– Дак это, как княжич рассудит. Это не нам решать. Думаю, даст охолонуть.
– А как вы спасли княжича? Расскажи…
– И об этом ведомо?
– Комонник, которого вы прислали от вятичей, сказывал.
– Да лесные тати обстреляли нас. Ну, мы их и порубили. Ты лучше скажи: тебя точно не забижают здесь?
– Нет, нет… Только вот княгиня Милана бродит какая-то злая, все ей неладно.
– Помнит, как княгиня Ольга выслала Прекрасу. А сердится из-за безделицы.
К ним подошел молодой гридень Вогул и спросил Коржа:
– Так эта красавица твоя дщерь?
– Да видишь, как незаметно из малого птенчика превратилась в голубку.
– Истинно голубица, – подтвердил гридень. – Сказывали дворовые, что нравом зело добра и ласкова.
Малуша зарделась от похвалы и попыталась спрятаться за отцом.
– А ты не робей, красавица, – не отставал Вогул. – По нынешним временам такие ахаты и лалы[74 - Ахаты и лалы – агаты и рубины] не часто встречаются.
И, обращаясь уже к Коржу, добавил:
– Поговаривают, что вас распустят по селищам. В сей раз дается роздых. Ратать не станем.
– Надолго ли? – отозвался Корж.
– А тут за нас другие головы тревожатся, – ответил Вогул и, поклонившись Малуше, отошел.
– Правда, что вы домой едете? – взглянула на отца Малуша.
– Пока от княжича ничего такого не слыхал, – ответил тот. – Только вот дома-то никто не ждет…
На глазах девушки показались слезы.
– Ну, ну, полно, – начал успокаивать ее отец. – Не мочи новое-то платно. Княгиня к тебе по-доброму относится, сыта, здорова, и то ладно…
– Маменьку вспомнила, – сквозь слезы проговорила она.
– Что уж тут сделаешь, видно, судьба у ней такая. А теперь иди, а то княгиня хватится, серчать станет. Я-то рядом с тобой, повидаемся еще.
Малуша вытерла слезы и согласно покачала головой.
– Я пойду?
– Иди, иди…
Едва Малуша отошла, к Коржу подошел Вогул и спросил:
– Чего плакала-то?
– Мать вспомнила. Погибла она у нас ране времени. Медведь заломал.
– Беда, – посочувствовал тот.
В это время с задней стороны терема раздались всполошные женские крики.
– Что там случилось? – встревоженно спросил Вогул и вместе с Коржем побежал в ту сторону.
У притвора двери на кухню стояли и рыдали две молоденькие прислужницы ключницы.
– Там, – сквозь слезы они показывали внутрь кухни. – Там…
Мужчины вошли внутрь и в полумраке увидели лежавшую на полу Меланью. Она слабо стонала и пыталась встать, опираясь на локоть.
Вогул поднял старую женщину на руки, отнес в ее каморку и положил на лежанку. Та бессильно лежала и как-то жалостливо смотрела на окруживших ее мужчин, молодых помощниц и истопника, переводя взгляд с одного на другого. Губы ее слегка шевелились, но говорить она, видно, не могла.
На шум прибежала Малуша, присланная княгиней узнать, в чем дело. Увидев лежащую Меланью, она бросилась перед ней на колени и заплакала. Отец положил руку на плечо дочери и молча поглаживал ее.
– Надобно старуху-ворожею или волхва позвать, – медленно проговорил он.
– Я мигом сбегаю, – отозвался Вогул и выскочил наружу.
– А ты пойди, скажи княгине, а то она серчать станет, что долго тебя нет, – сказал Корж дочери.
Малуша встала и, кивнув головой, молча вышла.
Через недолгое время в каморку вошла княгиня Ольга и, подойдя к лежанке, взяла ключницу за руку. На глазах Меланьи показались слезы.
– Позовите ворожею, – сказала княгиня, глядя на больную.
– Уже послали, – с поклоном ответил Корж.
Княгиня посмотрела на него долгим взглядом, но ничего не сказала. Потом повернулась к Малуше:
– Принимай ключи. Дело тебе знакомое.
После этого повернулась и вышла.
Растерянная Малуша замерла, не зная, что предпринять. Но отец кивнул ей, обнял, и она стала понемногу успокаиваться.
– Не уходи пока, – попросила она отца.
– Побуду, – коротко ответил он.