Плохая война

– Максимилиан, Гренера ко мне. Немедля.

Солдаты из роты Брюнхвальда уже ставили его шатёр, искали мебель по обозу, но ему не терпелось. Он был голоден, но голод он перетерпел бы. Он надеялся, что, поев, он быстрее избавится от слабости, которая его раздражала. Ему уже несли бобы в хлебной подливе, толчёное сало с чесноком и свежим хлебом, сухофрукты, два вида сыра и вино. Всё ставили прямо на бочку из-под пороха. Кавалер сел есть, во время обеда со всех концов лагеря собирались офицеры и молодые люди из его выезда. Все спешили к нему, чтобы поздравить его с победой. Тут был и капитан фон Финк, и Рене, и Бертье.

Они кланялись, поздравляли его, останавливались неподалёку, переговаривались. Он отвечал им всем и улыбками, и поднятием кубка. Только Роха, болван, допрыгал до него на своей деревяшке и полез обниматься:

– Жив? Чёртов Фолькоф, я уж думал, что ты не вылезешь из-под чёртовых перин, совсем был белый, когда с тебя снимали латы. Белый, и пальцы такие холодные были, как у покойника. Да, монах у тебя молодец, молодец. В который раз убеждаюсь.

От него несло луком, дешёвым винищем и потом. Кавалер всем видом показывал ему, что сие поведение сейчас недопустимо, но Роха крепко держал его:

– Ты что, болван, щупал меня, пока я был в беспамятстве? – спросил Волков, морщась от таких душистых объятий.

– Ну, не то чтобы щупал, пожал руку на прощание, думал, что ты преставишься, уж больно бледен ты был и холоден, – он выпустил кавалера из объятий.

Он не отошёл и продолжал:

– А мы им крепко врезали, друг, крепко, жаль, что ты не видел этот берег позавчера, – Роха повёл рукой. – Тут всё, всё было завалено мертвяками. А ещё сколько водой унесло – не сосчитать. У нас пленных полторы сотни, ребята ждут твоего решения – что с ними делать.

– Хотят их перерезать? – спросил Волков.

– А как же, перерезать или покидать их в холодную воду, или ещё что похуже.

– Значит, плохая война? – спросил кавалер, отпивая вина.

– Истинно так, брат, плохая война.

Тут среди господ офицеров появился Максимилиан, за ним шёл Иоахим Гренер. Доспехи его видали и лучшие времена, а сапоги и плащ были откровенно стары. Гренер был не весел, вид он имел человека, который знает о своих ошибках. Он поклонился кавалеру:

– Рад видеть вас в здравии, сосед.

Волков ответил ему кивком и, опять отпивая вина, спросил:

– Друг, скажите мне, отчего люди ваши не смогли преследовать отступающего врага, отчего не заходили ему во фланг по ходу движения, отчего не наезжали на его арьергард, на обоз?

Гренер снял шляпу, приложил её к груди и тяжело вздохнул. Но отвечать, кажется, не собирался.

– Слушай, Фолькоф, всё и так получилось хорошо, – забубнил Роха, собираясь, кажется, выгораживать Гренера, – ничего, мы и без кавалеров управились.

– Помолчи, Роха, дозволь ответить моему доброму соседу, – произнёс Волков.

– А он тебе ничего не скажет, – продолжал Скарафаджо как всегда фамильярно.

– Да помолчи ты! – рявкнул кавалер. – Гренер, вы можете сами рассказать, что было? Или мне слушать этого болтуна, этого глупого адвоката с деревяшкой вместо ноги?

– Да, – нехотя отвечал старый кавалерист. – Что ж, скажу, раз так…

– Прошу вас, уж просветите меня.

– Как вы и велели, когда колонна горцев стала наседать, я вывел своих людей. Поставил справа от холма, чтобы смотреть горцам в правый фланг колонны. Построил в три ряда, как положено: первый ряд – кавалеры, второй ряд – оруженосцы и послуживые, в третий ряд поставил всех молодых и с плохим доспехом. Колонна горцев сразу замялась, остановилась.

– Это я ещё видел, – вспомнил Волков.

– Ну, как вы и приказали, я просто стоял, всем своим людям говоря, что без приказа мы и шагу ступать не должны. Я ж всё понимал, – говорил Гренер, продолжая прижимать шляпу к кирасе, – я помнил всё, что вы мне говорили. Главное – дать работать стрелкам, арбалетчикам и пушкам.

– Ну правильно, и что же было дальше?

– А дальше, – вставил Роха, – их арбалетчики от нас убежали и побежали через поле к Гренеру.

– Да, – сказал Иоахим Гренер, – они пришли к нам и стали кидать в нас болты.

– Я бы тоже так поступил, – сказал Волков, – я тоже захотел бы вас спровоцировать на атаку.

Старый кавалерист вздохнул.

– И что случилось дальше?

– Кавалеры стали волноваться. Им не нравилось стоять под арбалетными болтами, хотя арбалетчики били с предельной дистанции, а латы у всех и в первом, и во втором ряду были хорошие. Я поехал вдоль рядов, я пытался их успокоить, но они меня мало слушали. Да ещё у меня… Как раз тут мне и убили коня. Не поверите, сосед, прямо в яремную жилу попал болт, почти сразу конь умер. А конь был хороший. Да, хороший был конь.

Волков не мог припомнить ни одного хорошего коня у Гренера. Он молчал и слушал.

– Кавалеры стали кричать, что им побьют коней, что надо сбить арбалетчиков.

– Это кричали люди барона? – уточнил Волков.

– И люди барона, и другие рыцари, все, все кричали, не хотели стоять.

– Так надо было отвести их обратно в кусты! – не выдержал и крикнул Волков. – Отвести в заросли.

– Я пытался, но они меня не слушали, – произнёс Гренер печально.

«Пытался… Ты, скорее всего, оплакивал своего старого мерина, которого ты звал конём», – думал кавалер, глядя на него.

– И что же произошло дальше?

– Но тут барон кричит: «Господа, думаю, надо атаковать!»

Волков взглянул на Роху, надеясь, что тот это подтвердит, но тот молчал, да и как он мог это подтвердить, между стрелками и кавалерией было полмили расстояния.

– Я слышал, как трубили в рог, – вдруг вспомнил Скарафаджо. – Так трубили, что перекрывали весь шум на поле.

– Верно-верно, – оживился Гренер, – это кавалер Рёдль трубил «атаку», когда барон дал ему знак.

Это была его, Волкова, ошибка. Это он назначил командиром человека, который, безусловно, опытнее всех других, но который не может приказать, а тем более потребовать от благородных рыцарей выполнить приказание, так как не обладает ни особым статусом, ни славной родословной.

– Они кинулись в атаку? – спросил кавалер.

– Именно так, не послушались меня и кинулись в атаку, – ответил Гренер печально.

– А арбалетчики побежали, спрятались за колонну, и рыцари налетели на пики? – догадался Волков.