Ржевская мясорубка. Выжить в аду

Спустились вниз, устроили импровизированный стол, накрыв тюфяком металлическую сетку койки. Саша вышел, а я принялся налаживать праздничное угощение. Выложил коржики домашние, две воблы астраханские, леденцы горьковские, шпроты японские. Вернулся Саша, он принес две кружки воды, восхитился:

– Какой стол соорудил! – Покрутил коробку со шпротами: – Откуда сие?

– Любопытная история! На станции в Кыштыме – я там садился на поезд – застряло несколько вагонов, набитых картонными коробками со шпротами, их везли из Японии в Москву. Но столице теперь не до шпротов, пришло указание: в два дня очистить вагоны и передать Уральской дороге. Вот и пустили шпроты в продажу, так что кыштымцы, наверно, на всю жизнь запаслись японскими шпротами.

– Повезло!

Мы чокнулись кружками и пожелали друг другу в Новом году всяческого добра.

– А теперь ублажу тебя, друг! – возгласил Сашка.

Он бережно взял свою странную торбу. Оказалось, это был чехол, а в нем – гитара! Насладившись моим изумлением, Сашка объявил:

– В честь Нового года! Прибытия первыми в казарму! Нашего знакомства! Послушайте, сэр, песни о прошлой, теперь уже довоенной жизни! Фольклор!

Он настроил гитару, запел и уже не останавливался, одна песня следовала за другой, играл и пел он замечательно, да и песни… Какие песни! До войны их пела вся страна – во дворах, за праздничным столом, в минуты грусти и радости. «Девушку из маленькой таверны», по заявке слушателя, Саша спел дважды.

Так мы встретили Новый, 1942 год, заснув только под утро.

Уроки казармы

Через неделю казарма наполнилась жизнью, зазвенели вовсю молодые голоса. Мы легко перезнакомились. Всех быстро распределили по взводам. Представили командиров. Указали койки. Постепенно налаживался армейский быт. И вот мы уже приступили к занятиям.

Учили нас по ускоренной программе. С первых дней мы вкалывали до изнеможения. Я за полгода должен был стать командиром минометного взвода. Ежедневно проводилась строевая подготовка. Дважды в неделю – стрельбы. Зубрежка полевых уставов (а их не счесть!), связь, тактика, стрелковое оружие, пистолет, винтовка, карабин, пулемет, и вот-вот должны заняться минометами. Учили и рукопашному бою. Раз в неделю – лыжи: марши на близкие и дальние расстояния, до 20-30 километров, с разведкой местности и боевым охранением. Кроме того, несколько раз нас поднимали по тревоге, и мы совершали ночные десяти-, пятнадцатикилометровые марш-броски при полном снаряжении.

Удивительно! – каждый начальник свое дело считал самым важным и это личное понимание старался внушить курсантам. Например, старший сержант, он вел строевую подготовку, заявлял:

– Без любви к строевой ни один человек не может правильно (!) ходить по земле.

Старшина, зацикленный на заправке коек и чистоте сапог, постоянно твердил:

– Кровать заправляется автоматическим движением рук ниже пояса. – Или: – Завтра на фронт – а у вас грязные сапоги!!

Взводный Артур, способный лишить рассудка любого курсанта, не вызубрившего каждый параграф очередного устава, вдалбливал:

– Учите уставы – здоровее будете!

Политрук самым серьезным образом убеждал:

– Я вас научу любить Родину!

Помимо основного набора военных наук мы также мыли посуду, отчищали огромные пузатые котлы от копоти и накипи, убирали мусор, драили до блеска полы в казарме, рубили и пилили дрова, швабрили клозет, лестницу… Все это – и учение, и хозработы – доставалось мне труднее, чем многим курсантам, пока я не втянулся в суровую солдатскую жизнь.

По ночам в казарме шла своя, иная жизнь. Сашка Рыжиков, например, давал сольные концерты – и какие! Прямо как в театре! Правда, после нескольких ночных выступлений гитару у него отобрали. Однажды ночью внезапно явился старшина, гаркнул:

– Здесь вам не «малина»! – и выхватил у Сашки гитару. – Верну, когда поедешь на фронт!

Сашка маялся, скучал без гитары, однажды даже заплакал… И продолжал петь. Назло. Мол, и без гитары могу! Его слушали и без гитары – ликовали, хлопали. Но он, видно, обиделся и затаился.

Доскажу, забегая вперед, историю о гитаристе и его гитаре.

Через месяц Рыжикова вызвал командир батальона и пообещал вернуть гитару, если курсант будет участвовать в большом концерте 23 февраля, в День Красной Армии: прочтет стихи Маяковского о Красной Армии, сопровождая их игрой на гитаре. Сашка отказался. Прошел еще месяц. Учился Сашка не хуже других; взводный, лейтенант Артур, даже приметил в нем на стрельбище талант – точный глазомер – и стал тренировать курсанта к показательным стрельбам. Чего он только не обещал Сашке: и отдать гитару, и наградить значком «Ворошиловский стрелок», и присвоить звание сержанта… если курсант Рыжиков достойно представит взвод на стрельбах батальона. Сашка не покорился и лейтенанту: стрелял скверно. Потому гитары так и не увидел.

В лыжном спорте Рыжиков всегда был одним из первых. Но на показательных соревнованиях пришел последним. Поведение курсанта разозлило Артура, и вместо гитары он при первой же Сашкиной оплошности влепил ему пару нарядов вне очереди.

Вот так и получилось, что угроза старшины сбылась: свою гитару строптивый курсант получил, лишь уезжая на фронт.

Вскоре после изъятия гитары произошло новое ночное ЧП. В казарму ворвался старшина и конфисковал у заядлых картежников две колоды карт. Прозвучали знакомые слова:

– Здесь вам не «малина»! Вы в казарме! Здесь в карты запрещено играть!

Миновала неделя, и старшина накрыл игроков в кости на деньги.

Казарма всполошилась! Откуда старшина все знает? Неужели кто-то из своих капает? Возникли подозрения. Сразу появилась какая-то неловкость в отношениях. Но это продолжалось недолго. В подобных случаях всегда находится человек, который добровольно берет на себя обязанности сыщика. Несколько дней расследования, и наш детектив установил два неоспоримых факта: кто и как. Доносчиком оказался маленький толстенький Феденька с узкими бегающими глазками. В послеобеденный час отдыха, самое благословенное время, он бегал с «докладом» к старшине. Выследив Феденьку, когда тот направился в каптерку, наш сыщик подкрался к двери и услышал примерно такой диалог:

Старшина:

– Вот тебе, курсант, семь мармеладок.

Феденька:

– Товарищ старшина, вы обещали десять.

Старшина:

– Хватит с тебя и семи. Узнаешь что новое – получишь еще.

Суд был скорый. Так решила казарма. Выражая общее мнение, кто-то сказал:

– Надо отучить эту тварь продавать товарищей!

Два дня Феденьку сбрасывали с «очка» в уборной, приговаривая: «Высри мармеладки в свои подштанники, гад!» Больше в той уборной Феденьку не замечали, видно, бегал на другой этаж. На этом не остановились. Последовало новое наказание: укутали предателя в одеяло и избили по-черному. Сброшенный с койки, он долго лежал на полу, стонал и плакал.

Закончилось это тем, что в Ленинскую комнату, где вечером обычно собирался почти весь взвод, явился Феденька и взмолился:

– Простите, ребята! Ведь на войну нам вместе. Грешен я, простите!

Не простили. «За семь мармеладок продался!» Долго его не замечали, обходили стороной.

Вот такие первые житейские неожиданности встретили меня в училище. Как их воспринимать, я еще не знал. Понемногу присматривался и привыкал к казарме, пытался понять ее законы, обычаи, традиции, а главное – характеры курсантов и командиров.

Сутки курсанта

Как нас готовили в командиры. Попробую рассказать об этом на примере одного дня: любой другой ничем не отличался.

Шесть часов утра. Еще темно. Словно удар по голове, гремит на всю казарму бас старшины:

– Подъем!