Мемуаризмы

Во дворе появляется мужчина. Матросы вытягиваются в струнку, отдавая ему честь.

– Пойдем, поприветствуем начальство, – говорит женщина Боре. В её голосе слышится ирония.

Женщина подносит Борю к мужчине.

– Покажи-ка ему дулю, – требует она.

Что такое «дуля», Боря уже знает. Он пытается сложить фигуру. Пальцы слушаются его плохо. Женщина помогает ему. Созданную конструкцию он протягивает к лицу мужчины. Женщина хохочет. Мужчина без возмущения принимает ситуацию и тихо просит:

– Маша, перестань, неудобно, вокруг матросы.

– Он, когда слесарил, тоже всего стеснялся, – говорит женщина маме и снова поворачивается к мужчине. – Петя, скажи, ты тогда думал, что будешь спать с настоящей генеральшей? – И опять хохочет.

Мужчина вынуждено улыбается.

Мужчина – это Начальник береговой обороны, генерал-лейтенант Моргунов, а женщина – его жена, Мария Федоровна. И показ дули был многоразовой фишкой генеральши.

Впоследствии мама часто вспоминала Марию Федоровну и ее шутки.

Спустя двадцать лет Боря Хмельницкий, приехав после армии поступать в театральный ВУЗ, месяц прожил в доме Моргуновых. Он привез рекомендательное письмо от матери. Дверь ему открыла сама Мария Федоровна. Мария Федоровна прочла письмо прямо в прихожей, перевела взгляд на парня, и удивленно констатировала:

– Смотри-ка, ты вырос. Пойдем, покажу тебя генералу. – И повела Борю в гостиную.

Генерал в то время уже был в отставке. Он сидел в кресле в пижаме и читал газету. Мария Федоровна подвела гостя к нему.

– Петя, представляешь, он уже отслужил срочную. Узнаешь?      Генерал посмотрел на юношу и отрицательно покачал головой.

– А я сразу узнала. Ты напрягись, напрягись, вспомни Илью и Клару. – Она назвала имена родителей Бориса.

– Илью и Клару? – переспросил генерал.

– Боря, покажи генералу дулю! – скомандовала Мария Федоровна.

Борис растерялся: все-таки он уже не ребенок, и дуля у носа может обидеть генерала. Мария Федоровна заметила растерянность гостя и призвала к порядку. Но почему-то не Бориса, а мужа.

– Петя! – грозно сказала она.

– Выполняй приказ, солдат, – потребовал генерал. Слова были жесткими, но интонация просительная.

Делать было нечего; Боря достал из кармана фигу.

Генерал некоторое время сосредоточенно смотрел на его руку.

– Вот теперь я его узнал, – сказал он, наконец.

Борису очень захотелось спросить генерала: «А кто в действительности командовал во время войны береговой обороной?». С трудом сдержался, чтобы не произнести этот вопрос вслух, и аккуратно спрятал фигу назад в карман. Аккуратно и бережно. Ибо он уже знал, что фига – нужная в обиходе вещь. Её присутствие в кармане придает человеку значимость в собственных глазах. К сожалению, сегодня фигуру из трех пальцев заменил один средний палец, тянущийся вверх. А зря: три сжатых пальца легче держать в кармане в готовности, чем один торчащий. Кроме того, палец, выпирающий из штанов, навевает окружающим непристойные мысли о его владельце.

Диалог в очереди к врачу

– Георгий такой врач, такой врач… Когда он улыбается, сразу выздоравливаешь.

– Моему остеохондрозу его улыбка не помогает.

– Так обратитесь к другому врачу.

– Бесполезно. Знаете, эти врачи, они без компьютера ничего не понимают. А в компьютере я и сам все могу прочесть.

О семье и немного больше. Баба Бора (1)

Полное имя бабушки – Гитль Шмулевна Визенталь. Когда Боре было пять лет, ей исполнилось шестьдесят восемь. Она была неотделима от той исчезнувшей Одессы, которая тонула в запахах цветущей акации и кашки. Морская пыль взвесью висела в воздухе и придавала городу неповторимый аромат. Кроны платанов нависали над улицами, легкий бриз шевелил развешанным во дворах на просушку бельём, запахи жареной скумбрии и лука вылетали из открытых окон домов. В этой Одессе жили бабушки, которые вечерами усаживались на низеньких скамеечках у ворот домов и вели громкие разговоры. Не пользуясь радио, не читая газет, они знали обо всем, что произошло в мире сегодня, и все, что произойдет завтра.

Семья Хмельницких жила на втором этажа большого дома и занимала одну комнату в четырехкомнатной коммунальной квартире. Дом был угловым, шестиэтажным, с пятью парадными и внутренним двором. Окна комнаты выходили на улицу, по которой с шести утра до полночи грохотал трамвай, а окно кухни выходило во двор. На первом этаже располагались гастроном и булочная. Служебные входы в оба магазина находились во дворе, что во времена нехватки продуктов делало жильцов дома «блатными», имеющими право приобретения еды с заднего хода. Продавщицы резервировали часть поступивших продуктов и сообщали дворничихи тете Паше о предстоящей распродаже. Информация мгновенно становилась общеизвестной. Чтобы оказаться в числе счастливых обладателей дефицитной крупы, макарон или сахара, жильцы выстраивались в очередь у служебного входа в магазин часов за пять до открытия. Ибо продукты распределялись справедливо – не больше килограмма в одни руки.

Бабушка обладала удивительной интуиций: когда бы она не вышла, она непременно оказывалась в числе первых десяти очередников. Боря особенно радовался, когда продавалась мука. Днем бабушка делала из муки пирожки «с нетом». Для непосвященных объясняем – жареные пирожки бывают нескольких видов: с мясом, с картошкой, с капустой, с луком-яйцом-рисом и «с нетом». То есть – ни с чем. Боря больше всего любил пирожки «с нетом» и с картошкой, потому что эти два вида можно было «макать» в сахар. Получалось настоящее лакомство.

Знаете, что такое счастье, господа? Это когда тебе пять лет, на дворе зима, в комнате теплая печь, а на плите скворчат в кипящем масле пирожки. Ты сидишь недалеко от печки и ждешь праздника.

Съев пару пирожков (мог бы намного больше, но кто даст?), Боря отправлялся во двор. Бабушке было удобно возиться на кухне и одновременно следить за внуком, болтающимся во дворе. Время от времени она выглядывала в окно и, если не находила его в обозримом пространстве, громко кричала: «Бора, ты где?»

Двор-колодец разносил её крик по уголкам, эхо выносила его на улицу. Поэтому соседи и назвали её «баба Бора».

Покончив с готовкой, бабушка уводила внука в Городской сад или на экскурсию по местам её юности – на Молдаванку.

Во время путешествий она рассказывала внуку случаи из той, дореволюционной жизни. Рассказывая, волновалась, словно это произошло с ней вчера.

– Я была на работе, – говорила она. – Пришли какие-то хулиганы, чтоб их разорвало, и вынесли из дома все, что в нем было. Всё!.. Даже швейную иголку. Я сидела и плакала. «Гитль, – сказала мне Фира, соседка. – Иди к Мише, пожалуйся. Он поможет». И я пошла. А что было делать, когда я одинокая беззащитная девушка? И я пошла. Он жил на Госпитальной улице. Миша, у меня на стене висел ковер, сказала я ему. Поверьте, настоящий турецкий ковер. А теперь на стене одни следы от клопов. Они вынесли всё, даже иголку. Я так плакала, так плакала… «Шматье не стоит твоих слез, – сказал Миша. – Иди домой, я разберусь». Ох, Миша, Миша… Он был, конечно, бандит, но такой красивый, как гефилте фиш на шабат. В голосе бабушки прозвучала нежность, и она замолчала. Видимо воспоминания окончательно унесли её в далекую молодость.

Боря гефилте фиш любил и не позволил бабушке прервать рассказ на самом интересном месте, дернул за подол.

– Да, – продолжила бабушка. – Миша умел держать слово. Через два дня я пришла с работы, а все вещи уже были на месте. И ковер на месте, и иголки. Их даже было не одна, а целых три. А вечером Миша принес цветы и сказал, что такое больше не повторится.

Позднее бабушка не раз вспоминала этого Мишу, и Боря заподозрил, что их связывало нечто большее, чем опека бандита над одинокой девушкой.

Баба Бора была неординарной личностью. В свои шестьдесят восемь лет она не умела ни читать, ни писать, использовала в одной фразе три языка сразу – идиш, русский и польско-украинский суржик, грамоте учиться не желала категорически, но зато умела считать. Умение правильно считать, уверяла она, это основа хорошей и сытой жизни.

Считала бабушка виртуозно. Особенно деньги. Любой профессиональный ломщик или иллюзионист могли бы позавидовать ловкости ее рук, в которых мелькали и исчезали денежные купюры.

Автор подозревает, что умение Гитль Шмулевны было следствием её дружбы с бандитом Мишей. Но утверждать не смеет, тому нет документальных подтверждений.

Бабушкино искусство счета не пропадало втуне. Когда в Одессе в полную силу заработали базары, бабушка, взяв на базар пятьдесят рублей одной купюрой (это пять рублей после девальвации 1961-го года), приносила домой две корзины продуктов и непременно живую курицу. Курица висела вниз головой и отчаянно хлопала крыльями. Бабушка относила продукты и курицу на кухню и, вернувшись в комнату, выкладывала на стол кучу мелочи и скомканные бумажные деньги. Это была сдача. Боре доверяли расправлять купюры и складывать их по номинальному достоинству. Сдачи, как правило, набиралось около пятидесяти рублей, а зачастую и больше. Все, что оказывалось больше пятидесяти, принадлежало Боре по праву соучастника и партнера.

– Главное, это быстро считать и долго торговаться, – говорила бабушка, вручая ему его долю. Это была её мантра.

Мать и отец

Вечером отец вынул из шкафа морскую капитанскую форму и достал кортик. Он снял форму в день демобилизации и около года к ней не притрагивался. Действия отца маме не понравились, она не любила форму, напоминавшую ей о войне. В доме вообще никому кроме Бори форма не нравилась. Особенно ребенку нравился кортик.

– Илюша, зачем тебе форма? – строгим голосом спросила мама