болен.

– Может, после дадут, – с надеждой проговорил Иуда, усаживаясь рядом.

В это время бедно одетая, немолодая женщина привела проповедника в один из многих похожих друг на друга домов. Каменное строение с черным проемом двери и узкими окнами-щелями, с убогой жадностью уцепившись за землю, униженно и просяще стояло перед ним. Женщина услужливо пропустила гостя вперед и он, шагнув внутрь, оказался в небольшой комнате с тяжелыми запахами испарений от нескольких коз за тонкой перегородкой. У стены, на топчане, лежал закутанный в одеяло юноша с бледным лицом. У изголовья и у ног его, прямо на земляном полу, сидело двое мужчин, один из них уронив голову на руки. Гость поздоровался и, внимательно оглядев обоих, подошел к согбенному человеку.

– Распрямись, отец. Велика твоя скорбь, но отчаяние лишь усугубляет его.

– Откуда ты знаешь, что я отец? – удивился человек.

– Просто горе его самое большое в этом доме.

– Да, – сказал отец, – моему сыну плохо и становится хуже, кажется, проклятье легло на него.

– Кара на них пала, – подал голос второй. – И я предупреждал их об этом…

– За что? – спросил человек со спокойствием в голосе.

– Гордыни много, не по летам и не по силам.

– Не всегда нам ведомо, что от чего происходит, потому не стоит судить поспешно, – возразил гость.

Женщина при последних словах, будто сбросив оцепенение, захлопотала. Закружилась по комнате, стараясь отыскать гостю место получше.

– Не беспокойся, мать, – остановил он ее, – мне и так удобно.

– Эх, судьбу обмануть вознамерились, – вновь заговорил второй. – Готовы любого уже позвать. Как бы хуже не сделалось. Говорю вам: кара это свыше за его своеволие и дерзость. А я предупреждал не раз…

– И в чем она, его дерзость? – спросил пришелец.

– От молодости ему кажется, что он способен на все. Спорит со мной, спорит с другими. Доспорился… А я предупреждал.

– Спор для молодости не порок, а свидетельство неравнодушия. Спорит, значит хочет дела! Так найдите ему достойное дело. И в болезни нет божьей кары! – властно произнес гость.

Он подошел к постели больного и, неожиданно улыбнувшись, спросил:

– А ведь тебе сейчас стало легче, не правда ли?

Их взгляды встретились: ласковые глаза пришельца и удивленные от происходящего глаза подростка. Бледное, продолговатое лицо больного смягчилось, губы дрогнули и сами нежданно распахнулись в улыбке:

– Да…

– Это напраслина, будто на тебе кара… Наверное, тебе нравится какая-нибудь девушка. Сколько ей лет? – спросил гость.

Юноша смутился, но сказал честно:

– Шестнадцать.

– Если от чего и можно заболеть в твои годы, так это от отчаяния при виде красоты. И еще от непонимания… Отринь отчаяние. Многое зависит от силы духа и твоего желания. Осиль предстоящий путь, каким бы тяжелым он тебе не представлялся… У нее, наверное, удивительные глаза?

Юноша покраснел и, покосившись на затаившую дыхание мать, с трудом выдавил из себя:

– Да…

– Твоя болезнь пройдет так же быстро, как и началась. То жар в крови испепеляет отроческое, мальчишечье, что в тебе осталось, и нарождается мужское. Если тебе суждено стать настоящей мужчиной, ты пересилишь свою слабость, свои боли и станешь таким же закаленным душой, как Давид. Я смотрю в твои глаза и вижу, что так и будет, и прославишь ты имя свое и заслужишь уважение земляков. Поэтому крепись перед посланным тебе испытанием. Не поддавайся искусу слабости.

Юноша заворожено слушал уверенную речь незнакомца, и страдальческое, безвольное выражение лица его таяло с каждым новым словом склонившегося над ним человека.

– Болезнь – плата за будущую сильную жизнь. Сумей встать вровень с твоим предначертанием, пересиль ее.

Обретшие силу пальцы подростка вцепились в край одеяла.

– Но… но в чем мое предначертанье?

Юноша жадно следил за лицом гостя. Тот еще ближе приблизился к нему и прошептал отчетливо и твердо:

– Запомни: многие ищут Бога в себе и скоро приходят в отчаяние. Тогда они ищут его вокруг себя и, не найдя, пугают этим других, чтобы успокоиться. Ищи Бога в себе! Ищи ответы на вопросы, тревожащие тебя, и сравнивай их с ответами других. И чем больше будешь учиться тому, что открыто в жизни и скрыто от ленивого душой, тем больше в тебе будет Бога. А затем наступит миг просветления, и ты поймешь свое предназначение. Только не уставай думать и прислушиваться к себе.

Пришелец распрямился и, взяв руку юноши, пожал ее.

– Болей на здоровье, – сказал он с улыбкой и отошел, сделав знак матери следовать за ним.

Выйдя из дома, проповедник сказал ей, чтобы она поила сына настоями из трав, и рассказал, как готовила их ему мать.

– Мне это помогало, – с улыбкой добавил он.

Простившись, человек пошел к своим товарищам, но его догнал тот, второй, что сидел у ложа.

– Эй, подожди. Я здешний староста и у меня к тебе есть предложение. Ты, как я погляжу, беден и не имеешь пристанища, так оставайся здесь, с нами, и не будешь нуждаться в хлебе насущном. Нам нужен лекарь.

– Не за того меня принимаете. Я души людские врачую, а не язвы телесные.

– Что-то не очень понятно… Ну да раз не хочешь, ничего не поделаешь. Счастливой дороги. Но думается мне, много ты на своем ремесле не заработаешь.

Человек пожал плечами:

– Это смотря какой мерой прибыток мерить.

– Тогда как знаешь.

И они разошлись, каждый в свою сторону.

При виде Учителя его сотоварищи немедля поднялись и вновь потянулись по пыльной дороге, уводящей их дальше, к горизонту. Так и шли от селения к селению эти скитальцы во главе со странным человеком, смущавшим людей своими речами. Чего они хотели? До чего мечтали достучаться? Что оставляли после себя? Ведомо ли это было им самим? Да и ведомо ли нам сейчас?

Отступление первое

А в это время в другом месте писалась история о другом человеке, замыслившем совершить невозможное. Роман назывался «Бег Александра». Он начинался с главы

Разбег

«Свершилось! 37 тысяч воинов на сотнях разновесельных судов – боевых кораблей, лодок, плотов – переправлялись через Геллиспонт – пролив, отделяющий Элладу от Азии, Восток от Запада, мир свободы от мира деспотии. Позади годы мечтаний и нетерпеливого горения сердца. Позади остались интриги двора, напористая дипломатия, вязнущая в мире крошечных полисов, жалобы и доносы союзников друг на друга, заискивающие взгляды побежденных… Все суетное отринуто одним движением пеших и конных масс воинов, все сущее (наконец-то!) подчинено одной цели.

Жизнь коротка для осуществления великой мечты, но боги смилостивились, сделав в двадцать лет, его, Александра, сына великого Филиппа, внука Аминты, потомка Ахилллеса, базилевсом Македонии и вождем Эллады!

Впрочем, всего лишь Македонии и Эллады…

Стоя на палубе триеры, Александр едва сдерживая возбуждение, жадно смотрел на переправу. Все шло на редкость удачно. Персы даже не пытались воспрепятствовать преодолению столь мощной преграды, а тихая погода будто поощряла ход весельных судов, снующих меж берегами. Первые таксисы пехоты уже вступили на землю Азии. Воины в блестевших на солнце шлемах, украшенных гривами конских волос, держа в руках круглые щиты с изображениями зверей, чей дух окрылял отряды, строились в колонны, чтобы железной змеей потянуться к горизонту, навстречу противнику и судьбе.

К царю шагнул Гефестион и протянул копье.

– Нанеси по Азии удар первым, базилевс!

Александр взял копье и мощным броском метнул его в небо. Описав большую дугу, оно вонзилось в берег под приветственные крики команды и воинов, сходивших по мосткам с других кораблей.

Сколько раз представала ему эта картина во сне и наяву. Он видел себя в конце пути героем, затмившим подвиги Ахиллеса и Одиссея. Но чтобы в его сердце возгорелась великая мечта, он должен был встретить человека, посланного ему богами для вразумления.

Александр отпраздновал тринадцатое лето своей жизни. Он проводил время в играх с друзьями и без устали упражнялся в верховой езде, фехтовании и стрельбе из лука. Однажды отец вызвал его к себе. В приемной зале, где главным украшением серо-красных каменных стен был позолоченный, резаный из цельной дубовой колоды трон, не было депутаций, не толпились придворные. И все-таки это был торжественный прием! Отец взял Александра за плечо, подвел к немолодому, но статному человеку в эллинской тунике, и сказал: «Это твой Учитель, Александр. Слушайся его, как слушаются отца и мать. Он сведущ во всех науках, и ты должен познать их, если хочешь стать великим правителем. Зовут Учителя – Аристотель».

Человек заглянул в глаза Александра.

– Не боишься учиться?

Уроки слуги-раба, рожденного в Халкидике, не прошли даром. Александр не только понял вопрос, заданный по-гречески, но и смог построить ответную фразу на чужом языке:

– Я ничего не боюсь, – ответил мальчик.

– Это хорошо, ибо порой даже самые храбрые воины боятся учения, потому что не в силах овладеть его премудростями. Для войны нужны мускулы, для наук – разум. Мускулы можно развить гимнастикой, разум – учением. Но это требует не меньшего упорства, чем физические упражнения.

Речь эллина не походила на обращения, которые Александр слышал от придворных. Голос его был спокоен, ровен, и говорил он с достоинством, как человек равный царям не по рождению, но по духу. Александр не мог еще осознать все это умом, но почувствовал сердцем.

– Если ты готов осилить путь усвоения знаний, дам тебе первое задание. Запомни: метод сопоставления двух разнокачественных вещей или обстоятельств, вроде того, что я тебе говорил об обучении воина и учении наукам, называется аналогией.

– Аналогией, – эхом откликнулся Александр, удивленный тем, что мимолетная беседа с учителем оказывается имеет отношение к наукам.

Так Аристотель вошел в его жизнь. По распоряжению отца, они были отправлены в маленькое селение Миэзе, подальше от веселого до разнузданности столичного двора. Филипп разрешил сыну взять с собою друзей по играм – Гефестиона, Кратера, Эригия, Гарпала, Неарха, Кена, Гегелоха, Бердикку, Птолемея, Клита, Филоту и Протея. Всего 12 мальчиков. С ними он должен был учиться и отдыхать.

Любимой игрой Александра была игра в войну. Он мог часами носиться со своими товарищами по холмам, потрясая деревянным мечом, яростно сражаясь, не боясь ни ссадин, ни ушибов. Однажды, несясь с ватагой своих «воинов», Александр увидел идущего навстречу учителя. Тот поднял руку, призывая к вниманию, и Александр с досадой был вынужден остановиться.

– В кого вы играете? – спросил учитель, подходя к ним.

– Ни в кого. Просто так, – ответил Александр, сдерживая раздражение. Он видел притаившегося «противника» в близлежащих кустах, но вместо его преследования приходилось отвечать на пустые вопросы.

– Уделите мне немного времени и я расскажу о том, как воевали герои в старину. Давайте объявим перемирие.

Александр неохотно кивнул. Эллин сел на массивный камень, а ребята вокруг него прямо на земле. Пришелец развернул свиток и стал читать: мерно, громко, уверенно, словно царь рассказывал своим приближенным о случившимся с ним событии:

Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,

который ахенянам тысячи бедствий содеял:

многие души могучие славных героев низринул

в мрачный Аид…

Ритор уже ни на кого не обращал внимания, а, унесшись в высокий мир образов, вещал историю Трои.

Прошло немало времени, но Александр, завороженный приключениями героев, не высказывал признаков нетерпения. Глядя на него, тихо сидели и остальные. Когда эллин кончил чтение, Александр вскочил и стал рассматривать свиток с письменами.

– Что это? – спросил он.

– Здесь записаны отрывки поэмы о деяниях предков эллинов – «Илиада».

– Я хочу прочитать ее всю.

– Прекрасно. Но для этого нужно обучиться грамматике. Завтра и начнем.

– Нет, Учитель, давайте начнем сегодня, – твердо сказал Александр.

…Пока войска переправлялись через Геллеспонт, Александр приказал направить свой корабль вдоль побережья. Туда, где по преданию находилась Троя. Гребцы налегли на весла и судно, весело рассекая волны черным носом, покорно устремилось вперед.

К вечеру корабль подошел к нужному месту. Вдали возвышался холм с руинами города Приама, и крик восторга вырвался из сердца Александра. Вот здесь, в этой бухте качались на волнах прибоя корабли ахейцев. Там, на равнине располагался лагерь Агамемнона. А здесь, на берегу, лагерь Ахиллеса. Нить, протянутая через тысячелетие, будет продолжена им, Александром!

______

…Игры сменялись учением, учение играми. Подросток незаметно для себя превращался в юношу. Александр уже хорошо усвоил греческий, и с огромным удовольствием вновь и вновь читал Гомера. Затем настал черед других эллинских мудрецов – философов, поэтов, хронописцев. Однажды Учитель предложил Александру прочесть «Анабазис» историка Ксенофонта. В нем повествовалось о судьбе 10-тысячного отряда эллинов, принявшего участие в персидских междоусобицах. Тех воинов нанял Кир-младший, вознамерившийся отнять власть у своего брата царя Артаксеркса. В далекой Месопотамии, у стен Вавилона, войско Кира потерпело поражение. Претендент погиб, его сторонники разбежались, а греческий отряд был окружен. Враги были уверены в близком торжестве. Но отряд отбил все атаки. Артаксеркс предложил переговоры. Греческие командиры отправились в лагерь персидского царя и были там вероломно убиты. Но и тогда эллины не дрогнули. Каждый из них осознал простую вещь – смерть неминуема. Так лучше биться, чем дать себя зарезать подобно баранам, или прожить остаток жизни жалкими рабами. И они пошли на прорыв. Персы же берегли свои жизни и расступились. К чему биться до последнего вздоха, когда наемники все равно обречены в сердцевине чужой, враждебной страны? А отряд, прорвавшись, начал свой упрямый, беспримерный марш на север, к морю. Отбивая дневные и ночные нападения врага, с трудом добывая съестные припасы, они вышли к Трапезунду у Понта Евксинского и наняли там корабли для отплытия домой. Персам осталось лишь созерцать кормы уходящих судов и размышлять о возможностях силы воли.