Черная мантия. Анатомия российского суда

Шугаев убит, он рушится на свое место, вдогон ему несется нескрываемое раздражение председательствующей Пантелеевой: «Господин адвокат! Прежде чем задавать вопрос, Вы его правильно … формулируйте, пожалуйста». Ах, как ей хотелось прямо рыкнуть Шугаеву: «Думай сначала, прежде чем рот раскрывать!» Ведь теперь Пантелеевой самой придется доделывать недоделанное Шугаевым с прокурором: «Имели ли Вы препятствия к даче тех показаний, которые Вы бы желали дать?»

Семенычев: «Препятствий я не имел».

Судья: «Имели ли Вы препятствия к обжалованию действий должностных лиц из МВД?»

Семенычев: «И таких препятствий тоже не имел».

Судья итожит: «Так какие у Вас основания утверждать, что Вам не были разъяснены права свидетеля, если все права были разъяснены Вам в ходе допроса, что подтверждено Вашей подписью. Ведь текст с изложением прав присутствует в протоколе».

Семенычев чистосердечно: «Мне объяснили так: подпишешь – поедешь домой, не подпишешь – задержишься».

Судья аж возгневалась: «Почему же Вы подписали протокол, если Вас следователь не принуждал?!»

Семенычев все так же, чистосердечно: «Я боялся».

Снова влезает защитник Чубайса Шугаев. В его словах оголенная угроза: «Раньше Вы боялись давать показания, а сейчас не боитесь?»

Семенычев облегченно, как от тяжкого груза избавившись, неожиданно легко улыбается: «Сейчас – нет. Сейчас судебное разбирательство. Много народа. Здесь мне никто не угрожает».

Шугаев по-дурацки невпопад: «А почему?»

Семенычев с сожалением и грустью глядит на него: «Вас когда-нибудь забирали в милицию?»

По залу пробегает волна с трудом сдерживаемого смеха. Уж больно комично выглядел бы необъятный чубайсовский адвокат в милицейском «обезьяннике». Резкая команда судьи и судебные приставы выводят нескольких человек из зала. Укротив аудиторию, судья зачитывает собственное решение: «Суд находит, что допрос свидетеля Семенычева на следствии произведен с соблюдением УК РФ. Права свидетеля были разъяснены свидетелю в полном объеме, о чем свидетельствует его подпись в протоколе».

И протокол показаний Семенычева на предварительном следствии о том, что свидетель Карватко просил сделать ему алиби на 17 марта, был с торжеством зачитан прокурором перед присяжными. Непонятно было ликующее торжество Каверина. Чего он добивался и чего он добился? Что выставленным им же, прокурором, свидетелям нет веры? Но тогда зачем он их вообще тащил в суд? Не потому ли, что кроме них у обвинения вообще нет ни одного свидетеля. И теплилась в прокуроре пусть хилая, но хоть какая-то надежда, что застращенные оперативниками и следователями свидетели не решатся сказать правду в суде. Но вот сказали, как пытками, угрозами, шантажом добывались нужные следствию «свидетельские» показания в этом деле, и тогда действительно ничего больше не оставалось прокурору, как порочить собственных свидетелей.

Тщетно пытались подсудимые и их адвокаты задавать Семенычеву вопросы при присяжных. Пантелеева снимала их все, без разбора, зачастую не давая возможности их даже договорить. Судья Пантелеева настолько панически боялась, что тень правды, как добывались следствием показания свидетелей, может проскользнуть в сознание присяжных из ответов Семенычева, что обрывала даже прокурора Каверина.

Прокурор: «Вы показания эти сами давали?»

Семенычев: «Я их не давал. Мои показания были зачитаны мною с листа и записаны следователем как диктант».

Прокурор: «Кто же диктовал Вам Ваши показания?»

Семенычев: «Оперуполномоченные».

Судья Пантелеева: «Уважаемые присяжные заседатели, прошу оставить без внимания ответ свидетеля. Свидетелю на следствии были разъяснены его права, о чем свидетельствует его подпись на протоколе допроса».

Права свидетеля. Есть ли они у него? Попав на допрос, многие в панике теряют голову и подписывают сгоряча любую бумагу с любым оговором, лишь бы вырваться из угрюмых стен милиции или ФСБ, с твердой решимостью сказать правду на суде, отказавшись от прежних лживых, выколоченных из запуганного свидетеля показаний. Но вот пример живой и явственный, что суду плевать на чистосердечные признания. Суд верит лишь бумажке, добытой пытками, шантажом, страхом за жизнь родных.

Во имя «равенства сторон» судья упразднила закон

(Заседание двадцать третье)

Прокурор предложил вниманию присяжных заседателей показания свидетеля Карватко, данные тем на предварительном следствии – видеозапись допроса в Тверском приемнике-распределителе, где Карватко держали с 22 марта по 2 апреля 2005 года. 27 марта здесь его допрашивал следователь Генеральной прокуратуры Ущаповский.

На экране – Карватко, видный зрителям сбоку, перед ним на столе листы бумаги, не до конца загороженные синей папкой. Карватко смотрит на эти листы. Кто-то сидит за спиной Карватко. Ущаповский сразу же предупреждает Карватко об использовании его показаний при (внимание!) даже дальнейшем отказе его от этих показаний. Хорошее начало. Перспективное. Интересно только, где, в каком законе вычитал это право Ущаповский? И почему именно с этого предупреждения-угрозы начал свой допрос следователь Генеральной прокуратуры? По принципу: что выбил, то твое?..

Карватко говорит медленно, запинаясь: «Мне известно, что было накануне 17 марта. В конце февраля по просьбе моего друга Яшина я довез его до поселка «Зеленая роща». Он в баню к друзьям поехал. Это была баня его бывшего командира Квачкова. Я подвез Яшина и уехал, так я впервые в жизни оказался в этом населенном пункте. Приблизительно с 11 по 13 марта он обратился ко мне, будет ли у меня возможность отвезти его туда же числа 15–16 марта. Я согласился. Мы с Робертом друзья. 15 марта я выехал из дома в 7–8 часов вечера. Мне позвонил наш с Робертом общий знакомый Александр Белов. Он мне пояснил, что нам надо заехать в «Зеленую рощу»…

Некто, сидящий за Карватко, нашептывает ему: «Забрали вы кого». Карватко дергает головой: «Ну, да, забрали Роберта Яшина… Я подъехал непосредственно туда… на неогороженный участок. Там был еще один человек – тоже Александр, он вел себя как хозяин, чистил снег, топил баню. Меня и 16 числа попросили туда приехать к 11 часам дня».

Следователь: «Что там было, не знаете?»

Карватко как-то заторможено продолжает: «Я выпил чаю. Роберт попросил меня приехать на следующий день – поездить по магазинам. На следующий день я приехал туда, изменений там никаких не произошло, просто был расчищен снег, чтобы можно было подъехать. Я понял, что они парились там, выпивали. Мы поехали по магазинам, со мной Яшин и Саша Белов».

Следователь: «Купили все необходимое?»

Карватко тяжело вздыхает: «Да, купили все необходимое. Были уже вечерние сумерки. Вернулись, затеяли поужинать, не знаю: важно это или не важно – варили пельмени».

Следователь: «О чем разговаривали?»

Карватко: «Обычный бытовой треп ни о чем. Я собрался уезжать. Приехал Квачков-старший».

Тут Карватко на экране оживляется и пытливо смотрит на следователя.

«Я уже объяснял ребятам, – кивает он головой на сзади сидящего человека, – что когда я первый раз был, я не мог сказать…».

Но фраза почему-то осталась незаконченной, свидетель снова понурился и вгляделся в листы, лежащие на столе: «С Квачковым-старшим я общался принужденно, у него со мной отношений не получалось, я раньше сказал, что в армии не служил, и он потерял ко мне интерес. А у меня о Квачкове было впечатление: дедушка, божий одуванчик, хоть и говорили, что он там легендарный, в фильме «Черная акула» снимался. Но вот у меня сложилось впечатление такое. Потом меня попросили Сашу Квачкова до КПП довезти. Я его довез, мы просидели у КПП порядочно… Оказалось, машина, которую он встречал, уже приехала, стоит и ждет его. Описать – где?»

Карватко снова оглядывается на позади сидящего. Уловив какой-то знак, продолжает: «Я вернулся, чтобы поговорить с Робертом. Эта машина, которую мы встречали, меня обогнала. Там темно было, я не смог определить: это была либо «восьмерка», либо «девятка».

Следователь: «Номеров не видел?»

Карватко: «Нет, и машина глухо тонированная, так что людей в ней я тоже не видел. Я переговорил с Робертом, он сказал, что в четверг-пятницу приедет. И я поехал в Москву».

Свидетель поднял от бумаг голову, взглянул на следователя и, снова запинаясь, проговорил: «Дальше меня просили подробно описать мое возвращение в Москву». Он снова оглядывается, начинает шушукаться с тем, кто сзади. Его отвлекает следователь, торопит: «Поехал по Москве поработать частным извозом?»

Карватко вымученно продолжает: «Да, выехал на Таганку, зашел в «Игровой мешок». Там можно попить кофе, провел там минут сорок-пятьдесят. Потом у меня машина сломалась, пришлось ее наскоро наладить. И я решил ехать домой. В районе четырех-пяти утра я был в мастерской, меня там точно видели».

Следователь: «В «Игровой мешок» заехали, чтобы создать себе алиби?»

Карватко подавленно: «Абсолютно нет. В последние месяцы я занимаюсь частным извозом. А там ребята сидят, те, что таксуют. Охранник там меня даже вряд ли вспомнит. И вот мы с товарищем в мастерской разговариваем, и я по радио слышу сообщение, что совершено покушение на Чубайса. Ну, мои действия – я услышал про Жаворонки и что была использована машина СААБ темно-зеленая, и что уже напали на след. У меня непонятное волнение возникло…»

Свидетель опять оглядывается и заученно выдавливает: «17 марта вечером, когда я приехал домой, я услышал, что есть подозреваемый – Квачков. И мне стало все понятно: я был 16-го числа на даче Квачкова, и раз Роберт 16-го тоже был, то и его будут подозревать…». Карватко почти взмолился: «Я не мог поверить, что он имел отношение к этому делу. Ну, там ребята на даче были в бане… Я понимал, что по мобильному телефону можно вычислить, кто с кем общался».

Следователь хищно выкарауливает: «Сделали вывод, что они все причастны?»

Карватко обреченно: «Я понимал, что подозрения падут на всех, кто с Квачковым общался. Вдруг раздался звонок, мне позвонил Роберт, он звонил со своего мобильного телефона. И он нормальным тоном спрашивает: как дела? Я говорю: мне сегодня тридцать три года, он поздравил, и говорит…».

Свидетель замолкает, склоняет голову ближе к листам, читает: «Дед заболел, но я узнавал, это не инфекционно». Я понял, что Роберт говорит о Квачкове. Потом он мне говорит: «Ты найди Диму и Вадика, скажи, что нет ничего страшного». И я остался в раздумье. Дима и Вадик – это из «Герада» ребята, афганцы. Они, наверное, тоже общались с Квачковым. Все, я никуда не поехал, ни с кем не стал встречаться, ничего не стал говорить никому».

Следователь: «Почему Вы сами не обратились в милицию?»

Карватко: «У меня вообще шок был. По телевизору говорили, что Квачков, якобы, причастен, но при обыске у него ничего не нашли. Что я мог в милиции сказать? Что мужики в баню собирались? По большому счету, в Москве разве хоть один человек пошел бы в таком случае в милицию?»

В этот момент некто, сидевший за спиной Карватко, выходит из комнаты.